По земле ходить не просто - Вениамин Лебедев

Завтрак закончили молча. Когда подъехала машина, Андрей снял с руки часы и протянул Николаю.

— Возьми на память. — А ты мои.

Казаков обменялся с Николаем ремнем, а Закир, ничего не найдя подходящего, заволновался. Выручил Николай. Он снял свою пилотку и надел на Закира.

В кабинете командующего Николай пробыл всего минут десять.

Когда он вышел из блиндажа, яркое полуденное солнце ослепило его. Небольшая полянка в лесу, окруженная молодыми березками и покрытая буйной зеленью, нежилась в лучах солнца. Тишина стояла изумительная. Птичий звон, щебет и свист сотен птиц, шелест деревьев только подчеркивали ее. Ни выстрела, ни разрыва. Как хорошо было бы растянуть шинель и лежать бездумно, вглядываясь в бездонное небо…

Ни разу не приходило Николаю в голову то, что уготовила ему служба. Предстояло перелететь линию фронта, выброситься с парашютом в тылу у противника и связаться с партизанами. Раньше ему казалось, что на такие дела посылают только исключительных людей… Задание было такое, что он не имел права ни говорить кому-нибудь о нем, ни писать. Значит, и Нина ничего не будет знать о нем.

Рядом с Николаем остановился подполковник Опутин. Три дня подряд пичкал он Николая всякими наставлениями о действиях разведчика в тылу противника и, конечно, порядочно надоел.

Подполковник молча протянул Николаю раскрытый портсигар. Николай взял папиросу и поблагодарил.

— Вам не страшно? — спросил Опутин, отбросив всякие обходные вопросы.

Это разозлило Николая. Стараясь быть очень вежливым, он ответил вопросом на вопрос:

— Вам приходилось, товарищ подполковник, бывать в штыковом бою?

— Нет. Не приходилось.

— Мне приходилось. Не раз. Когда стоишь в окопе и видишь, что на тебя двигается несметная сила, разное чувствуешь. Помню, на Халхин-Голе, когда был в первом штыковом бою, хотелось превратиться в муравья, чтобы стать незаметным, а в то же время страшно было, что тогда-то уж наверняка раздавят. Бывало, что хотелось бросить все и убежать. Но я не бежал и не превратился в муравья. Что из того, что мне страшно? Война есть насилие каждого бойца над собой. Самое трудное и важное— перебороть свой страх.

— Вы меня совсем не поняли. Меня удивляет ваше согласие. Ведь вы же ни разу не пользовались парашютом…

Николаю стало обидно. Посылают черт знает куда и в то же время как будто не доверяют.

— Что же делать? Что вы посоветуете?

— Пока не поздно, отказаться. Генерал у нас понимающий. Я вам расскажу случай. Генерал наш командовал тогда танковой бригадой. Служил у нас лейтенант. Все его считали хорошим командиром. Однажды его танк сожгли. Командир бригады приказал ему пересесть на другой танк. Лейтенант отказался. Почему — черт его знает. Доводы выдвигал такие, что смешно даже. Приехал генерал. Ну, думаем, пропал лейтенант. Или на месте расстреляют или под трибунал отдадут. А генерал послал лейтенанта в тыл выспаться. Он у нас человек понимающий.

— Так что же мне — тоже пойти и сказать генералу: сегодня не могу, потом, дескать, когда-нибудь, а сейчас разрешите пойти выспаться? Приятную сказку вы рассказываете, товарищ подполковник. Но знаете, я оптимист. Ничего страшного на земле нет. Если убьют, на могиле трава вырастет. Траву заяц съест, — начал Николай, вспомнив, как балагурил Андрей о бессмертии. — Охотник того зайца убьет…

— Довольно! — рассердился подполковник. — Я не мальчик, кажется…

— А я тоже, откровенно говоря, далеко уже не мальчик…

— Вы полагаете, что вас выбрали как лучшего? Без вас бы нашли для этого дела десятки хорошо подготовленных ребят. Вас рекомендовал генерал Соловьев. В том районе, где вы должны приземлиться, действует партизанский отряд, состоящий не то целиком, не то частично из военнослужащих вашего полка. Видимо, они здорово тревожат немцев, если Берлин дважды сообщал об уничтожении полка: в январе и в марте.

— Кто же эти герои?

— Вот это как раз и предстоит вам выяснить. Ну, и другие дела тоже… Вы — старослужащий полка… Многих там знаете в лицо. Покойный генерал и рекомендовал вас.

— Как покойный?

— Погиб несколько дней назад под Великими Луками.

