Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев

Со стороны входных дверей послышались жидкие аплодисменты – вошедший несколько минут назад в зал Рихо выражал своё восхищение. Я обернулся.

– Ну вот, – произнёс он, подходя ближе. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив ничего подходящего, Рихо со вздохом подтянул повыше брюки и уселся прямо на гладкую деревянную поверхность пола.

– А ты ныл, что совсем вышел из формы, – закончил он, окидывая меня взглядом.

– Я не ныл, – буркнул я, садясь на поджатые под себя ноги рядом с ним. – Я жаловался.

– Я и говорю – ныл.

– Дурак ты, Рихо. С тёплыми, волосатыми ушами, – спорить с ним мне просто было лень. – Там есть какие-нибудь изменения?

Я кивнул вверх, подразумевая этаж над нами. Он пожал плечами.

– Да почти никаких. Всё то же самое. Филипп контролирует процесс, твоя мамзель разрывается между факсом, телефоном и компьютером… Слушай, а ловко у неё это получается. Она в койке тоже кнопки пальчиками ищет, а?

– А в морду? – угрюмо поинтересовался я.

Он на всякий случай прикрылся рукой, с деланым испугом косясь на меня.

– Да ладно, ладно… Шутка! У тебя, старик, с юмором совсем плохо стало.

– Зато у тебя хорошо, – огрызнулся я. – Как рука, кстати?

Весной, во время нашей парижской эскапады, ему прострелили руку. С тех пор прошло уже больше двух месяцев.

– Нормально, – ответил он. – К дождю побаливает… только в этой сраной Италии и дождей-то не бывает…

– Ты неподражаемо говоришь по-русски, – ухмыльнулся я.

Рихо знал с десяток языков, начиная с родного эстонского и заканчивая несколькими африканскими, но со мной упрямо общался только по-русски.

– Я ещё стреляю неплохо, – потупился он скромно.

– В порядке, говоришь, рука-то? – поинтересовался я. – Тогда, может быть, – спарринг?

– Пошёл ты, – отмахнулся Рихо. – И потом, это будет нечестно. У меня преимущество.

– С какой стати? – удивился я.

– Ну, ты же знаешь, что я был ранен, начнёшь меня жалеть… А поскольку я в любом случае сильнее, тут-то я тебя и разделаю под орех. Логично?

– Ну ты и сволочь! – искренне изумился я. – И где только делают таких хитрых эстонцев?

– В Таллине, – сообщил он, потягиваясь. – В Мустамяэ. Только тебя даже там уже не переделают. Это, Андре, судьба… Против неё не попрёшь.

Он взглянул на меня с сожалением.

– Может, хватит ерундой заниматься? С тебя уже семь потов сошло. Пойдём лучше по стопочке жахнем, а?

– «По стопочке жахнем…» – передразнил я его. – Это-то у тебя откуда?

– Советская армия, старик, – непаханое поле для юных лингвистов. Равно как и Военно-морской флот СССР.

– Ну, положим, на флоте ты не служил, – усмехнулся я.

– А что, для того чтобы знать о существовании дерьма, в него обязательно нужно вляпаться? – резонно возразил Рихо. И закончил в лучших традициях: – Встать, салабон, когда с тобой дедушка эстонского флота разговаривает! Зелень подкильная, губа червячья, сосок говяжий! А ну, сорвался в душ, дух бестелесный!

И, радостно ухмыльнувшись, добавил:

– А потом – по стопочке.

Познакомились мы с Рихо в Пакистане, куда он приезжал по заданию отца, чтобы выкупить меня из плена. И было это уже более десяти лет назад. С тех пор мы не только успели хорошо узнать друг друга, в каком-то смысле мы даже подружились.

Судьба Рихо Арвовичу Эверу досталась не из простых. Родился он действительно в Таллине. Стал офицером, дослужился в Советской армии до капитана. Но в двадцать пять лет умудрился застрелить двух солдат «среднеазиатской национальности», угрожавших ему оружием, и был вынужден бежать на Запад. Обратно его почему-то не выдали.

Поскольку, кроме как воевать, он ничему обучен не был, то довольно скоро оказался в числе профессиональных «диких гусей» и в этом качестве успел облазить всю Африку и повоевать в Никарагуа. Оттуда он перебрался во французский Иностранный легион, где его и нашёл мой отец. Как именно это случилось, я не знал, а Рихо очень неохотно рассказывал о своём боевом прошлом. У отца он начинал в службе безопасности, которую со временем и возглавил. Сейчас в его распоряжении была вся мощь финансовой Империи Дюпре, сотни людей, новейшая техника и почти неограниченные ресурсы. Не всякий глава государственной службы безопасности располагал такими возможностями, как Рихо. Во всяком случае, французскому министерству юстиции мы этой весной утёрли нос вполне качественно. За мою недолгую, но достаточно бурную жизнь я сталкивался с разными людьми, иногда среди них попадались весьма и весьма опасные экземпляры. Но если бы эти «монстры» сошлись с Рихо… Я бы поставил на него. Его внешность часто обманывала тех, кто встречался с ним впервые. Лет сорока с небольшим, длинный, нескладный, с добродушным круглым лицом и постоянно розовыми щеками, он производил впечатление этакого деревенского простака. Между тем он стрелял гораздо лучше меня и мог довольно долго противостоять мне в рукопашной, а это редко кому удавалось. При этом Эвер обладал очень холодным, аналитическим складом ума и отличался чрезвычайной жёсткостью, иногда даже жестокостью в решениях и поступках. А главное – он был исключительно предан отцу. И пользовался его безграничным доверием. В общем, та ещё фигура.

