Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев

– Слушай, Рихо, а ты не боишься, что полиция заснимет эту церемонию для своего архива? Здесь, насколько я понимаю, собрался весь цвет мафии. Я бы обязательно посадил своего оператора.

Не отводя взгляда от разворачивающегося зрелища, Рихо быстро проговорил:

– Филипп всё отрегулировал. В Италии телефонное право действует без осечек. Пара звонков нужным людям – и всем спецслужбам отдаётся строжайший приказ – даже близко не подходить к Капитолию. Кстати, связь у людей Кольбиани сейчас тоже не работает.

Бросив на меня недовольный взгляд, он добавил:

– Если ты не заткнёшься и не перестанешь меня отвлекать – мы пропустим самое интересное. Смотри внимательно, сейчас начнётся…

Действительно, тут-то всё и началось… Рихо выудил из кармана портативную рацию, с виду напоминавшую обыкновенную уоки-токи, и произнёс одно короткое слово:

– Начали.

И толпа словно взбурлила, пошла волнами, люди заметались в разные стороны, началась суматоха. С того места, где находился наш наблюдательный пункт, было видно лишь какое-то непонятное «броуновское» движение, разом охватившее всех присутствующих. Я заметил полицейского, который с недоумением взирал на происходящее со своего поста у дверей муниципалитета, оседающего на землю Кольбиани, метнувшегося и разом сбитого с ног охранника – и всё. Никаких автоматных очередей, визга тормозов, взрывов, вертолётов и прочей киношной ерунды. Рихо пошёл по пути наименьшего сопротивления, благо его возможности это вполне позволяли. Он просто расставил человек пятнадцать своих «работников», замаскированных под туристов и прочий праздношатающийся люд, вокруг выхода из здания. По его сигналу большинство этих людей организовало суматоху, которая позволила нескольким стрелкам, вооружённым небольшими пистолетами с глушителями, тихо и методично расстрелять заранее намеченных «барсуков». Толпа быстро рассеивалась, и через минуту на площадке перед «твердыней власти» осталась лишь маленькая горстка людей, растерянно озирающихся по сторонам. Самый дурацкий вид был у жениха, который в испуге присел на корточки и, обхватив себя руками, что-то пронзительно кричал по-итальянски. На сером камне мостовой чёрными пятнами выделялись неподвижные тела павших «барсуков». Всего я насчитал пять трупов.

– Придурок, – куда-то в пространство сказал Рихо, с удовлетворением оглядывавший поле брани.

– Кто? – не понял я.

– Гоблин… охранник, – пояснил он, безмятежно глядя на меня своими голубыми глазами. – «Мишеней» было всего четыре. Этот баран сам виноват, полез под пулю. Пойдём, Андре. Ничего интересного больше не предвидится. Приедет полиция, ещё запишут нас с тобой в свидетели… Вон, слышишь?

Вой сирены приближался с каждым мгновением, ещё пара минут – и эта шумная компания примчится на место происшествия. Я кивнул и полез в карман за сигаретами. Никуда не торопясь, мы прогулочным шагом двинулись по направлению к Via dei Fori Imperiali, где нас ожидала машина. Рихо молчал, но на круглой физиономии блуждала счастливая улыбка, выдавая его с головой. И действительно, он имел все основания гордиться собой. За неполные два часа ему удалось сделать то, чего итальянская полиция не могла добиться годами. Вся верхушка сицилийской мафии была ликвидирована, но помимо этого пунктуальный эстонец устранил и большинство крупных политиков, защищавших интересы кланов в коридорах власти. На восстановление работоспособной структуры требовалось время, а времени-то как раз у них и не было. Синьорина Бономи стояла наготове, и ей оставалось только поднять с земли оброненную южанами пальму первенства. «Я работаю с деньгами, а не с людьми» – так, кажется, она говорила? Прошло совсем немного времени, но как всё изменилось… Паола успела пасть с олимпа и вновь взойти на него, но, увы – нельзя взобраться на один и тот же олимп дважды. Всё стало иным, а главное – изменилась Паола. Теперь ей придётся – «заниматься людьми». И это её, сегодняшнюю, уже не пугало.

