Девушка индиго - Наташа Бойд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что вы будете делать дальше? – спросил Чарльз.
Скорбь заслоняла все остальные чувства, но где-то за ней пряталось загнанное в угол чувство вины, не давая о себе забыть. И я не забывала.
– Дальше?.. – повторила я, глядя на проплывавшую мимо бесконечную вереницу чарльз-таунских зданий. – Призна́ю поражение. Южная Каролина разгромила меня в пух и прах. Обвела вокруг пальца, поманив плодородными землями и сладкими посулами. В итоге я утонула в ее болотах. – Говоря это, я все больше воодушевлялась собственными поэтическими сравнениями и драматическим пафосом. – Она задушила меня вервием из испанских мхов и лиан. – Взглянув в лицо Чарльзу, я прочла в его глазах жалость, и это было невыносимо. – Я напишу отцу, поведаю обо всем без утайки. Он отдаст под заклад нашу последнюю плантацию, если еще не отдал. Возможно, одну у нас конфискуют за долги – мы отдадим Уаккамо, и мистеру Маниго не составит труда продать ее – я слышала, Джон Лоуренс беседовал с ним на Балу в честь дня рождения короля, расспрашивая о заложенных землях, которые можно приобрести подешевке. Зато мне больше не придется переживать из-за этого жуткого Старрата, – тихо добавила я. – А потом, наверное, мы будем ждать, когда мой отец или брат Джордж заберут нас отсюда.
Мистер Пинкни и Квош оба смотрели на меня во все глаза.
– Что? – спросила я, озадаченная одинаковым выражением их лиц, на которых были написаны испуг, недоверие и тревога.
Впрочем, я и сама не узнавала себя, смиренно опустившую руки.
39
Небо уже не грозило задавить нас тяжелыми тучами – оно было синее и холодное. Солнечные зайчики исполняли бесхитростный танец на воде цвета индиго. Когда мы одолели уже успокоившуюся Эшли-Ривер и входили из устья в залив Уаппу, направляясь к дому, я была другим человеком.
Я покидала плантацию с надеждой в сердце, а возвращалась с пустотой в груди, будто сердце оттуда вынули. Пустота заполнилась грузом моих ошибок и неудач. Мне казалось, что, если я случайно упаду за борт, этот груз утянет меня на дно быстрее, чем отяжелевшее от воды пышное платье.
Я написала отцу о лодке с плантации Гарден-Хилл, о потере урожая риса и о гибели «того самого негра». Я не могла назвать его Беном, отец и так догадается, когда прочтет. Это было не письмо, а сухой отчет о событиях, лишенный цветистых фраз и сантиментов.
Отныне всегда так будет – без сантиментов, – потому что какую-то часть моей души словно заперли на замок, скрутили и опечатали, и трогать печать нельзя было ни в коем случае, иначе я бы не справилась с последствиями.
Когда чернила в письме отцу высохли, я снова взяла перо и старательно зачеркнула слова «того самого», оставив просто «негра».
Я спряталась от мира на нашей плантации, узнавала о том, что происходит вокруг, лишь из редких посланий и ждала, когда врачеватель-время сделает свою работу. Но время никуда не спешило. Я чувствовала себя бабочкой, пришпиленной к полотну, сотканному из моих собственных ошибок.
Дорогая мисс Бартлетт,
путешествие наше было приятным, заняло всего час, и мы благополучно прибыли домой. Надеюсь, и Вы с миссис Пинкни не менее удачно добрались из Бельмонта. Однако сейчас это место более не кажется мне таким чудесным, как в ту пору, когда я его покидала, ибо я лишилась компании, украшавшей его своим присутствием.
Чувствую себя потерянной. То, что раньше представлялось ясным, сделалось туманным. Всё больше и больше обращаюсь к вере. Возможно, христианское учение – всего лишь иллюзия, однако я охотно приму сию иллюзию за истину и буду крепко за нее держаться. Ведь если все веруют, что она истинна, возможно, так оно и есть.
Искренне Ваша,
Э. Лукас
Дорогая миссис Пинкни,
к своему великому утешению, я узнала, что Вы оправились от недомогания, одолевавшего Вас в то время, когда я была в городе. Надеюсь, впредь болезни будут обходить Вас стороной.
По возвращении мне всё здесь кажется унылым и безжизненным. Я задумалась, что же переменилось на плантации, каковая раньше была столь любезна моему сердцу и побуждала оставаться равнодушной к увеселениям большого мира. В итоге я заключила, что перемены произошли вовсе не здесь, а во мне самой…
Мои прежние у стремления были тщетными. Сколь безрассудна должна быть девица, дабы увлечься подобными глупостями! Но дружба Ваша всегда была и остается мне опорой.
Элиза Лукас
Достопочтенному Чарльзу Пинкни, эсквайру
Полагаю, мне стоит извиниться не столько за долгое молчание, сколько за то, что осмеливаюсь Вам писать… Давеча я так сильно простыла, что сил не было голову поднять, и перед глазами все плыло – не могла написать ни строчки…
Впрочем, мисс Бартлетт, должно быть, назовет Вам истинную причину моего недуга. Отныне я корабль без руля и ветрил.
Вы как-то сказали, что счастье недостижимо в земной жизни, и я с готовностью подпишусь под этой истиной…
Маменька просит передать, что ей совестно за причиненные Вам нашими людьми неудобства.
Искренне Ваша,
Элиза Лукас
Полковнику Лукасу
Уповаю на Вашу справедливость и понимание, ибо вестей от меня в последнее время Вы не получали в силу непредвиденных обстоятельств.
Ваша покорная и почтительная дочь,
Элиза Лукас
40
Меня навестила Сара. Она еще больше исхудала и будто упала духом, с тех пор как я видела ее в последний раз.
Я закрыла томик Джона Локка[9] и безучастно ждала, что она скажет. Чтением я пыталась занять себя для того, чтобы отвлечься от собственных мыслей.
Сара молчала. Стояла, повесив голову, и комкала руками платье с двух сторон.
– В чем дело? – спросила я и вспомнила, как она когда-то стояла на том же месте, здесь, в кабинете, дерзко глядя мне в лицо и отказываясь помогать с индиго. Потом она смилостивилась, но толку из этого не вышло. Я до сих пор не знала, действительно ли она владеет знанием о том, как изготовить краситель. Впрочем, меня это
