Воронья дорога - Иэн Бэнкс

– …Когда в следующий раз Штаты захотят куда-нибудь вторгнуться и посмотреть, что из этого получится, и снова будет наложено старое доброе вето. Процедура отработана: не получается у янки, дельце обтяпываем мы. Панама? Ирак? Ах, вам не нравится диктатор, которому ЦРУ столько лет платило жалованье наркобабками? Правильно – пинка ему под зад! Семь тысяч трупов? Не беда, засекретим…

А может, обойдется, может, женщина, которую я люблю, просто выкинула фортель, чтобы заставить меня поревновать? Вряд ли. Вероятнее, что она терпеливо ждала, когда я подойду и скажу, и вот ей ждать надоело, и вот она рубит концы. Но сама-то почему была такой пассивной? В чем, в чем, а в старомодности нравов Эшли не упрекнешь. Сама же рассказывала, как бегала за тем компьютерщиком из Техаса. Нет, если бы Эш запала на меня, обязательно дала бы знать…

– …Просто великолепные резолюции —разумеется, если они направлены не против Израиля. А если против Израиля… Да черт с вами, ребята, оставайтесь на Голанских высотах и в зоне Газа. Стреляйте, бомбите, сколько душа пожелает. Палестинцев, их вряд ли можно похвалить за соблюдение международных законов… Я разве сказал «стреляйте, бомбите, сколько хотите, палестинцев?» Попрошу не передергивать! Израильтяне вот уже двадцать три года игнорируют резолюции ООН, оккупируя чужую территорию на юге, востоке и севере. Да они Средиземное море захватят, если кто-нибудь им шепнет, что рыбы – это палестинцы. И что, США устраивает им бойкот? Налагает санкции? Черта с два! США прикрывают задницы своим друзьям и в этом деле достигли немыслимого профессионализма!

Есть вариант, что она ко мне относилась как к брату. Сколько раз я к ней заявлялся пьяный в дугу и скулил, как я люблю Верити, и как мне от всех окружающих достается, и какая Верити расчудесная, и какой я бедненький-несчастненький, и я Верити боготворю, и никто меня не понимает. Кем же надо быть, чтобы терпеливо выслушивать весь этот позорный скулеж и не послать подальше размазню Прентиса вместе с его слезами и соплями? Каменным истуканом?

– …Мы ему заплатили, чтобы вместо нас повоевал с Ираном, но теперь этот мешок с дерьмом зарвался, и придется платить другим мешкам с дерьмом, таким как Асад, чтобы вместо нас повоевали с ним…

Господи, бедная Эш! Нет бы и правда поднять меня, слюнтяя, на смех, так ведь слушала, по крайней мере не перебивала… Но что она при этом думала? «Ах, он такой чувствительный, бедняжка!» Или: «Ох, до чего ж ты меня достал, гребаный зануда!» Поди угадай…

– …Гитлер современности – это Пол Пот. Даже Саддам Хуссейн не отважился уничтожить половину собственного народа. Но разве эту сволочь Пол Пота мировое сообщество обвиняло в геноциде, разве Запад устраивал крестовый поход на него? Черта с два! Мы поддерживали этот мешок с дерьмом! Сраные Соединенные Штаты и сраное Объединенное Королевство были ему благодарны, ведь он воевал с гадкими вьетнамцами, посмевшими огорчить Дядю Сэма…

Надеюсь, ничего у нее с тем парнем нет. Все это просто недоразумение, и у меня остался шанс. Эх, мать, думал я, глядя, как внизу перед нами скользит в воздухе чайка над водой, деревьями и скалами.

– Ой! – Верити вдруг схватилась за живот и округлившимися глазами уставилась на Льюиса, воспарившего над горячими песками Кувейта почти за пределами вербального перехвата.

– …Сабра и Шатила{Сабра и Шатила — речь о резне, учиненной ливанскими христианами-фалангистами в палестинских лагерях Сабра и Шатила в ночь с 18 на 19 сентября 1982 г.; в резне был обвинен Израиль.

}, спроси курдов из Халабджи{… спроси курдов из Халабджи… — 17 марта 1988 г. иракские ВВС провели химическую бомбардировку курдского городка Халабджа на севере Ирака с многочисленными жертвами среди гражданского населения.}…—Он умолк на полуфразе и посмотрел на жену.

Та держалась за живот и глядела на Льюиса с мольбой.

У Льюиса отпала челюсть, от лица отхлынула кровь.

Верити скорчилась, сжала голову коленями, закачалась вперед-назад:

– Ой-ой-ой…

Льюис неуклюже вскочил, замахал руками. У Верити задрожали плечи. Жучка, успевшая прикорнуть на коленях у Льюиса, протестующе загавкала, сброшенная на землю.

– Верити? Что с тобой?! – Хелен наклонилась, обняла Верити рукой за плечи.

– Кто тут самый трезвый? – возопил Льюис, взгляд заметался между машиной, запаркованной в нескольких метрах от нас, и женой, которая качалась и стонала на переднем сиденье. Собака вскинулась на задние ноги, чихнула.

– Ой-ой-ой-ой!

