Алексей Михайлович - Игорь Андреев

Итоги Смуты сделали почти неизбежным новое столкновение Московского государства с Речью Посполитой. Правда, жестокое поражение в Смоленской войне образумило горячие головы. Однако это вразумление было особого свойства: из тех, когда надежды на счастливый исход остаются, а настойчивость удваивается.

Польский король Владислав IV всячески пытался нормализовать и даже упрочить русско-польские отношения. К этому его подталкивало не только стремление избежать извечного и изнурительного для обеих стран противостояния, но и личные соображения. В 1645 году турки стали готовиться к очередному столкновению с Венецией, и последняя лихорадочно искала союзников. На призывы откликнулся король Владислав. Венеция выделила Владиславу субсидии, которые дали ему возможность начать военные приготовления, не обращаясь за содействием к Сейму и Сенату. Королевские резиденты объявились у запорожцев: последние, получив деньги от короля, должны были начать набеги на Крым и Турцию. Воинственные планы короля держались в строгой тайне, поскольку предполагали в конечном итоге втянуть в конфликт всю Речь Посполитую. При Варшавском дворе заговорили о крестовом походе против татар и турок всех христианских правителей, включая Московского государя. В Кремле к подобным планам отнеслись настороженно. Однако явно враждебная позиция крымских правителей побудила сделать встречные шаги. С 1645 года заговорили о союзе против Крыма.

Между тем в самой Польше стали известны планы Владислава и его связи с Венецианской республикой. Это вызвало всеобщее негодование. Никто не желал войны. Кроме того, в намерениях Владислава усмотрели тиранические устремления: навязанная Речи Посполитой война должна была будто бы способствовать возрождению королевской власти, сильно стесненной шляхетскими «злата вольностями» и привилегиями магнатов. Шум поднялся изрядный. В Польше вспоминали о жителях древней Македонии, которые выступили в поход с Александром Македонским свободными, а возвратились бы рабами, не случись Александру вовремя умереть. То была прямая аналогия, и нетрудно было догадаться, кого прочили на роль «свободных греков», а кого — на роль тирана. Великий канцлер Литовский Альбрехт Радзивилл громогласно объявил, что он лучше лишится руки, чем примет королевский план. В итоге Варшавский сейм распустил набранные Владиславом войска, заодно утвердив положение, согласно которому король не мог по своему соизволению, без согласия Сената и Сейма собирать войско.

Но «победа» привилегированных сословий над собственным королем вовсе не значила победу на южных границах. Владислав, какие бы личные цели он ни преследовал, действовал, сообразуясь с обстоятельствами. Поводов для конфликтов с Крымом и Турцией, и помимо Венеции, у Речи Посполитой было с избытком. Потому правительству следовало позаботиться о безопасности территории Украины от вторжения татар.

В 1647 году прерванные было переговоры с Московским государством возобновились. В августе в Москву прибыл посол Адам Кисель. Выбор был не случаен. Посол был одним из немногих знатных панов, сохранивших верность православию. Так что появление этих «украинских костей, обросших лядским мясом», по мысли Варшавского двора, должно было польстить Москве.

Кисель приехал с предложением союза против татар. Предложение показалось заманчивым. В Москве вовсе не стремились к обострению отношений с Турцией. Иное дело, вассал Порты — Крым, враждебность которого вызывала особую обеспокоенность. Оборонительный союз казался перспективным. Оставляя известную свободу действий, он вместе с тем позволял оказывать дипломатическое, а при необходимости и военное давление на крымского хана. Однако заключить действенный союз стороны так и не сумели[213].

В 1648 году в Сечи, а затем и во всей Украине вспыхнуло народное движение, направленное против панского владычества. Во главе движения встало запорожское казачество с гетманом Богданом Хмельницким. В результате события повернулись так, что правительству второго Романова очень скоро пришлось выбирать между союзом с Польшей и войной против нее[214].

Освободительное движение на Украине сильно изменило акценты старого противостояния Москвы и Варшавы. Неизмеримо возросли ставки: победителю доставались не отдельные города и области, пускай даже такие, как Смоленск и Северская земля, а вся Украина. В перспективе это означало борьбу изнурительную, с мобилизацией всех средств и ресурсов. И так — до надлома и полного истощения. Существовали и другие варианты исхода противостояния — от вхождения Украины «третьей составляющей» в состав Речи Посполитой до создания полувассального, по типу Молдавии или Валахии, Украинского государства. Но, как показали события, это были именно варианты: слишком труднопреодолимыми оказались преграды для их реализации.

Русско-польская война началась в 1654 году. С самого начала никто не сумел преугадать, по какому она пойдет сценарию. Провидцев не оказалось ни в Москве, ни в Варшаве. Но уже в ходе борьбы впервые за XVII столетие выявилось преимущество Московского государства. Прежние жесточайшие уроки-поражения пошли Москве впрок, тогда как громкие победы сыграли с Варшавой злую шутку. Прежние московские триумфы воспитали кичливое и пренебрежительное отношение к восточному соседу. В результате Речь Посполитая, для которой война вовсе не была неожиданностью, все же вступила в нее в состоянии внутреннего разброда. Знаменитая присказка — Польша держится беспорядком, — в которой не без кокетства подчеркивалась горделивая особость шляхетской республики, начинала приобретать трагический оттенок.

Впрочем, говоря о слабости Речи Посполитой, не следует забывать и о ее силе. Взгляд на Польшу через историю потери ею государственности и независимости часто побуждал исследователей искать корни трагедии в далеком прошлом. Но всегда ли это точно исторически? И не слишком ли рано исследователи отмечают ту развилку в историческом пути Польши, после которой ее трагедия стала неизбежностью?

Конечно, в глазах правящих домов Речь Посполитая сильно уступала первым королевствам Европы. Когда в 1574 году избранный на польский престол французский принц Генрих Анжуйский, узнав о кончине своего бездетного брата, короля Карла IX, не раздумывая бросил корону Ягеллонов и бежал во Францию, это всем, кроме оскорбленных поляков, было понятно — короны и страны казались несоизмеримыми. Однако и соизмеримость — вещь относительная. Речь Посполитая конца XVI столетия — сильная восточноевропейская держава, с которой считались и которую принимали в расчет даже отдаленные страны. За полвека и сами поляки, и их западные соседи привыкли, что столкновения Речи Посполитой с Московией неизменно заканчивались поражением «схизматиков». Так что с началом военных действий «акции» Алексея Михайловича при европейских дворах котировались очень низко.