Русская тройка (сборник) - Владимир Соловьев

Да и народ уже ко всему привык и особо не возмущается. А, собственно, чем возмущаться? Ведь отношение министров проявляется в мелочах. Вот приехали высокие гости в больницу, и госпожа Голикова в присутствии президента обращается к сотрудницам регистратуры: «Девочки, ну где вы попрятались!» Девочки! И ничего Голиковой слух не режет. И всем это кажется абсолютно нормальным. Ну действительно, девочки. Не мальчики же. Интересно, сколько же лет этим «девочкам», сотрудницам регистратуры? И что эти «девочки» обсуждают между собой, когда им представляется возможность? Какие слова находят для госпожи министра? И хотела бы госпожа министр эти слова услышать? Не хотела бы? Надо же. А пообщаться с теми людьми, которые полежали в наших больницах? Нет, конечно, можно потом приехать, как после трагедии в «Хромой лошади», и сказать: «Я в ужасе от того, в каком состоянии наши больницы!» Ясно, понимаю.

А может, чтобы не быть в ужасе, надо самой здесь лечиться? Именно здесь, в России, а не в Англии! Хотя нет, в Англии уже немодно. Германия да Израиль, или в Швейцарию на check up, а что, здорово, за один день собралась, хлоп, и все хорошо. Вместе с остальной тусовкой, все как обычно. А в нашей больничке не хотите денек полежать? С соседями по палате пообщаться, еду местную пожевать, подышать всем, чем дышат наши больные, посмотреть, какие лекарства используются. Не желаете? А что так? Страшно, что дня не выдержите? Понимаю. Хорошо понимаю.

Государство фактически ушло из науки и образования – нет денег, тот процент, который выделяется на эти сферы, издевательский. Государство попыталось что-то сделать в медицине, попыталось выделить финансы, но сделало это настолько несистемно, что ожидаемого скачка не получилось. Вроде и денег перевели немало, и оборудование закупили – только, как у нас обычно бывает, стоит в школе компьютерный класс, который не подключен ни к чему. И программ никаких нет. Зато комиссия приедет – красота! Настоящая красота.

Вот люди смотрят вокруг, и те, у кого психика незрелая, либо те, кто из-за тяжелой жизни и нехватки нормального питания находятся в пограничном состоянии, начинают думать: а как же жить? Лечиться денег нет, учиться денег нет, просвета никакого нет. Включают телевизор или открывают газету – а там на каждой странице: «Потомственная знахарка вылечит от всех болезней». «Народный колдун республики снимет все что можно». А по телевизору они уже между собой бьются, расследуют, угадывают, мысли читают, с ними серьезные, уважаемые люди беседуют, смотрят на них как на спасителей. Про Вангу так и вообще передачи набирают сумасшедшие рейтинги, и она уже чуть ли не святая, пора уже икону рисовать, в красном углу вешать и с просьбами обращаться. Прямо не Ванга уже, а страшно подумать кто.

И начинают люди свою правду искать, а вокруг полно тех, кто готов эту правду незадорого продать – да хоть бы и за переписанную квартиру. Море доброхотов. И попадают люди в секты самого разного толка, в руки жуликов, которые под видом лечения рака отбирают последнее. И не только малообразованные попадаются на эту удочку – есть среди пострадавших и знаменитые актеры, и очень богатые бизнесмены. Жить-то всем хочется, а веры никакой и ни во что нет. Ну а когда люди в секты попадают, то и жизнь их становится другой, и ценности другими. И оказывается в Красноярске целый Город Солнца, и жителей там немало, и неизвестно, что там происходит, и как живут дети, которые там рождаются, как они воспитываются, да и живы ли вообще? Под крики об очередном придуманном конце света эти подверженные чужому влиянию люди впадают в мистический транс. Кто под землю закопается, кто и того хуже – просто с крыши сиганет. Ну что, значит, судьба у них такая, не всем же жить. И все больше наших детей становятся приверженцами непонятных культов, и эти культы все страшнее и все чаще требуют уже человеческих жертвоприношений. И тут же выясняется, что, оказывается, за поедание человеческого мяса и срок всего никакой, да и отбывается на поселении.

Так что всякая нечисть в условиях идеологического поражения власти начинает набирать обороты. Встряхнется общественность от очередного умершего ребенка, которому не оказали никакой помощи, – а дальше ничего не произойдет. Ну встряхнулись и встряхнулись, ну умер ребеночек и умер, а дальше что будем делать? Наказывать, что ли, жестоко? А никакого жестокого наказания за это не предусмотрено. В лучшем случае для матери-убийцы будет поселение на несколько лет. А если взять статью о неоказании медицинской помощи, так это еще доказать надо, что помощь не оказывали. Может, ее пытались оказать, да не вышло. Или не так пытались. А кто сказал, как правильно? Кто сказал, что целители духовные были не правы? Ведь ребеночку пытались помочь. И мы устроим для них телешоу, и будем им объяснять в прямом эфире, какие они мерзавцы и негодяи, что они не так лечили, а они будут говорить, что все беды и болезни – это расплата за грехи. И будут сетовать на свою греховность и говорить, что они молились о спасении ребенка и что теперь душа этого невинного агнца находится у Отца нашего. А что, спросят они, в вашей традиционной медицине разве нет смертей? Да на каждом шагу! И нам нечего будет возразить.

