Узы моря. Опасное соседство. Возвращение - Ялмар Тесен

Глава шестнадцатая

Джин стояла на балконе аэропорта не столько для того, чтобы помахать на прощанье брату, сколько за тем, чтобы посмотреть, как с пронзительным звуком самолет разбежится по взлетной полосе и грациозно подпрыгнет в небо, оставив позади серо-коричневый шлейф дыма. Она уже очень давно не была в новом здании аэропорта, так что, проехав для этого шестьдесят километров, решила и остаток дня провести по возможности приятно.

Главная улица в Джордже была шире, чем в Книсне, и выглядела более городской; вдоль тротуаров нескончаемой вереницей тянулись магазины и фешенебельные бутики. Она купила узкие, кремового цвета штаны в обтяжку, зашла в роскошный цветочный магазин, а потом выпила чаю со сдобными булочками, сливками и медом.

Джин быстро шла по тротуару чуть покачивающейся размашистой походкой — длинноногая, широкобедрая — и, заметив, с каким восхищением на нее смотрят мужчины, вдруг подумала о том, чего все это время сознательно избегала даже в мыслях. Она не сразу сумела отпереть машину — никто никогда не запирал свои автомобили в Книсне — и, все-таки наконец сладив с ключом, посмотрела на часы. Джон должен был уже прилететь в Кейптаун. Его не будет четыре дня, и два из них он проведет в Стелленбосе, на ферме их двоюродного брата. Ну и, без сомнения, повидается с той девушкой, у которой волосы цвета меда, — как ее там, Бренда? или Барбара? нет, Белинда! А сама Джин на четыре дня полностью предоставлена себе. Она оттягивала поездку брата, сколько могла, воспринимая ее как особо сильное средство для собственного исцеления, но не слишком все же уверенная, что и это средство поможет. В предвкушении своего недолгого одиночества она волновалась заранее, и сердце у нее билось сильнее, чем обычно. За последние две недели она почти не видела Клифа Тернера, однако же он звонил по крайней мере раза четыре — дважды он разговаривал с Джоном и дважды с нею, когда Джона дома не оказалось. Однако она всегда была совершенно уверена, что именно ее голос он и надеялся услышать. Во время их довольно бессвязных и длинных разговоров оба очень осторожно обходили любую тему, способную намекнуть на то, что произошло во время вечеринки в пещере.

Джин даже испытывала угрызения совести по поводу собственных тогдашних лживых обещаний; она прекрасно понимала, что даже если сбросить со счетов все остальное, включая ночное купанье в светящихся волнах под полной луной, то их отношения с Клифом — это огромный бутон прекрасного цветка, который только и ждет, чтобы распуститься, но расцвести он должен исключительно по ее воле!

В машине она думала о Саймоне, и то ли потому, что она была далеко от фермы и связанных с ней воспоминаний, то ли потому, что давно уже подсознательно отвела ему совсем иной, хотя и не менее важный участок в своей душе, она обнаружила: впервые эти мысли не причиняют ей боли. Вряд ли Саймон мог бы захотеть, чтобы она в память о нем дала обет безбрачия и навеки осталась одна. Она понимала, что настоящих причин винить себя у нее нет. И все-таки чувство вины не проходило.

Она ехала медленно, пытаясь смотреть на побережье как бы чужими глазами, и видела, что красота этих мест не нуждается в преувеличенно громких похвалах. Эти края точно специально были созданы для свадебных путешествий, для каникул, для отпуска. Первый же длинный песчаный пляж, обрамленный отвесными скалами, вспыхнул перед ней желтым, точно крыло бабочки, песком. Дорога в очередной раз спустилась к морю. Бесконечные волны прибоя, синие с белыми гребнями, окутанные дымкой зеленоватого тумана, набегали на берег, где толпились, словно обнимая изгибы песчаных пляжей, дома с черными и красными крышами, сейчас постепенно пустевшие, поскольку лето подходило к концу. За дюнами, на лесистых берегах солоноватых озер, было полно кемпингов, на черной, отливающей голубым в вечернем свете воде виднелись мачты яхт, множество желтоклювых уток и лысух, розовыми всплесками мелькали стаи фламинго. Вот и еще одна черная река, текущая к морю через леса и горы, и огромный открытый эстуарий самой Книсны. Через двадцать минут она будет дома! В воротах фермы Джин поговорила с Генри, их управляющим, удостоверилась, что все в порядке, и решила встретиться с ним завтра с самого утра и осмотреть всю ферму.

Она медленно ехала по красной грунтовой дороге, что вилась среди пастбищ, и смотрела по сторонам, но не с удовлетворением, какое испытывает фермер, оглядывая свои угодья и отмечая, что земля покорна воле хозяина и дает прекрасные плоды, а хмурясь, печалясь, отчего лицо ее с высокими скулами, решительным подбородком и слабо золотившейся в закатных лучах кожей казалось особенно прелестным. Она закусила губу и остановила машину у дороги, где в загоне среди уже высокой, по колено, юной ржи было несколько молодых кастрированных шотландских бычков. Джин выскочила из машины и встала, чуть расставив ноги и держась руками за верхний слой проволочной ограды.

Черные безрогие бычки выглядели тучными, шкуры у них лоснились, и Джин порадовалась, что ни на шаг не отступила от установленного Саймоном графика их кормления. Он всегда говорил, что это слишком важное дело, чтобы доверять его интуиции Генри и его весьма неопределенному календарю. И все же она страшилась будущего, своей неспособности стать действительно безупречным фермером, чего всегда хотела раньше. Она понимала, что упрямые кислые почвы вельда, сейчас скрытые под своим зеленым экзотическим покровом, будут день заднем, безостановочно восстанавливать свои права и владения, а гусеницы и жуки будут продолжать свои бесконечные нашествия; а Генри, того и гляди, опять напьется невесть с чего и надолго исчезнет — разбираться с домашними неурядицами; Саймон же никогда больше не вернется. И Джон уже отслужил свои два года в армии и теперь должен поступать в университет, уж об этом-то она непременно позаботится, хотя бы во имя покойного отца; но вот даже ради Саймона она вряд ли сможет всегда жить на ферме одна и заниматься сельским хозяйством, фермерством, как это сделал бы он сам.

Она не ощущала в этой земле неподвижности, как и окончательной точки в своей жизни.

На фоне закатного неба медленно проплывала бесцветная и беззвучная вереница птиц. На дамбе у запруды отчетливо вырисовывались силуэты гусей, вспыхивая белым в последних солнечных лучах. В небе постепенно гасли багровые краски, и Джин понимала: в этот вечер она прощается с Саймоном.

Снаружи дом казался темным и тихим. Она постояла на крыльце, прислушиваясь к хору лягушек и сверчков, грянувшему с новой силой, и ощущая тоскливое одиночество. Потом выключила свет на крыльце, вошла в дом и заперла за собой дверь. На мгновение задержалась у телефона, решительно отвернулась и пошла на кухню, твердо намереваясь приготовить себе ужин повкуснее — омлет с петрушкой и, может быть, со спаржей. Потом налила себе вина и включила приемник.