Солдаты - Уильям Форстчен

Рота солдат, кадетов 35-ого Мэнского полка, встали по стойке «смирно», первый ряд повернулся точно на пол оборота.

— Прицелиться… огонь!

Из-за залпа он вздрогнул. В памяти возникло мгновенное воспоминание — первый залп, врезавшийся в его линию у Антиетама.

— Прицелиться… огонь!

Он поднял взгляд. Руины того, что теперь просто называли «Литейный цех», лежали перед ним. Перед цехом разместилось кладбище, опрятные аккуратные ряды с тысячами простых каменных плит. Некоторые были для одиноких тел, но большинство отмечало братские могилы, тысячи и тысячи тех, кто умер в финальном сражении войны.

— Прицелиться… огонь!

В середине обширного кладбища стоял одинокий крест. Одни хотели возвести гигантский памятник, другие огромный мавзолей, но его спокойная настойчивость на том, что он знал, чего хотел бы его друг, отмела все грандиозные предложения. Ганс Шудер испытал рабство, поднялся, и освободился от оков, а затем умер, вернувшись, чтобы освободить не только людей, которых он называл своими товарищами, но и весь мир. Покоиться среди тех, кто умер с ним в тот день, было наибольшей наградой, которую он хотел бы.

Когда звуки последнего залпа замерли вдали, одинокий горнист, скрытый в руинах «Литейного цеха», протрубил первые ноты отбоя.

Это был еще один ритуал из старого мира. Мелодия, родившаяся в армии Потомака, написанная Дэном Баттерфилдом и использовавшаяся в качестве сигнала «отбой!». «Колыбельная Баттерфилда», как многие стали называть ее. Ганс когда-то сказал, что неравнодушен к ней, и теперь Эндрю думал, что эта мелодия будет подходящим жестом.

Когда горнист взял последнюю высокую ноту, казалось, дрожь прошла через собравшихся. Он слышал, что президент Калин захлебывается слезами. Нотка пронеслась эхом и исчезла вдали.

— Стоять, вольно!

Приказ, отданный молодым русским полковником, который теперь командовал 35-ым Мэнским, прорезал воздух. Эндрю опустил руку от головного убора, юноши 35-ого резко переместили винтовки из положения на караул вниз, в положение вольно.

Эндрю окинул собрание пристальным взглядом. Все они оказались здесь, совершив поездку по железной дороге из Суздаля до Рима, где к ним присоединилась делегация римских сенаторов и конгрессменов. Затем по железной дороге весь путь до самого Ниппона, где еще больше недавно избранных сенаторов и конгрессменов присоединилось к ним, и затем, наконец, к Чину.

Прошел год со дня окончания войны, и в конечном итоге он пришел навестить своего друга и сказать последние слова прощания.

Они проехали через Римские территории, опустошенные войнами, и он был рад видеть, как растут новые дома, заброшенные виноградники очищаются и заново высаживаются.

Они прошли через поля битвы вокруг Джанкшин-Сити, Роки-Хилла, и Шенандоа, и в тех местах уже строились памятники, чтобы чтить память полков, которые сражались и погибли там. Он видел также аккуратные кладбища на каждом из полей сражений и останавливался на каждом из них, чтобы отдать честь и помолиться.

Еще остается четыре места. Завтра они закончат долгую поездку на поезде, отправившись в Сиань, там они сядут на судно до Карнагана, чтобы посетить поле битвы, которое по-прежнему неотступно преследовало Винсента, а оттуда в то место, где Ганс оказал сопротивление при отступлении к Тиру, и, наконец, последнюю остановку в Тире.

Но именно это место было ключевым в его туре по полям сражений и освящению кладбищ. Неделей ранее в Чине были проведены первые выборы, и Калин задался целью прибыть туда, чтобы засвидетельствовать приведение к присяге новых сенаторов и конгрессменов, как мужчин, так и женщин. Политика возвращалась в нормальное русло, понял он. Подошло время президентских выборов, Калин подлежал переизбранию, и казалось, что вхождение Ниппона и Чина в Республику не произойдет до тех пор, пока не будут подсчитаны голоса, и станет понятно, что Республиканская партия сдала свои позиции. Однако настроения в это время, в первые пьянящие дни мира, были такими, что Калин ничего не боялся; каждый гражданин, чин, римлянин, русский, и ниппонец, голосовали бы за новый срок.