Мало того, после каждой такой передачи все больше людей пойдет за ними следом. И будут женщины рожать в воду под присмотром непонятно кого, или вызывать на дом неизвестных людей, которые будут объяснять, что раньше так все рожали, забывая уточнить, что раньше и жили совсем по-другому, и окружающая среда была другой, и даже бактерии были другими. Зачем об этом говорить? Надо же жить, как наши предки жили. И начинает женщина рожать, помолясь, и будет ее разрывать, потому что ребеночек не так лежит, а поправить никто не сможет, а до операции дело-то и не дойдет. Зачем? Бог дал, бог взял, не нам судить.

У людей должно быть будущее. Вот растет ребенок. Мы уже знаем, что с образованием проблемы, уже понимаем, что и со здоровьем все не очень хорошо. Но вдруг повезло – оказался крепким. И захотел он заняться спортом. Прекрасно! А куда он пойдет? Каким спортом он будет заниматься? Ведь то, что было в советское время, разрушено. Или он пойдет в спортивную школу? Здорово. Но тренер-то получает копейки, а кушать ему хочется. И наш ребенок замечает, что на первый план почему-то все время выходят ребята, которые по качеству игры и близко не должны находиться в основном составе, но их родители проплатили. Они помогают тренеру, они обеспечивают возможность существования всей команды.

Нет, конечно, тренер может оказаться страшно принципиальным и заявить: да что вы, как можно, я сейчас воспитаю игрока, он будет играть в национальной сборной, и я заработаю на трансфере. Мечты, мечты. В семнадцать лет ребенок закончит школу, и перед ним встанет вопрос: идти в профессиональный клуб? А где он, тот клуб? И кому там нужен этот юниор? Это в Америке его ждала бы система университетского спорта, и в большой спорт он вышел бы уже обкатанным, в возрасте лет двадцати двух – двадцати трех. А здесь он, еще по сути незрелый, сразу попадает в область взрослых отношений. Не дай бог, он игровик. Смотрит на него тренер и думает: до тех пор, пока он станет более-менее приличным игроком, пройдет еще четыре-пять лет. А зачем? От меня же спонсор требует, чтобы я дал результат сейчас. Клубу деньги выделили, куплю-ка я лучше «легионера». И покупает «легионера» откуда угодно.

Получается уникальная ситуация. Вот, например, в нашем женском баскетболе в последнее время доходило до смешного. По действующему регламенту в одной команде на паркете должно находиться одновременно не менее двух россиянок. Если наши девушки участвуют в еврокубках, то такого ограничения нет. Вот и получается: команда из двенадцати человек, две из них американки, потому что школа женского баскетбола в США великолепная, шесть – еще какие-нибудь иностранки, а еще одной становится так называемая натурализованная американка, которой российский паспорт выдали за два дня, но при условии, что если сборной понадобится, она в ней играет. А зачем американке играть за российскую сборную? Понятно, если у нее контракт в России на следующий год, воленс-ноленс придется играть. А если контракта не предвидится? Тогда она говорит: да идите вы с вашим паспортом! И в лучшем случае просто уезжает, а в худшем – демонстративно рвет паспорт и выбрасывает. Куда она его выбрасывает – зависит от уровня ее культуры.

Возникает следующий расклад: если в команде двенадцать человек, из них девять иностранок, то, выходит, только три – наши девочки. Ну и какие шансы у семнадцатилетней юниорки пробиться в этот состав? Очевидно, низкие. Но и это еще не все. Команды же очень по-разному содержатся. Некоторым по полгода зарплату не выплачивают. А тех, у кого есть действительно богатый спонсор, – может, два клуба на всю страну, максимум три. Они между собой и играют. В них и сосредоточены игроки. И получается, что для того, чтобы набрать двенадцать игроков в сборную России, если не принимать в расчет натурализованных американок, из какого количества российских девчонок пойдет отбор? Это даже не смешно. Конечно, бедные клубы, которые не могут себе позволить иностранных «легионерш», берут россиянок – но качество игры несопоставимо. Вот и получается, что в сборную отбирать некого. В финальном матче чемпионата России по женскому баскетболу 2010 года между командами «Спарта&К» (Видное) и УГМК (Екатеринбург) было задействовано двадцать четыре игрока. Из них одиннадцать – русские, шесть из которых являются основными игроками сборной России. А уже на площадке во время игры заняты были только пять российских девчонок, да и то не на основных, а на подыгрывающих ролях. А в Евролиге играло и вовсе только три россиянки. Это значит, что наша сборная формируется из людей, у которых попросту нет игровой практики.