Нарком Фрунзе. Победитель Колчака, уральских казаков и Врангеля, покоритель Туркестана, ликвидатор петлюровцев и махновцев - Алекс Бертран Громов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спустя полтора с небольшим месяца после публикации этой статьи, вызвавшей множество споров, прошла конференция европейских социал-демократов, выступающих против продолжения мировой войны и призвавших в итоговом манифесте конференции к немедленному заключению мира и последующей «войне классов» по всей Европе.
Но Ленин напрасно надеялся на германских социал-демократов – Альберт Эйнштейн, реально представлявший ситуацию в Германии, заявлял Ромену Роллану, что «победы в России оживили германское высокомерие и аппетит. Наилучшим образом немцев характеризует слово «жадные». Их почитание силы, их восхищение и вера в силу, их твердая решимость победить и аннексировать новые территории очевидны».
Фрунзе в отношении Первой мировой войны придерживался партийных взглядов. Так, в письме, написанном в январе 1915 года своему другу-большевику во Владимир, он подчеркивал: «Вы спрашиваете, каков мой личный взгляд на войну и отношение к ней социалистов?.. Что касается современной войны, то, по-моему, русским социалистам ни с каких точек зрения невозможно высказываться за активное участие в войне с вашей стороны. Это и принципиально недопустимо, и практически бессмысленно. Вот мой взгляд. В общем, я смотрю на положение довольно оптимистически. Воинственный задор скоро схлынет, выплывут на сцену все старые, больные вопросы нашей жизни, ибо война их только обострит, и снова закипит работа».
Война действительно обострила великое множество застарелых проблем. Причем произошло это довольно быстро. А.И. Уткин в книге «Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне» справедливо напоминает о том, что указанные проблемы оказали крайне тяжелое воздействие как на ход войны, так и на настроение в обществе.
К началу 1915 г. Россия потеряла 1 млн 350 тыс. убитыми, ранеными и военнопленными из первоначальной пятимиллионной кадровой армии. Военный министр Сухомлинов еще давал полные оптимизма интервью, Генеральный штаб в Петрограде убеждал, что «расходы боеприпасов не дают никаких оснований для беспокойства», но русские батареи уже молчали, потому что не хватало снарядов и многих видов вооружений. Чтобы произвести 156 деталей, составляющих современную винтовку, требовалось 1424 операции, 812 замеров, достаточно сложное производство (которое Россия, собственно, в полном объеме наладила лишь во Вторую мировую войну). Русские заводы производили менее тысячи винтовок в день, в то время как ежедневные потери винтовок русской армией были в три-шесть раз больше. К лету 1915 г. Артиллерийский департамент заказал на русских заводах девять тысяч пушек, а получил только 88.
Анатолий Уткин. «Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне»Не успели подготовиться к войне, если такое вообще было возможно, – недаром существует поговорка, которая гласит, что генералы всегда готовятся к прошлой войне. Оказалась недостаточной техническая культура производства. Русская промышленность, хоть и начавшая развиваться на рубеже веков, была еще далека от преодоления всех неизбежных болезней роста. И революционные настроения были одной из этих болезней – но едва ли не самой грозной.
Недаром, анализируя обрушившиеся на Россию несчастья, британский военный атташе Нокс уже в конце 1914 года предсказал возможность распада России. Никакие бравурные публикации в центральной печати не могли исправить положение. Больше того – уже упомянутый Нокс констатировал, что эти статьи как раз и свидетельствовали об одной из опасностей, а именно о постоянном стремлении всех и вся приукрасить реальность, сделать вид, что дела обстоят не так уж и плохо. Вместо того чтобы сказать пусть неприятную, но правду.
