Богохульство - Дуглас Престон

– Поснимала их с холодильника, – объяснила незнакомка, доставая из машины бейсбольную биту.

– Мы молились, молились и еще раз молились, – сказал мужчина. – Но так и не поняли: Господь желает, чтобы мы боролись Словом Божьим, или же настоящим оружием?

Они смотрели на Эдди, ожидая распоряжений.

– Вне всякого сомнения, – произнес тот, – нам придется драться. По-настоящему.

– Тогда хорошо, что мы взяли нож и биту.

– Съедется множество христиан, – сказал Эдди. – Быть может, несколько тысяч. Надо собраться в одном месте и наметить план. Предлагаю расположиться вот здесь. – Он указал на песчаное поле справа, усеянное гладкими валунами. В свете всходящей над краем горы кособокой луны площадка казалась почти белой. – Рэнди, Бог привел тебя ко мне самым первым не просто так. Будешь моим главным помощником. Генералом. Давай вместе подготовим войско и поведем его… в атаку. – Произнести последнее слово далось Эдди с трудом.

Рэнди, не говоря ни слова, уверенно кивнул. Эдди заметил влагу и вокруг его глаз – парень очень растрогался.

– А вы поставьте свой джип поперек дороги, чтобы никто не проскочил к «Изабелле». Надо устроить все так, чтобы нагрянуть как снег на голову. Отправляйте всех вон туда, на ту площадку. Это будет наша автостоянка. А мы с Рэнди пойдем на тот холм. И будем ждать. Надо явиться к «Изабелле» в полной боевой готовности.

На дороге опять показался свет фар.

– До «Изабеллы» около трех миль. Пока не соберем достаточно сил, нельзя поднимать шум. Следите за тем, чтобы никто раньше времени не открыл пальбу и чтобы никто не отправился в бой, не подготовившись. Антихрист не должен знать, что мы здесь, пока не будет уверенности в том, что у нас достаточно людей и оружия.

– Аминь, – сказали первые Божьи воины.

Эдди улыбнулся.

– Аминь.

Глава 56

В два часа ночи преподобный Дон Т. Спейтс сидел за письменным столом в своем кабинете в здании, расположенном позади собора. Несколько часов назад пришлось позвонить Чарльзу и секретарше и вызвать их на работу – от звонков и электронных писем не было отбоя. Перед преподобным высилась кипа распечаток, сделанных Чарльзом перед тем, как отказал сервер. Рядом лежала стопка листков для записей с пометками о телефонных звонках. В приемной до сих пор не смолкал трезвон.

Спейтс пытался взять в толк, что происходит. В дверь негромко постучали, и вошла секретарша со свежим кофе. Рядом с чашкой на подносе белела фарфоровая миска с шоколадным печеньем.

– Печенья больше не хочу.

– Хорошо, преподобный.

– И хватит отвечать на звонки. Отключи телефон.

– Да, преподобный. – Печенье исчезло вместе с секретаршей.

Спейтс проводил ее недовольным взглядом. Ее теперешняя прическа оставляла желать много лучшего, платье было измято, а ненакрашенное лицо подчеркивало прежде незаметное отсутствие вкуса и старомодность всего ее вида. Да, конечно, она, должно быть, уже легла спать, когда он ей позвонил, – тем не менее, могла и теперь приложить немного больше усилий.

Когда дверь закрылась, Спейтс достал из выдвижного ящика бутылку водки, плеснул ее в кофе и снова уставился в компьютерный экран. Доступ к его сайту был закрыт из-за серьезной перегрузки. А теперь и весь Интернет, казалось, замедлял темп. Спейтс не без труда просмотрел знакомые христианские странички. Наиболее крупные – например, raptureready.com – тоже не открывались. Другие страшно «тормозили». Переполох, вызванный письмом Эдди, поражал воображение. Чаты, которые до сих пор работали, ломились от истерических возгласов. Многие их посетители писали, что немедленно отправляются на место сбора.

В кабинете царила всегдашняя приятная прохлада, однако Спейтс обливался потом, отчего его шея в районе воротничка безумно зудела. Письмо Эдди, которое он успел прочитать раз двадцать, пугало его, ведь оно подстрекало к вооруженному нападению на правительственный научный объект и в нем открыто упоминалось имя Спейтса. Естественно, его призовут к ответу. С другой же стороны, размышлял он, может, это и к лучшему. Волна христианской ярости и мощи в состоянии изменить порядок вещей. Слишком долго в этой стране христиан принижали, высмеивали, не принимали в расчет их мнение, ограничивали их возможности. Плохо ли, хорошо ли, но этот взрыв произведет переворот. Правительство и политики в целом, наконец, поймут, насколько сильно христианское братство. «И разжег эту революцию я, – думал Спейтс. – Ни Робертсону, ни Фалвеллу, ни Своггарту, несмотря на то, что они проповедовали много лет, были при деньгах и власти, – никому из них не удавалось добиться ничего подобного».

Он продолжал просматривать доступные интернет-страницы, надеясь найти какие-либо конкретные сведения о ходе событий, но вновь и вновь натыкался лишь на проявления злобы, ярости и истерии. И на тысячи копий письма.

А что, если Эдди прав?

Спейтса бросило в дрожь. Он не желал прощаться с жизнью. Его ужасала одна только мысль о том, что все его деньги, влиятельность, собор, телевизионная проповедь могут взять и потерять смысл, едва-едва появившись.

Еще сильнее его пугала другая мысль. О том, какой в этот славный Господень день ему вынесут приговор. Всем ли сердцем он любил Бога? Не слишком ли много грешил? В его памяти ожили все когда-либо совершенные им гнусности. Ложь, попойки, предательства, женщины и дорогие подарки, которые он покупал им на пожертвованные деньги… И самое ужасающее – желание, каким он не раз возгорался, видя где-нибудь на улице молоденьких мальчиков. Воспоминания обо всех этих прегрешениях – больших и малых, – выбравшись из многочисленных закутков памяти, выстроились перед ним в ряд и потребовали еще раз задуматься о каждом в отдельности.

Спейтса захлестнула волна страха, вины и отчаяния. Бог все видел. Обо всем знал. «Пожалуйста, Господи, пожалуйста! Помилуй мя, грешного!» – неистово взмолился преподобный, и повторял эти слова опять и опять, а потом вдруг невероятным усилием воли загнал воспоминания в темную пещеру сознания. Господь простил его. Стоило ли так волноваться?

К тому же Второе Пришествие вряд ли совершилось. И чего это он так перепугался? Эдди, вне всякого сомнения, был сумасшедшим – Спейтс понял это с той самой секунды, когда впервые услышал по телефону его писклявый надтреснутый голос. Любой на его месте, поселись он среди индейцев в пустыне, на удалении сотни миль от приличных ресторанов, сошел бы с ума.

Спейтс прочел письмо еще раз, ища признаки того, что его автор со сдвигом, и почувствовал приступ нового страха. Послание отличалось грамотностью, мощно воздействовало на сознание и не могло быть бредом умалишенного. А три шестерки, в которые превращались «Аризона» и «Изабелла», пугали больше всего.