Все пули мимо - Виталий Забирко

— Тогда ладушки, — меняю гнев на милость. — Займись персоналом и готовь самолёт на вечер.

— Уже, — и не думает сдвигаться с места Сашок, коньячок прихлёбывая. О таком помощнике только мечтать можно. Раньше меня ситуацию просекает и, пока я только рот думаю разевать, всё уже сделанным оказывается.

— Спасибо, — встаю из-за стола, руку ему с теплотой искренней пожимаю. — Отдыхай пока, а я собираться пойду. Завтра с утра мне на «работу», — губы иронично кривлю.

Слукавил я перед Сашком. Какие ещё там «сборы на работу?» Это обыкновенный смертный чемоданчик пакует, в командировку отправляясь. Зубную щётку там укладывает, полотенце, презервативы… Я же, при своих нынешних финансовых возможностях, могу спокойно не то, что этот мотлох, всю «фазенду» с её начинкой миллиардной на произвол судьбы бросить и в подмосковную усадьбу голышом перебраться. Авось там фиговый листок и корочка хлеба найдутся… Впрочем, одного здесь ни в жисть не оставлю. Пупсика, мой талисман, мою путеводную звезду.

Иду к себе в домик и не знаю, как ему новость о переезде нашем преподнести. Не любит пацан смены обстановки, помню, как он о квартире моей жалел, на «фазенде» очутившись. Что-то вроде кошачьего инстинкта у него — с трудом и боязнью обжитое место покидает. Вот и сейчас, наверное, сидит пригорюнившись, прознав о переезде.

С сумятицей в душе захожу к нему в комнату и застываю ошарашено. Чёрта с два пацан «горюнится». Смехом до икотки заливается, своих любимых Тома и Джерри по видику смотря. По фиг ему проблемы мои и переживания. Даже обидно стало.

Однако наступил я своей обиде на горло и не стал видик сразу выключать. Подождал, пока очередная серия закончится, и только тогда воспроизведение остановил.

— А, здравствуйте, Борис Макарович! — наконец замечает меня Пупсик, всё ещё смехом давясь и слёзы утирая. — Извините, я немного увлёкся…

— Здравствуй, — киваю сдержанно и журю отечески: — Значит, так ты меня бережёшь? Ни сном, ни духом не ведаешь, где я и что со мной…

— Что вы, Борис Макарович, — мгновенно серьёзнеет Пупсик. — Если бы вам что угрожало, я мгновенно бы почувствовал и вмешался.

Смотрю в глаза его преданные и понимаю, что так и было бы. И хоть обида на него в груди ещё теплится, давлю её безжалостно, что змеюку подколодную. Негоже, чтобы пацан её почувствовал и сердцем принял — других забот у него по горло, а эта лишней обузой будет.

— Новость знаешь? — спрашиваю.

— Какую?

Молчу я, взгляд в сторону отвожу и чувствую, как в голове словно букашки какие по извилинам начинают быстренько так, щекотно бегать.

— Понятно… — убитым голосом шепчет Пупсик. — Надолго мы туда переезжаем?

— Не знаю. Наверное, да.

— Жаль… — тянет Пупсик и вдруг тоненько, жалостливо предлагает: — А может, назад, в вашу квартиру вернёмся? Она уже в полном порядке… — И совсем неслышно заканчивает: — Хорошо как нам там вдвоём было…

— Боюсь, что это уже невозможно, — вздыхаю.

— Почему? — наивно интересуется Пупсик.

Открываю я рот, чтобы ответить, но неожиданно понимаю, что сказать-то нечего. Вопрос простенький, но с подковыркой оказывается. Действительно, несмотря на все перипетии, жить тогда было лучше. Не то чтоб спокойнее, но проще.

— Потому, — наконец нахожусь, — что жизнь такая хитрая штука, по которой только в одну сторону можно идти, и обратного пути нет.

Сидит Пупсик на диване, глазами на меня круглыми смотрит, моргает непонимающе. А я ему ничего больше ни сказать, ни объяснить не могу. Не силён в эмпиреях высоких, знаю одно: так было, так есть, так будет. Никому не удавалось время вспять повернуть, а ежели кто и сподобился дважды жизнь свою прожить, тот либо помалкивает, либо в дурдоме сидит — настолько у нас фантазиям подобным не верят.

— Когда едем? — совсем упавшим голосом спрашивает Пупсик.

— Я сегодня улетаю, а ты — чуть попозже, когда там строительство закончат. А на это время у меня просьба к тебе: почисть усадьбу подмосковную от «клопов» электронных, как в своё время «фазенду» почистил. Думаю, пока её при жизни Бонзы строили, столичные «крутяки» электронными штучками все стены в достаточной мере напичкали. Ну и заодно мозги новому персоналу и строителям в отношении меня вправь.

— Сделаю… — еле слышно шепчет Пупсик.

Тут дверь распахивается, и Алиска, вся из себя сияющая, просто-таки лучезарная, на пороге появляется.

— Боренька! — щебечет восхищённо. — Я слышала, что мы сегодня в Москву летим. Вот счастье-то какое!

— Не мы, а я, — обрезаю раздражённо.

— Но Боренька…

— Зась! — не выдерживаю. — Я в доме хозяин, как сказал, так и будет. Никуда от тебя столица не денется. Вот обоснуюсь там, все дела утрясу и через неделю вызову. А ты, пока меня здесь не будет, родней матери пацану должна стать. Понятно?

Гляжу на неё глазами строгими, и действует мой взгляд, возражений не допускающий, что плётка в руках дрессировщика зверей хищных.

— Хорошо, Боренька, — лепечет послушно Алиска.

«А ты, — наставляю про себя Пупсика, — не вздумай свои шашни магические с ней возобновлять. Не дай бог, кто о твоих способностях узнает, лиха крутого оба нахлебаемся».

Кивает мне Пупсик, и я дух облегчённо перевожу. Кажется, все «вещи» в «командировку» уложил.

— А если всё понятно, — говорю голосом повеселевшим, — тогда можно и за стол праздничный втроём сесть. Или другие предложения будут?

47

Перед самым отъездом в аэропорт — я уж в лимузин садился — лечила меня перехватывает.

— Здравствуйте, Борис Макарович! — что холоп перед барином гнётся.

— Здоров будь, — бормочу благодушно после застолья сытного.

Настроение такое — всех бы облагодетельствовал. Ну не так чтобы очень, то есть по-царски — имением там наградить, пожизненную ренту назначить, а по-купечески — пару пригоршней медяков в толпу от щедрот швырнуть. Гуляй, мол, мужики, во здравие раба божьего Бориса Макаровича!

— Да вот, вы просили… — лепечет лечила и папку пухлую мне протягивает. Причём настолько пухлую, что завязки шнуром доточены, а содержимое из углов бумагами какими-то, от старости жёлтыми, наружу неряшливо вылезает.

Беру я с брезгливостью эту макулатуру, а в ней килограммов пять-шесть, никак не меньше. Ни фига себе «гостинец»!

— Что это? — вопрошаю недоумённо.

— История болезни вашего родственника, — с некоторой гордостью сообщает лечила. — В психоневрологическом диспансере с трудом выклянчил.

— Молодец! — хвалю. — Будет тебе за это премия.