Виа Долороза - Сергей Парфёнов

Сын промолчал… Понял или нет – неизвестно, но возражать не стал… Хотя, что тут можно возразить? То, что только что сказал отец, было правдой, но только от её осознания не становилось легче… Президента кольнула в сердце остренькая мысль – ну вот, успокоил, называется! Стараясь не дать охватить себя малодушию и жалости, он терпко произнес:

– Сергей, мы с мамой пошли… А вы к двум часам подходите… С видеокамерой и кассетой… Я закажу какой-нибудь фильм…

Он неуклюже поднялся, тяжело опираясь на подлокотник шезлонга, – Нина Максимовна подхватила его под руку, – и они медленно побрели обратно к коттеджу. Когда отошли от пляжа на приличное расстояние, так что ни сын, ни невестка не могли их уже услышать, Нина Максимовна тихо проронила:

– Господи, я и не предполагала, что будет так тяжело… Как ты думаешь, это ещё долго продлиться?

– Нет… Не думаю… Кишка у них тонка… – ответил Михайлов с напускным спокойствием. Потом ещё бодро добавил:

– Успокойся… Все будет хорошо…

– Дай –то бог, – сдавленно вздохнула Нина Максимовна. – Дай-то бог…

К двум часам сын с женой подошли к президентскому коттеджу. Сергей нес кожаную сумку с видеокамерой, старательно прикрывая её пляжным пледом, а Ирина вела за руку дочь. Они вошли в дом, поднялись по лестнице на второй этаж и направились в гостиную. Михайлов и Нина Максимовна вышли им навстречу. В комнату не пошли, остановились в холле, рядом с лестницей, подальше от стола, на котором стоял подозрительный телефон, – стали переговариваться возбужденным шепотком.

– Дашенька, мы с папой, с мамой побеседуем, а ты пока фильм посмотри, договорились? – тихонько присела на корточки рядом с внучкой Нина Максимовна.

– Хорошо, – покладисто кивнула девочка.

Но тут же забеспокоилась невестка.

– Я её одну не оставлю, Нина Максимовна, – заявила она тревожно. – Вы идите, а я с ней побуду …

Нина Максимовна не стала возражать.

– Хорошо, Ириша…

С мужем и сыном они спустилась вниз по лестнице. Оказавшись в просторном холле первого этажа, Сергей оценивающе осмотрелся вокруг.

– Где будем снимать? – спросил он, вытаскивая видеокамеру из кожаного кофра и деловито вставляя в нее широкую черную кассету.

– Думаю, лучше всего в коридоре, – негромко произнес Михайлов (про себя подумал – там они вряд ли догадались поставить "жучки"…) Они зашли в широкий коридор. Сергей посмотрел в сумрачный закоулок и щелкнул выключателем, добавив освещения. Михайлов торопливо поправив сбившуюся кофту и замер посреди прохода. Вскинув на плечо видеокамеру, Сергей принялся выбирать ракурс.

– Папа, ты готов? – спросил он.

Михайлов вытащил из кармана наскоро набросанное заявление, далеко отставляя руку, быстро пробежал его глазами, потом сунул его обратно в карман и молча кивнул. Сергей уткнулся в видоискатель, и нажал на кнопку записи. Михайлов негромким голосом принялся говорить. Заявление его было коротким, – он сказал лишь о том, что его и его семью незаконно удерживают в правительственной пансионате в Крыму, что у них отобраны все средства связи и они лишены всякой информации о происходящем в мире… Но не смотря на это, он уверен, что советский народ не позволит отобрать у себя демократические ценности, – он верит в твердый выбор советских людей и остается приверженцем демократии… И всё… Ничего больше… Ни выпадов в адрес путчистов, ни резких оценок, ни пламенных призывов, – слишком очевидна была опасность, что первым эту пленку просмотрит Крюков, а не те, кому она предназначена. Когда Сергей закончил отснимать третий дубль, Михайлов нетерпеливо спросил:

– Ну, как?

Сергей нажал на красную кнопочку и снял видеокамеру с плеча.

– Нормально! – ответил он.

Потом они долго возились с кассетой на полу, вырезая из широкой пленки маникюрными ножницами три экземпляра записи. Получилось три маленьких рулончика. Каждый упаковали в прозрачный целлофан и для герметичности запаяли зажигалкой, – теперь каждый такой пакетик вполне мог незаметно уместиться в кулаке.

– Кому ты их собираешься передавать? – когда все было закончено, спросила Нина Максимовна, беспокойно глядя на мужа.