И ведь ресурсы в стране были. Не было умения рачительно их использовать. Товарищ председателя «Общества сближения между Россией и Америкой» Николай Бородин, ихтиолог, член масонской ложи «Чермака», входившей в «Великий Восток народов России», и депутат Думы, был во время войны специалистом по использованию искусственного холода для хранения скоропортящихся продуктов. Он вспоминал: «Поездка на фронт летом 1916 г. была для меня поучительной. Поручение было из числа пикантных: выяснить причины порчи громадного количества рыбы, поставленной армии министерством земледелия… Осматривая эти гигантские провиантские магазины с громадными запасами всевозможных пищевых продуктов для всепожирающей миллионной армии, я не мог освободиться от впечатления, что все это богатство отобрано от массы оставшегося в тылу мирного населения, которое рано или поздно ощутит нехватку во всем этом добре… Но с чем было трудно мириться – это с бесполезной гибелью этого собранного со всех концов матушки России добра. Между тем, не говоря пока о рыбе, я при осмотре складов видел горы подмоченного сахара, риса, сухарей…»
Города и веси наводнили толпы беженцев и эвакуированных, что усиливало хаос. Министр сельского хозяйства Кривошеин проницательно отмечал: «Из всех суровых испытаний войны исход беженцев является наиболее неожиданным, самым серьезным и трудноизлечимым… Мудрые стратеги немцев создали этот поток, чтобы запугать противника… Болезни, печали и нищета движутся вместе с беженцами на Россию. Они создают панику и уничтожают все, что осталось от порыва первых дней войны… Это тучи насекомых. Дороги разрушаются, и вскоре уже невозможно будет подвезти пищу… Будучи членом совета министров, я утверждаю, что следующая миграция населения приведет Россию во мрак революции». В 1915 году таких сорванных с места войной людей оказалось уже 10 миллионов человек – по стране блуждало население современного мегаполиса. Число убитых на фронтах достигло миллиона человек, 750 тысяч попали в плен…
Настроение в обществе, где и во время эйфории первых недель после объявления войны случались весьма печальные эксцессы, стремилось теперь к разочарованию и озлобленности. В августе 1914 года даже у сравнительно мирных обывателей наблюдалось массовое желание повоевать – пусть не на фронте, а на соседней улице, где, к своему несчастью, держал магазин обладатель немецкой фамилии. Газеты писали об этом без тени осуждения, наоборот – с восторгом.
Так, через два дня после объявления войны в Санкт-Петербурге уже бушевали антинемецкие погромы. Толпа ворвалась в здание германского посольства на углу Морской улицы и Исаакиевской площади, сбросила, как рассказывалось о том в репортажах, «безобразные статуи голых германцев», сорвала флаг, а герб вместе с одной из скульптур был немедленно утоплен в Мойке. Мебель, картины и простыни повыбрасывали из окон во двор, где тут же принялись жечь…
Обнаруженный на чердаке посольства его служащий российского происхождения 60-летний Альфред Маврикеевич Кетнер был убит «в патриотическом порыве». Может, именно он и стал одной из первых жертв Великой войны. Полиция, с трудом выдворившая разбушевавшихся «патриотов» из разграбленного здания, задержала 101 человека. Среди них были рабочие, подмастерья, официанты и люди без профессии. 15 августа российские войска вступили в Восточную Пруссию. В этот же день согласно секретной телеграмме петербургского градоначальника было приказано «немедленно освободить всех задержанных за бесчинство и озорство в отношении здания Германского посольства».
Уже в середине августа в петербургских газетах появилась новая рубрика – «Германские зверства», которую писали тысячи вернувшихся с курортов через Швецию российских подданных. 14 сентября 1914 года на совете Петроградского университета выступил 62-летний профессор Александр Станиславович Догель, член-корреспондент Петербургской академии наук, входил в состав Комитета по присуждению Нобелевских премий. Догель, осудив «зверские поступки варваров XX века – германцев», призвал своих ученых коллег отныне не печатать трудов на немецком языке и в германских изданиях; а также – прекратить оказывать «поддержку германской промышленности», не покупая больше у нее научные приборы и реактивы. Помимо этого, профессор Догель на совете университета поставил вопрос об исключении из состава почетных членов совета тех германских ученых, которые, по мнению Александра Станиславовича, «позорят и унижают науку».
20 сентября в Елагином дворце вдовствующая императрица Мария Федоровна написала письмо великому князю Николаю Михайловичу, так охарактеризовав немцев: «Это такие чудовища, внушающие ужас и отвращение, каким нет подобных в истории… немцы хуже диких зверей. Надеюсь ни одного из них не видеть всю мою жизнь. В течение пятидесяти лет я ненавидела пруссаков, но теперь питаю к ним непримиримую ненависть…» Звучит особенно выразительно, учитывая, что сама Мария Федоровна была дочерью немецкой принцессы Луизы Гессен-Кдссельской и датского короля Кристиана IX из династии опять же германского происхождения – Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюкебург.