Прошло уже четыре дня с тех пор, как состоялась наша «случайная» встреча в маленьком ресторанчике на площади Треви. Тогда Рихо Арвович решительно взял инициативу в свои руки, и волей-неволей нам пришлось подчиниться. Под ненавязчивым, но крайне грамотным присмотром-охраной его людей мы дошли до Piazza Poli, где нас ожидало три одинаково чёрных и бронированных микроавтобуса «Форд». Там нас разделили. Давид и Паола ехали вместе; во второй машине – Даша, под бдительным присмотром троих «спортсменов», а мы с Рихо заняли последний «броневик». Охранник забрался в кабину водителя, отделённую от остального салона, и, получив у Рихо разрешение отъезжать, закрыл звуконепроницаемую переборку. Мы остались наедине. Деликатно взревели моторы, и наш кортеж тронулся с места. Внимательно на меня поглядев, Рихо вздохнул и полез в небольшой чемоданчик, лежавший рядом, доставая из него бутылку любимого «Glenfiddich» и пару стаканов.

– Льда нет, извини, – сообщил он, аккуратно разливая янтарную жидкость. – Рад тебя видеть, Андре. Честное слово.

– Взаимно, – признался я. И мы выпили. Где-то внутри меня разом стало тепло, а мне самому – уютно и спокойно. По крайней мере сейчас я точно знал, что моей жизни ничто не угрожает.

– Насколько я понимаю – ты сгораешь от любопытства, так? – спросил он, аккуратно завинчивая крышечку на бутылке.

– Естественно, – закурив, я развалился на мягком сиденье. В салоне работал кондиционер, и вместо дикой жары, стоявшей на улице, здесь царила приятная прохлада.

– Тогда спрашивай, так будет проще, – он был непривычно серьёзен.

– Это ты позвонил мне в Геную?

– Я, я, – усмехнулся Рихо. – Натюрлих… И вчерашний снайпер в ночной тиши – это тоже я. В смысле – мой.

– Как ты меня нашёл?

– Элементарно. За мадемуазель Бономи мы следим уже несколько дней, равно как и за всеми отделениями Royal Banc of Kanada. Сам понимаешь, если привычки «клиента» тебе известны, то всё остальное уже дело техники. А уж твои повадки я успел изучить…

– Понял. Скажи, а какого чёрта ты здесь делаешь?

– Как обычно, – Рихо пожал плечами. – Стою на страже интересов Босса.

«Боссом», и именно с большой буквы, он всегда называл отца. Только – «Босс» – и никак иначе.

– Насколько я знаю, ты ведь в курсе всей этой истории? – поинтересовался он.

– Почти в курсе. О планах отца я понятия не имею.

– Ну-у… о его планах знает только он сам. Мне достаточно указаний. Короче говоря, дело обстоит следующим образом… Босс и твой мудак-генерал заключили пакт о ненападении. Стрекалову достался ты, а Боссу… Ты ведь слышал о досье, которые хранятся у Стрекалова?

Я молча кивнул.

– Вся эта ерунда с американцами началась из-за Стрекалова. Они почему-то до смерти перепугались возможной огласки и решили убрать Давида Липке. А параллельно затеяли операцию, в результате которой сицилийские кланы, в том числе известный тебе дон Кольбиани, получали доступ к финансовой структуре Северной Италии, куда раньше их никто бы не допустил. Всё это наносило сильный удар по нашим позициям здесь. Босс пытался договориться с Кольбиани, чтобы хоть как-то ограничить его аппетиты, но ЦРУ умудрилось пообещать сицилийцам «зелёный коридор», и Кольбиани закусил удила. Он и слушать ничего не хотел о разделе сфер влияния. Вот тогда меня сюда и прислали.

Он замолчал, задумчиво глядя на меня своими круглыми голубыми глазами. Потом решительно открутил крышку с бутылки и сделал из неё большой глоток. Я забрал у него виски и тоже основательно приложился.

– В общем, я здесь уже почти месяц. Ей-богу, если мне когда-нибудь удастся вырваться из этой чёртовой страны, при слове «Италия» я ещё долго буду вздрагивать и ходить под себя. Так всё перемешать…