Догра Магра - Юмэно Кюсаку

— Тут дело не в количестве. Пока ты веришь, что являешься иным человеком и не имеешь никакого отношения к Итиро Курэ, боли нет. Но стоит тебе осознать поразительное сходство с этим юношей, как боль возвращается. Здесь вступает в силу непостижимая рациональность психической науки. Поскольку все во Вселенной есть объект изучения психической науки, которая занимается исследованием духа, так называемая материалистическая наука абсолютно и совершенно не в состоянии объяснить некоторые феномены. Такая вот шишка. К примеру, твоя головная боль непосредственно связана с пиком психического приступа у Итиро Курэ. Вчера вечером этот приступ достиг апогея и пациент, пытаясь покончить с собой, несколько раз ударился головой об стену. Вот эту боль ты сейчас и ощущаешь.

— То есть я… Итиро Курэ?

— Нет, нет… не стоит так торопиться. Ведь оса не знает, что у слепня на душе. Собака не знает, что на душе у свиньи. Если простого Вана ударить по голове, у Ли ничего не заболит. Это обыденная логика. То есть способ мышления материалистической науки.

С этими загадочными словами доктор Масаки выпустил несколько струек сигарного дыма. Затем, пока я пытался понять смысл сказанного, он прикрыл один глаз и зловеще расхохотался…

— И все-таки… каким же образом, благодаря какому психическому эффекту боль некого Итиро Курэ перекинулась к тебе на лоб?

Я не мог сдержаться и не поглядеть в окно на Итиро Курэ, который стоял улыбаясь в углу площадки «Клиники свободного лечения». Однако в этот момент боль в голове снова дала о себе знать и как-то странно запульсировала.

Доктор Масаки, стоявший передо мной, опять выпустил большой клуб дыма.

— Что ж… Кажется, ты можешь разрешить эти сомнения…

— Не могу, — четко проговорил я и схватился за голову… Мне было так же паршиво, как и утром, когда я проснулся.

— Ты должен их разрешить. Иначе никак. Или останешься безымянным бродягой.

Меня переполняли чувства. Это была печаль ребенка, оставленного отцом в незнакомом месте. Я невольно отнял ладонь от головы и, сцепив руки, почтительно заговорил.

— Профессор, прошу вас, скажите, пожалуйста… Если со мной случится что-нибудь страшное, я точно умру…

— Ну, не будь слабаком! Ха-ха-ха-ха. Не надо так меняться в лице, я тебе все расскажу.

— Прошу, откройте, кто я…

— Погоди… Прежде чем ты это узнаешь, пообещай одну вещь…

— Что… пообещать?

Доктор Масаки сделался серьезным, сглотнул дым, который собирался выдохнуть, и посмотрел мне в лицо.

— Точно обещаешь?

— Точно. Обещаю все что угодно!

На лице доктора Масаки снова появилась присущая ему ироническая усмешка.

— Ну-с, обещай, что выслушаешь меня в полном спокойствии и убеждении, что не являешься Итиро Курэ. В общем, тут нет ничего сложного. Просто будь в этом уверен — и все. А я расскажу тебе совершенно восхитительную историю о психической наследственности Итиро Курэ. Но обещаешь ли ты дослушать ее до конца, каким бы пронзительным, каким невозможным ни показалось тебе ее содержание?

— Обещаю.

— Потом, по окончании моего рассказа, ты должен будешь, отринув всякие сомнения, записать его и опубликовать вместе с завещанием. Таков твой долг перед человечеством! Понял ли ты это и поступишь ли так, даже если моя история покажется тебе ужасной до трепета?

— Клянусь!

— Хм… И еще кое-что. Если все пойдет как надо, тебе, разумеется, придется жениться на девушке из палаты № 6. Освободишь ли ты ее от проклятия, которое терзает ум и душу несчастной? Исполнишь ли ты этот долг?

— А это… мой долг?

— Решай уж сам, когда придет время… В общем, для того чтобы объяснить, каким образом боль из головы Итиро Курэ перекинулась на твой лоб, потребуется пять минут.

— Всего лишь?!

— Да. В основе этого принципа лежит такая простая логика, что тут и младшекласснику все ясно! Мне и разъяснять ничего не потребуется. Ты просто отправишься в определенное место и пожмешь кое-кому руку. Тогда, согласно моему прогнозу, молниеносно сработает замечательный психиатрический эффект: ты вымолвишь «Ого… вот кто я такой!» и сразу же упадешь в обморок. Или, быть может, это случится еще раньше, до рукопожатия…

— А нельзя ли так сделать прямо сейчас?