– Господи! – воскликнул Дин.– Верити, ты че, выкидываешь?

Льюис раскинул руки, растопырил пальцы, закрыл глаза:

– Не верю!

Псина громко гавкнула, словно в поддержку.

Хелен Эрвилл, склоненная к самым коленям Верити, на которых та примостила голову, хлопнула ее по спине и со смехом откатилась в сторону.

Дин оторопело пялился. Я, когда понял, тоже почувствовал себя дураком.

Льюис открыл глаза и посмотрел на Хелен, смеющуюся, лежа на скале.

Порозовевшая Верити, улыбаясь, быстро и грациозно встала. Подошла к Льюису, обняла, закачалась вместе с ним, прижалась щекой к щеке, захихикала.

– Шутка,– объяснила.– Все в порядке. Я же тебе говорила: наш ребенок родится в теплой родильной палате большой и чистой больницы. Только там!

Льюис обмяк – может, и упал бы, не держи его Верити. Хлопнул себя по физиономии ладонями.

– Ты неисправимая… шалунья! – взревел он и сжал обеими руками смеющееся личико Верити, потряс.

Мы снова расселись: пить кофе с сандвичами.

– Чертовски хороший кофе,– пробормотал Льюис.

Легко ему говорить – на нем-то была рубаха из шотландки.

Потом поехали домой; я смотрел, как взмывают, кружат и пикируют под брюхом растущего серого облака канюки, вороны и чайки. Все, кроме Верити, притомились; наверное, я закемарил – вот-те на, оказывается, мы уже в Инверэри, остановились заправиться. Тут зарядил дождь, и дальше путешествовали в клаустрофобической тесноте, да еще псина вовсю скулила и воняла.

Добрались до Лохгайра. Я устало прошел в дом, рухнул на койку и продрых до вечера.

С тех пор я тосковал без Эшли. Как ни позвоню Уоттам, она или спит, или отсутствует. Однажды сама мне звякнула, а я как назло вышел прогуляться. В последний раз я ее не застал: сказали, что поехала поездом в Глазго, полетит оттуда в Лондон.

Традиционная посленовогодняя вечеринка у Хеймиша и Тоуни состоялась и в этот раз, но прошла скучнее прежнего. Отречься от своей ереси Хеймиш так и не сумел: подвыпив, принялся воодушевленно излагать мне свои комментарии к Библии, находящиеся в процессе написания; почти весь вечер я был вынужден слушать новую трактовку возмездия за грехи и вознаграждения за праведность в потустороннем мире, с бесчисленными ссылками на первоисточники.

Пятого января я уехал в Глазго. С того предновогоднего дня, когда я лицезрел устроенное Фергюсом авиашоу, наносить визиты в замок мне уже не хотелось.

Через две недели, уже после того, как провалилась моя попытка добиться по телефону истины от Лахлана Уотта, я в пятницу утром, в девять часов, поехал в Лохгайр. В дороге слушал по радио новости о войне, пока горы не отрезали меня от ближайшей передающей антенны.

То была война за нефтяные промыслы, война за низкие цены на нефть-сырец. Из союзника столь ценного, что ему сошел с рук ракетный обстрел американского корабля и травля газом тысяч курдов (разве что Тэтчер спешно повысила для него экспортные кредиты, и три недели Британия обсуждала сулимые Ираком экономические выгоды – преимущественно выручку за химию), Саддам Хуссейн превратился вдруг в Адольфа Гитлера. И это при том, что на прогулку в Кувейт его почти во всеуслышание пригласили заокеанские покровители.

То была война по сценарию Хеллера и по мотивам Оруэлла, и я не сомневался, что скоро кто-то сбросит бомбы на свой же аэродром.

От Глазго до Лохгайра по шоссе 135 километров, птичьего полета и того меньше. Для ракеты это и вовсе не расстояние. Поездка отняла полтора часа, что нормально, когда дорога не забита легковушками туристов и дальнобойными фурами. Почти все это время я качал головой, не веря собственным ушам и твердя себе: не допусти, чтобы это отвлекло тебя от схватки с Фергюсом или заставило поделиться подозрениями с кем-нибудь еще кроме Эш.

Но я, кажется, уже понял, как все произошло.

И Эш… О черт! Это же просто мускул, бездумный насос… Сердце, почему ты всякий раз ноешь, стоит мне подумать о ней?

Поэтому я старался вообще не думать об Эшли Уотт, не вполне понимая даже, чем такое решение продиктовано: силой воли или слабостью ума. Предпочел не выяснять, тем более что мой «послужной список» к честному самокопанию не располагал.

Свою бомбу с лазерным самонаведением мама сбросила за ланчем. Мы сидели на кухне, смотрели по телику войну. Как подобает добропорядочным подданным британской короны, хавали одни и те же куцые репортажи. Мне уже поднадоело глядеть на спаренные розовато-голубые конусы раскаленного газа, бьющие из сопел английских «Торнадо», уносящихся в ночную мглу. Наскучили даже замедленные кадры, как отечественные JP-233[108] с дебильным ликованием адского Санта-Клауса неторопливо покрывают ковром воронок чужие взлетные полосы. Все это вызывало дурное дежа-вю.