Забавный эпизод вступления Чина в республику состоял в том, что они действительно выбрали несколько женщин на службу. Это было действие, которое восхищало его, хотя выборы шокировали некоторых из более пуританских семей из Рима и Руси. Он указал, что в Конституции не было ничего сказано о том, что женщина не может служить таким образом, и именно Кэтлин вызвала даже еще больше шума своим заявлением в «Гейтс иллюстрейтед уикли», что в Конституцию должна быть внесена поправка, предоставляющая женщинам право голосовать, и она запланировала организовать движение, чтобы увидеть, что это будет сделано.

«Так много произошло за год», думал он. Только в этом месяце последние из орды были освобождены в соответствии с условиями договора с Джураком, и сопровождены к границе. Только что пришло донесение и о том, что остатки старой тугарской орды присоединились к ним. До сих пор соблюдался хрупкий мир, но он будет чувствовать себя гораздо лучше, когда вернется с отчетом экспедиция, посланная вступить в контакт с теми, кто проживает в тысяче лиг на восток, о том, что бесчинства орды на самом деле также остановились и вдоль дальней границы. От последних из кланов Орды, тех, кто скакал южнее и восточнее от бантагов и прошли через регион полдюжины лет назад, не было никаких известий; очевидно, они просто поехали дальше, игнорируя конфликт на севере. Он ощущал, что когда-нибудь с ними, может быть, придется иметь дело, но это произойдет спустя годы, возможно даже десятилетия.

Он стал доверять Джураку, встретившись с ним дважды за первые месяцы после войны, но, к сожалению Джурак был единственным, кто шел навстречу, ломая тысячелетние традиции. Все доклады указывали, тем не менее, что, по крайней мере, пока Праздники луны прекратились, и всадники орды предпочитают вместо этого охотиться на бизонов и шерстистых слонов степей.

Пришли и другие отчеты, с юга, из-за границы Карфагена, который только теперь начал совершать первые попытки мирных переговоров. Торговец из Карфагена сообщил, что в южной половине мира находится обширный океан, область которую видел мало кто из людей. Эндрю задумался, что же было там, но в настоящий момент это могло подождать.

Внезапно он понял, что снова грезил наяву. Кэтлин в шутку сказала, что он уже снова начал входить в роль преподавателя, деятельность, к которой он по-прежнему обещал вернуться, как только требования управления армией уменьшатся, и он, наконец, почувствует себя спокойно, с тем, чтобы выпустить нити из рук.

Он вышел вперед, его пристальный взгляд охватил почетных гостей, собравшихся на помосте, упрямого Отца Касмира, Калина, Эмила, Пэта, Винсента, других командиров корпусов, сенаторов, и конгрессменом. Насколько он мог видеть, территория вокруг «Литейного цеха», и кладбище были полностью заполнены стоящими сотнями тысяч чинов, все они молчали, наполненные почтительным уважением к этой церемонии, посвященной их покойным родственникам и тому, кто, как они теперь считали, является их вечным защитником в мире духов.

Он ждал. Остался один последний штрих, и он выполнялся с небольшим опозданием. Наконец, он услышал их. Толпа зашевелилась, смотря на запад.

Подразделение дирижаблей, полдюжины «Орлов», сопровождаемое полудюжиной «Шмелей», летело прямо на них, и из толпы вырвалось громкое ревущее приветствие, поскольку они были исполнением пророчества, пришествия богов, богов янки, сходящих с неба и приносящих освобождение.

Дирижабли высоко летели над головой, и он мельком увидел Джека Петраччи, высовывающегося из кабины, резко выбрасывающего руку в воинском приветствии. Они продолжили полет в восточном направлении.

Эндрю ответил воинским салютом. Аплодисменты были оглушительными, и не было никакого смысла в объявлении, что церемония закончена. Его голос никто бы не услышал. Он просто поприветствовал толпу, жест вызвал удвоенные неистовые одобрительные возгласы и аплодисменты.

Фейерверк, который тщательно оберегали, пока дирижабли не оказались на безопасном расстоянии, начал взлетать ввысь, и даже при том, что стояла середина дня, толпа по-прежнему хлопала и одобрительно кричала. Эндрю повернулся, чтобы отдать честь Калину, который усмехнувшись, снял в ответ цилиндр.

Эндрю посмотрел на Кэтлин и кивнул.

Улыбнувшись, она выступила вперед и взяла его руку. Вместе они сошли с помоста и осторожно вышли на кладбище. Оркестр подхватил патриотическую мелодию, походную песню армии, «Боевой клич Свободы», и музыка пронзила его душу.

«Так много раз я слышал ее», думал он с сожалением, «на плацу в Мэне, на дороге к Антиетаму, когда мы пересекли Южную Гору, снова на дороге в Геттисберг, в лагерях вокруг Питсбурга, а затем через очень многие ожесточенные победы на этом мире. И теперь в который раз здесь».