— Э-эх! — вырвалось у Николая. — И он!.. — Николай стащил с головы пилотку. Подполковник тоже снял фуражку. — Погода сегодня позволит вылететь?

— Да. Самолет готов. Через два часа за вами придет машина.

В три часа дня недалеко от железнодорожной станции прокуковала кукушка и замерла. Через несколько минут, может быть она же, может другая, повторила кукованье из-за моста.

Барановский и Гусев, державшие часы в руках, взглянули друг другу в глаза и одновременно вскинули бинокли к глазам.

По дороге из Климковичей показались две большие немецкие автомашины, крытые брезентом. Они шли метрах в пятидесяти друг от друга. Выехав на шоссе, грузовики свернули к железнодорожному шлагбауму, где стоял полицай в гражданской одежде и немецкой пилотке. Переезжая полотно железной дороги, они замедляли ход. Полицай постоял на месте, почесался и, закинув винтовку за спину, медленно побрел к будке.

— Въехали! — с облегчением сказал Барановский.

Операция началась успешно.

Партизанский отряд, сформированный райкомом партии, пережил первую трудную зиму. Уже после первых ударов отряда по немецким гарнизонам и коммуникациям немцы обрушили на него все бывшие у них под руками силы. К тому же начались провалы связей. Погиб секретарь райкома Ванин. Его выследил и выдал Карпов, который уже служил полицаем. Были моменты, когда отряд оставался без куска хлеба, без боеприпасов, медикаментов и вынужден был чуть не каждый день переходить с одного места на другое.

К счастью, поправился от ранения Антон Антонович Барановский. Он так сумел повернуть дело, что каждый шаг немцев был известен командованию партизанского отряда, и отряд бил теперь наверняка. Немцы и все их прислужники не смели выходить за пределы своих гарнизонов.

Капитан Гусев устроился шефом мельницы, где немцы размалывали отнятое у населения зерно и отправляли в Германию, и значительная доля муки попадала в руки партизан. Однако скоро стало ясно, что провал Гусева неизбежен, и по решению подпольного райкома он ушел в отряд, предварительно взорвав мельницу и уничтожив все зерно, которое немцы могли бы вывезти. Отряд страдал из-за отсутствия регулярной связи с Большой землей. И часто приходилось пользоваться помощью соседей. Три дня назад отряд получил через соседей радиограмму. «На связь с вами выслан старший лейтенант. Он захвачен немцами и находится на станции… Примите меры для его побега или освободите боем».

За эти три дня Гусев, который выполнял в отряде обязанности начальника штаба, и Барановский работали, не зная отдыха. Разведчики установили, что связной старший лейтенант долгое время находился в тюрьме в подвале церкви. Его, видимо, подозревали в том, что он пытался связаться с партизанами. Комендант фон Шрайнер спешно доложил об этом по инстанции, и для допроса пленного прибыло большое немецкое начальство из Минска и Ровно. Пленный выдал себя за летчика с поврежденного самолета. Шрайнеру ничего не удалось добиться от него, как и начальству, которое уехало, обозвав Шрайнера на прощание дураком и поручив ему завербовать пленного в так называемую русскую освободительную армию изменника генерала Власова. Провалился Шрайнер и на этом поручении.

Разведка отряда донесла, что Шрайнер решил публично повесить на станции старшего лейтенанта и два дня тому назад его перевели в церковную сторожку, где находились смертники.

Напасть на станцию и освободить пленного было нелегким делом, потому что гарнизон там был сильный. Сначала в отряде думали начать атаку ночью, но один из партизан, Сергей Заякин, не раз бывавший на станции, предложил новый вариант: начать атаку примерно в четыре часа дня, когда немцы и полицаи обыкновенно расходятся по домам или просто пьянствуют. Кроме того, Заякин предложил заслать группу партизан на станцию еще до начала атаки.

Со станции каждый день выходили две крытые машины, которые возили рабочих на сооружение моста, а около четырех часов возвращались на станцию. Заякин предлагал захватить эти машины, посадить туда партизан и заехать перед атакой на станцию. Было принято и это предложение.

Машины не пришлось захватывать. Их пригнали в условленное место шоферы, которые сами давно ждали случая перейти к партизанам…

Машины въехали в гору и там разделились. Одна из них свернула к зданию райисполкома, где разместилась немецкая комендатура, а другая направилась к церкви.

Недалеко от церковной сторожки мотор машины, на которой ехала большая группа партизан, чихнул, взревел и заглох. Шофер сделал вид, что с трудом увел машину в сторону от дороги, поближе к стенам церкви.