Похищение Афины - Карин Эссекс

— Леди Элджин, вы превосходно изучили историю. Я поражен, — сказал доктор Скотт.

— В этом большая заслуга моего мужа. Но вернемся к самим памятникам, доктор Скотт. Можно ли без огорчения смотреть на их нынешнее жалкое состояние, особенно зная, чем они когда-то являлись?

Пока продолжалась беседа, помост еще несколько раз тряхнуло, но Мэри старалась не обращать на это внимания. Метопа, которую рабочие все утро пытались удалить, упорно сопротивлялась, словно не желая покидать привычное, как родной дом, место. Мэри нервничала, но не хотела уходить, пока не узнает, что останется от фриза, расположенного так высоко над землей, что лишь птицы да небожители могли видеть изображенное на нем. Она читала посвященное Парфенону описание, написанное Павсанием во втором столетии христианской эры, но упоминания о фризе в нем не содержалось. Теперь она понимала почему: рассматривая храм с земли, он просто не имел возможности видеть эти скульптуры.

Главные участки рельефа были уже удалены, тщательно упакованы и дожидались отправки. Их она сможет увидеть, только когда вернется в Англию, но остальное Мэри стремилась рассмотреть на месте. Во фризе уже зияли огромные пустоты, мешавшие воспринимать его как одно целое и представить процессию в первоначальном виде. Художники, нанятые Элджином, описывали в своих письмах, какими они увидели мраморные плиты, некоторыми из них она восхищалась на сделанных рисунках. Особенно ей хотелось увидеть фрагмент, изображавший богов сидящими спиной к процессии, но он уже отсутствовал.

Мэри обратила внимание, что ни одного изображения Афины в храме не осталось. Когда-то великая богиня царила над всем Акрополем, наблюдая за его населением мудрым и заботливым взглядом, но ныне ее здесь не отыскать. Статуи Афины, которые располагались на двух фронтонах Парфенона — один из них представлял момент ее рождения, другой — ее спор с Посейдоном, — давно разрушены. Никто не мог бы сказать точно, что с ними произошло, но раскопки, предпринятые по приказам Элджина, не принесли успеха.

Возможно, даже статуи богини, упавшие с пьедесталов, турки использовали в качестве строительного материала. У Мэри тошнота подступала к горлу, когда она думала, что прекрасные творения Фидия непоправимо уничтожены, обращены в известь и наряду с обыкновенным бетоном составляют стены неприглядных жилищ.

Даже на метопах, в тех местах, где было изображено лицо богини, имелись сколы. Да, в городе, носящем имя Афины, нигде не отыскать ее изображения. Не случится ли так, что однажды, в далеком и почти невообразимом будущем, окажется стертым лик Христа? Она вздрогнула от этой страшной — и, возможно, еретической — мысли.

И снова помост, на котором они стояли, сильно зашатался под ногами, и Мэри едва не упала в объятия доктора Скотта. До ее слуха донеслись взволнованные крики рабочих, раздался свист взвившихся в воздух веревок, и в тот же момент какая-то неимоверная тяжесть обрушилась вниз с грохотом, подобным грому.

— Вы не ушиблись? — спросил с тревогой доктор, заглядывая Мэри в лицо.

— Нет, со мной все в порядке.

Она подавила страх и поскорей подбежала к краю помоста, желая разглядеть, что произошло, мысленно взмолившись, чтобы происшедшее несчастье не означало, что прекрасная метопа непоправимо разрушена.

Но творение Фидия лежало внизу невредимым. Случилось так, что инструменты рабочих расшатали смежную с метопой каменную кладку, изящно сработанный карниз, и он обрушился. Вся земля вокруг была усыпана белоснежными осколками мрамора. Дисдар вынул трубку изо рта, который то ли от удивления, то ли от отвращения так и остался открытым.

— Telos! — завопил он.

Это слово было одним из десятка греческих слов, которые уже успела узнать Мэри, и означало оно «конец».

Мэри взглянула на мужа, стоявшего внизу. Он не смотрел на нее, но, заслоняя глаза от солнца, внимательно разглядывал поврежденный угол здания. Мэри проследила за направлением его взгляда. Обломки старой стены торчали, словно корни зуба, там, где прежде проходил безжалостно вырванный карниз.

Переезд в Афины отнюдь не был приятным. Почему только она уже второй раз, нося в чреве дитя, соглашается на поездку по бушующему морю в утлом суденышке? Разве первое плавание, во время которого они совершили переезд в Константинополь, не послужило ей достаточным уроком? Нынешнее путешествие было ничуть не более приятным, чем предыдущее. Как ни плохо было ее самочувствие, оно не шло ни в какое сравнение с состоянием здоровья Элджина. Месяц назад, в день третьей годовщины их брака, доктор Скотт отнял почти треть носа Элджина. Мэри было больно смотреть, как уродуют прекрасное лицо мужа, но после долгих недель непрерывных нарывов и нагноений в области носа и горла пришлось согласиться с доктором, что альтернативы этой операции нет.

Болезни Элджина в Константинополе почти истощили его силы. Он клял влажность и дым от сжигания угля, который наполнял воздух в этом городе, и уверял себя и окружающих, что в более теплом климате он непременно выздоровеет. Мэри не могла отрицать, что муж тяжело болен, но прекрасно знала, что, ратуя за переезд в более теплые края, он имеет в виду исключительно Грецию. Элджин стремился сам наблюдать за решающей и последней стадией своего афинского предприятия.

Мэри понимала, что сохранение античных памятников — последняя надежда Элджина. Впервые она столкнулась с практикой использования услуг дипломата, которого некоторое время держат под руками, а потом оставляют в небрежении. С самого начала миссия, порученная мужу, носила деликатный и ответственный характер, и менее опытный и осторожный политик мог легко разрушить складывающиеся отношения между Англией и Портой. Ловкость Элджина как дипломата в сочетании с очарованием его молодой жены не раз спасали этот союз. Но после того как французы были изгнаны из Египта, султан не видел особых причин поддерживать своих бывших союзников, а в Англии не считали нужным содержать в Константинополе посла.

Как оказалось, там не находили резона и вознаграждать его старания. Элджин надеялся, что огромные средства, которыми они с Мэри субсидировали ведение войны в Египте, будут возмещены, но, к своему удивлению, получил отказ. Осознав поражение в области финансов, он стал претендовать на звание пэра, полагая эту награду наименьшим из того, что может сделать для него британское правительство. Если бы ему удалось стать пэром, это означало бы членство в палате лордов в обход выборов. Но и здесь его ожидал полный провал. Оказалось, что ни английский парламент, ни король не озабочены положением своего посла.