На повороте. Жизнеописание - Клаус Манн

Последним большим впечатлением путешествия была Красная площадь — почти пугающе великолепная в своей просторной простоте, с богатырскими кремлевскими стенами, цветными куполами собора Василия Блаженного и кубической конструкцией мавзолея, где мумия Ленина, хрупкий, нежный и все же могучий кумир, принимает преклонение нации.

…«Ну вот вы и здесь, дети!»

Это было родное звучание голоса Милейн. «Боже милостивый! — смеялась она. — Боюсь, вы выглядите чуточку смешно! Действительно, не как пара взрослых гуляк по свету».

«Я попрошу, однако! — Эрика была уязвлена. — Я выгляжу как довольно знатная дама в меховом капо».

«С тобой все в порядке», — сказал отец успокоительно. Было очень впечатляюще и трогательно, что он вопреки своему обыкновению прибыл к поезду, чтобы нас встретить. А это в одиннадцать утра — в его рабочее время!

На душе у нас было прямо-таки упоительно. Обе «крошки», Элизабет и Михаэль, предстали красиво наряженными, с большими букетами цветов. Они значительно выросли за время нашего отсутствия. Еще бы, ведь нас на было почти год…

«Ты сильно постарела! — сказал я Элизабет. — Полна достоинства, но морщиниста. My dear Miss Lucy, — добавил я таинственно, — you seem more tired than ever today!»[85]

Родители обменялись озабоченными взглядами, тогда как двое детей захихикали.

«И что же было прекраснее всего из увиденного вами в кругосветном путешествии?» — осведомился Михаэль пару минут спустя, когда мы удобно устроились в машине.

«Бернгард Келлерман!» — объявили мы с Эрикой в один голос.

Наши родители улыбались изумленно.

«А что еще? — допытывался Михаэль. — Что еще было прекрасного, кроме господина Келлермана?»

«Немного, — сказал я. И с великолепным и небрежным выражением: — Rien que la terre…»[86]

«Я же говорил тебе, — перешептывались крохи друг с другом. — Оба старшие стали какими-то странными! Теперь чудной Клаус говорит с нами уже по-японски!»

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

В ПОИСКАХ ПУТИ

1928–1930

Все еще никакого направления? Все еще никакой программы? После стольких поездок все еще никакой цели?

Отнюдь: я попытался дать имя своему пристрастию, назвать свое наследие и свои обязательства. Европа! Эти три слога стали для меня воплощением красоты, достоинства, вдохновляющим стимулом, политическим вероисповеданием и морально-духовным постулатом.

Что такое Европа? Незначительный отрог азиатского массива, полуостров сложной структуры, названный именем финикийской принцессы. Она была похищена Зевсом, который, дабы ей понравиться, явился в обличье быка. Что за магическую искру несли они с собой — божественное животное и его восхищенная невеста, в своем упоительном путешествии на остров Крит? Семя олимпийского чудовища взошло в лоне королевской дочери, в освященной земле, земле Греции, оно расплодилось. Из священной почвы возникло чудо: рождение Запада.

Вот так и случилось на берегах Эгейского моря: маленький отряд атлетов и философов воспротивился неизмеримости Азии и Африки. Столь отважны и горды были эти люди, что провозглашали свой стиль жизни единственно достойным человека, единственно человеческим: не-эллинский мир слыл у них хаосом. Вне Греции было не что иное, как тьма, застой, молчание. Снаружи: мертвая страна, страна кактусов, недвижная и засохшая под свирепым солнцем, снаружи: удушливость и жестокость, культ тиранов, смертное дыхание пустыни. В Азии и Африке магические ритуалы и безмолвные страхи, жертвоприношения, величие могил. В Элладе же — élan vital, творческая нервозность, рождение личности.

В Элладе начало эпоса и трагедии, учреждение полиса на агонистическом принципе и педагогическом эросе; в Элладе мечта о совершенном человеке (не только дух его благороден, но и его тело, его жест); в Элладе мечта о свободе, воля к познанию, удовлетворение в дискуссии, в противоречиях, смехе, радостно-чувственный контакт между человеком и человеком, между людьми и богами.

Варварский мир застывает в окоченелой монотонности; Запад же преобразуется, изменяется и растет, усваивает все новые ритмы и идеи, омолаживает свою субстанцию в бесконечных метаморфозах и авантюрах. Эллада соединяется с Римом; новое образование, возникшее таким образом, римская мировая держава греческой культуры, воспринимает и несет откровение христианства. Из этого супружества — эллинский пафос свободы и красоты, подкрепленный римской любовью к порядку, освещенный радостной благовестью христианской любви к ближнему, — проистекает вечно действенный закон, фундамент западной культуры.

Если Европа и стала достойной любви и великой, то она обязана своим блеском этому двукратному наследству. Голгофа и Акрополь — гаранты европейской цивилизации, европейской жизни. Континент ставит на карту свое достоинство, даже свое существование, как только он отрекается и забывает этот двойной базис — Элладу плюс христианство.

Не отрекался ли и не забывал ли европейский человек довольно часто свою миссию? Он, кто должен был бы прийти как провозвестник свободы и милосердия, сделался бичом чужих рас, эксплуататором наций, бременем мира. Список его преступлений ужасающе длинен; у себя дома, как и в дальних краях, белый человек стал потребителем и совратителем, надсмотрщиком и врагом тех, кто здесь влачит жалкое существование и подневолен.

И все-таки и несмотря на все, история европейских злодеяний — леденящая кровь хроника войн и захватов, массового убийства, жадности, лицемерия — это опять же одновременно, парадоксальным образом, история расцвета, триумфального шествия европейского гения. Та самая Европа, которая несла за моря мучение и злодейство, приносила и свою освященно-творческую искру — возбудитель прекраснейших деяний, источник бесконечной надежды, вечного обещания. Если европейский дух с его неутомимо-неутолимым честолюбием растревожил и развратил пять континентов, то та же сила оказывалась все-таки достаточно изобретательной, чтобы одновременно произвести противоядие и исцеляющее средство.

Европейская драма осуществляется в диалектической форме: каждое движение и тенденция провоцирует собственную оппозицию, на каждый тезис следует антитезис, и даже кажущийся синтез противоположностей есть не что иное, как новый эксперимент, преходящий союз в игре соперничающих сил. Бесконечные напряжения и взрывы внутри европейского микрокосмоса часто тормозили и порой парализовали прогресс цивилизации; но с упрямой живучестью континент вновь и вновь поднимается, подобно Фениксу, из праха и пепла почти смертельных катастроф. Загнивание или истощение одного из элементов, составляющих суть Европы, могло постоянно исправляться и компенсироваться. Стоило Риму предать свою миссию — тут как тут Мартин Лютер! Стал ancien régime [87] невыносимым скандалом? Здесь Кромвели и Робеспьеры! Бонапарт появился, когда революция выполнила свое назначение. Схватка между папой и императором во времена средневековья, борьба между протестантизмом и католицизмом в шестнадцатом и семнадцатом столетии, великие распри между национальными государствами восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого, этот постоянный ток напряжения и примирения, эта диалектическая игра конкурирующих друг с другом, пополняющихся энергий есть собственный источник европейской силы и стойкости.