Она пришла вечером. Резко распахнув дверь, в мою комнату стремительной походкой прошествовала Её Величество синьорина Бономи. Она очень изменилась за эти дни, и я вновь, особенно остро, ощутил эту перемену. Наши последние встречи были короткими и поспешными, но даже этих минут мне хватало, чтобы понять – пропасть между нами растёт с каждым днём. Вроде бы всё оставалось таким же, но исчезало главное – любовь, страсть, желание… Я не знаю, как называется чувство, которое делает некрасивую девушку – прекрасной, одну из многих – единственной, обычную – неповторимой. Всё это время оно жило во мне, вопреки голосу разума, опыту, знанию – вопреки всему. Любовь «благодаря» чему-то – бред, её не бывает в природе. Мы любим только «вопреки», и хорошо, прекрасно, что это происходит именно так. Но… Что-то ушло из моей души. Паола по-прежнему была необычайно красива, но сквозь нежный шёлк её смуглой кожи вдруг проступил стальной каркас, которого я не замечал, не видел раньше. Маленькая девочка исчезла, и на её место вернулась Железная Леди. А железо – удивительно холодная штука…

– Ты не представляешь, как я устала, – с порога заявила она, входя в комнату. – Целый день ушёл на переговоры с попечительским советом фонда «Rinascente»… Зато – они согласились на встречу, это главное. Налей мне виски. Филипп уезжает со мной, нужно окончательно…

– Ты уезжаешь? – мягко прервал я Паолу. – Когда?

Она удивлённо посмотрела на меня, потом словно вспомнила о чём-то, слегка смутилась.

– Разве я не говорила тебе? Странно… Наверное, просто вылетело из головы. Сегодня, через… – Паола взглянула на изящные часы, украшенные мелкими бриллиантами, и закончила: – Через час. Со мной летит Филипп и охрана. Завтра, в восемь утра, у меня уже начинаются встречи в Милане, нужно столько сделать… Спасибо, достаточно льда.

– Красивые часы, – заметил я.

– Подарок Филиппа, – улыбнулась она. – Он, по-моему, просто помешан на часах…

– Это его хобби, – подтвердил я, подавая ей тонкий бокал. – Если я когда-нибудь буду в Милане, я позвоню тебе, ты не против?

– Но… – Паола с недоумением взглянула на меня. – Разве ты… разве мы не будем там вместе?

– Нет, Паола, – я покачал головой. – Нет.

– Но почему? – Она ещё не понимала, как реагировать. – Что-то случилось? Я спрашивала у Филиппа, он сказал, что это вполне возможно, ты будешь занят здесь ещё пару дней, и всё… Я думала, что… Что ты будешь рядом со мной?

Паола окончательно растерялась. Я присел на ручку кресла рядом с ней и обнял за плечи, прижимая к себе. Опустив голову, она тихо произнесла:

– Почему, Андре? Я… я уже решила, где и как мы будем жить, и потом – я хочу, чтобы ты помогал мне, ты же превосходный специалист… Почему ты бросаешь меня сейчас, когда ты так нужен мне…

– Зачем, Паола? Чтобы организовать твою охрану? У тебя будут прекрасные специалисты. А устраивать мою жизнь за меня… Не стоит, наверное. Я долго добивался именно такой «неустроенности», и она меня – устраивает. Мы слишком разные люди, Паола. Ты стремишься стать «первой», а я – нет. Но и быть «при тебе» я не смогу. Роль принца-консорта не для меня. А других вакансий рядом с тобой нет и никогда уже не будет…

– Мы могли бы просто жить вместе…

– Вместе… Мне было безумно хорошо с тобой, и это могло продлиться ещё какое-то время – месяц, два… А потом? Ты сделала свой выбор. А лезть вместе с тобой на высокую золотую гору? Нет, Паола.

– Ты не любишь меня?

– Я любил маленькую девочку, которая жила в большом доме и плакала по ночам от одиночества. Помнишь её? И я никогда не смогу любить главу дома Бономи, Железную Леди со стальными когтями. Даже если она будет плакать по ночам… Нельзя жить с человеком только из жалости, понимаешь?

Она взглянула на меня, и на мгновение мне почудилась в её глазах та, прежняя Паола. Почудилась и – исчезла.

– Ты не любишь меня… – горько повторила она, словно подтверждая свою мысль. – Жаль! – И, резко вскинув твёрдый подбородок, она закончила: – Жаль, что всё именно так. Но я рада, что это выяснилось сейчас. Лучше быть отвергнутой сегодня, чем преданной завтра. Прощай, Андре. И – если ты когда-нибудь ещё окажешься в Милане… Не звони мне.

Резко развернувшись, она быстро вышла из комнаты.

Всю ночь я тупо пялился в телевизор и пил виски прямо из горлышка, вслух разговаривая с самим собой. Если бы я знал, как непросто будет вырывать из души ту часть «меня», в которой жила Паола… Возможно, всё было бы иначе? Не знаю… Наверное, нет. Но от этого мне не становилось легче.

А утром в мою комнату ворвался Рихо. За ночь я умудрился одиноко прикончить бутылку «Lagavulin», но даже это не помешало мне сообразить: он был страшно, феерически разъярён. Что совсем не походило на обычно спокойного Рихо Эвера.

– Где она? – заорал он с порога.

– Уехала, – ответил я, с трудом разлепляя глаза. Чёрт, надо же… Так и заснул в кресле.