— Нельзя. Ни в коем случае! Узнав правду теперь, ты запутаешься еще больше, и весь мой эксперимент пойдет прахом. Как я и говорил, этот опыт не следует проводить до того, пока я собственными глазами не увижу, что ты усвоил все факты и готов записать их, а затем опубликовать. Ну как? Понял меня? Обещаешь?

— Да, обещаю…

— Хорошо. Тогда начнем. Разговор, впрочем, стал непростым… Подойди-ка сюда.

Доктор Масаки подтащил меня за руку к большому столу и усадил за него. Сам он расположился в кресле с подлокотниками, что было напротив. Затем достал из кармана халата спички и зажег сигару. Окурок он сунул в пепельницу-даруму.

Сцена за окном скрылась из поля моего зрения, и я будто избавился от тяжелой ноши, однако мрачных сомнений в голове возникало все больше, и сомнения эти запутывались…

— Что ж… Дело становится чертовски сложным… — сказал доктор Масаки и развязным движением поставил локти на стол. Он оперся подбородком на ладони и, зажав сигару в зубах, с хитрецой глянул на меня. — Кстати, отложим пока вопрос о твоей персоне. Скажи, что ты думаешь о девушке, которую видел сегодня утром?

Я захлопал глазами, будто не понимая смысла вопроса.

— Что я думаю?

— Красавица, не правда ли?

Этот неожиданный, словно удар под дых, вопрос не мог не привести меня в замешательство. В голове, словно мошки, зароились большие и маленькие вопросительные знаки, а когда они исчезли, перед глазами замелькали черные влажные глаза… маленькие алые губки… темные длинные брови полумесяцем… покрытые нежным пушком уши… Я ощутил теплоту в затылке и машинально отер платком лицо. По телу разливалось послевкусие виски, которым меня напоили, когда я чуть не грохнулся в обморок. Лицо мое пылало.

Доктор Масаки кивнул, все так же с хитрецой улыбаясь.

— Хм… Ну-ну. Только пресыщенный развратник, импотент из «Восьми псов» или «Речных заводей»[113], остался бы равнодушным при упоминании такой красавицы. Расскажи, какие у тебя возникают мысли?

Признаться, записывать то, о чем я тогда думал, совсем не хотелось бы, однако кривить душой я не могу, ведь благодаря этому вопросу я заметил, что с утренней встречи мои чувства к той девушке совсем не изменились. Меня лишь поразила ее невероятная красота и зловещая невинность. Я хотел, чтобы она пришла в себя, хотел вызволить ее из больницы, хотел, чтобы она встретилась с тем, кого так жаждала увидеть. Являлось ли это метаморфозой прежней любви? У меня не было времени подумать. Нет… В глубине души я считал, что подобные мысли могут оскорбить ее, и старательно отгонял их от себя.

Похоже, доктор Масаки указал на то, чего я стыдился больше всего… Залившись краской и словно окаменев, я прерывисто ответил:

— Ну… мне ее жаль… всего лишь.

Доктор Масаки несколько раз удовлетворенно кивнул. Кажется, он решил, что я влюблен в эту девушку, но у меня не было сил отрицать что-либо. И пока я переживал об этом недоразумении, доктор Масаки несколько раз внимательно кивнул.

— Хорошо, хорошо. Ты думаешь, что она красивая, иными словами, ты влюбился. Сказать иначе будет лицемерием…

— Но… профессор, не надо так упрощать… вы не поняли… — растерянно пробормотал я, подняв руку с зажатым платком. — Восприятие красоты противоположного пола, любовь, страсть, похоть — все это разные вещи. Любовь, не разделяющая эти понятия, есть иллюзия… поругание противоположного пола… психиатр не может так говорить… иначе… это… — Я бормотал слова опровержения, но доктор Масаки все так же хитро улыбался и даже не повел бровью.

— Я все понял, не стоит оправдываться. Быть может, тебе неловко оттого, что она в тебя влюблена, но оставь это мне. Любишь ты ее или нет, подскажет судьба. И чтобы фортуна смогла все решить, ты должен выслушать историю о связи между болью в голове и этой девушкой. Странноватую, признаться, историю… Из нее ты узнаешь, что, как ни посмотри, — и с точки зрения закона, и с точки зрения морали — твоя судьба напрямую связана с судьбой этой девушки. Загадки и противоречия разрешатся, и ты поймешь, что должен на ней жениться, как только выпишешься из больницы.