– Сегодня отправляют в Москву моих секретарей, – ответил Алексей Сергеевич, пряча целлофановые пакетики в карман. – Можно было бы попробовать передать через них – я уверен, что они меня не выдадут…

– Радио бы послушать, – с досадой поджала губы Нина Максимовна. – Наверняка по "Голосу Америки" или "Свободной Европе" передают, что сейчас происходит в стране… Сережа, а у тебя ведь был приемник! – она вскинула свои большие, выразительные глаза на сына, вспомнив про маленькую магнитолу "Сони", которую Сергей и Ирина иногда брали с собой на пляж.

– Там сели батарейки, – сумрачно ответил Сергей. – Можно, конечно, одну вещь попробовать… Если их нагреть, они могут ещё некоторое время поработать… Мы так в стройотряде делали…

Михайлов улыбнулся.

– Давайте попробуем, – произнес он. Почему-то затея с батарейками показалась ему забавной. Сергей быстро направился к выходу и через несколько минут вернулся с белым полиэтиленовым пакетом, в который был спрятан маленький приемник. Достав приемник, Сергей, вынул из него батарейки и несколько секунд подержал каждую над узким пламенем зажигалки. В коридоре запахло жженой краской. Сергей, не обращая внимание на удушливый запах, вставил батарейки обратно, выдвинул до отказа длинный штырь антенны и щелкнул выключателем. Приемник слабо зашипел, а потом из него донеслась музыка.

– Сработало, – удивленно произнес Сергей и принялся крутить ручку настройки. Сначала из приемника попеременно доносились музыка, помехи и обрывочные фразы на иностранных языках, потом вдруг женский голос отчетливо произнес:

– Сегодня в Москве перед журналистами выступил Григорий Линаев, лидер самопровозглашенного Комитета по чрезвычайной ситуации. Он заявил, что президент Михайлов тяжело болен и не в состоянии управлять страной… В связи с этим вся полнота власти переходит к Комитету…

На этом месте приемник издал затухающий хрип и умолк.

– Черт! – Сергей несколько раз с силой тряхнул приемник, но тот продолжал безмолвствовать.

– Всё! Сдох бобик! – сердито произнес он. – Что теперь будем делать?

Михайлов невесело усмехнулся.

– Похоже, что Линаев ищет алиби на тот случай, если с нами "вдруг" что-то случится! Потому что обычно так заявляют, когда жгут за собой все мосты…

Он перевел мрачный взгляд на сына и на жену, – сын нахмурился, а Нине Максимовне от этих слов вдруг стало нехорошо.

– Значит теперь они будут подгонять действительность под ложь, – прошептала она и у неё мелко задрожали губы. Она вдруг почувствовала, как напряжение, тяжелым спудом копившееся все эти дни, обрывается внутри тонкой струной, и духота коридора врывается в мозг противным, надсадным звоном…. Нина Максимовна слабо качнулась и оперлась рукой на стену.

– Господи, это я виновата, – выдавила она. – Господи… Ну, зачем?

У нее вдруг стало закладывать уши, а коридор плавно поплыл куда-то в сторону. Михайлов попытался подхватить ее, но не успел – рукав жены выскользнул из его пальцев и она безвольно рухнула на пол. Последнее, что она успела почувствовать перед тем, как сознание окончательно проваливалось в теплую мягкую черноту, как муж испуганно кричит:

– Серёжа, вызови врача! Скорее!

Крюков сжимал в руке сафьяновую папку для докладов с золотой надписью "Председатель КГБ" и дерганым пружинистым шагом шел по скрипучему коридору Кремля. Ярость клокотала в нем, как гейзер, готовясь вырваться наружу неуправляемым обжигающим потоком… Войдя в президентский кабинет – (дверь сильным тычком распахнута нараспашку), ни с кем не поздоровавшись, – сидевшие в кабинете Вязов и Тугго обернулись к нему с вытянувшимися лицами, – он сразу направился к Линаеву, сидевшему в президентском кресле. Подойдя, он уперся кулаками в стол и навис над Линаевым, как удав перед оцепеневшим кроликом.

– У нас что, чрезвычайное положение или балаган? – от клокочущей ярости у Крюкова тонко трепетали ноздри. – Почему в Москве не запрещены массовые митинги? Откуда у Бельцина вдруг появились танки? У нас, что конкурс по идиотизму или мы пытаемся в стране порядок навести?

Линаев мутным взглядом посмотрел на бледного от злости Крюкова и скривился в издевательской усмешке.

– Что происходит? – дыхнул он Крюкову в лицо густым, едким перегаром. – А я вам скажу, что происходит, Виктор Александрович!

"Пьян, подлец!" – у Крюкова судорожно дернулось веко.

Наклонившись над столом, он заметил под креслом, на полу наполовину опустошенную бутылку водки. Вряд ли эту бутылку видели Тугго с Вязовым, но ему она сейчас была очень хорошо видна. Крюков перевел свинцовый, полный ненависти взгляд на Линаева, но тот, посмотрел на него с вызовом, с унизительным укором.