Гусарская исповедь - Денис Давыдов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полусолдат
«Нет, братцы, нет: полусолдатТот, у кого есть печь с лежанкой,Жена, полдюжины ребят,Да щи, да чарка с запеканкой!Вы видели: я не боюсьНи пуль, ни дротика куртинца;Лечу стремглав, не дуя в ус,На нож и шашку кабардинца.
Все так! Но прекратился бой,Холмы усыпались огнями,И хохот обуял толпой,И клики вторятся горами,
И все кипит, и все гремит;А я, меж вами одинокой,Немою грустию убит,Душой и мыслию далеко.
Я не внимаю стуку чашИ спорам вкруг солдатской каши;Улыбки нет на хохот ваш;Нет взгляда на проказы ваши!
Таков ли был я в век златойНа буйной Висле, на Балкане,На Эльбе, на войне родной,На льдах Торнео, на Секване?
Бывало, слово: друг, явись!И уж Денис с коня слезает;Лишь чашей стукнут — и ДенисКак тут — и чашу осушает.
На скачку, на борьбу готов,И, чтимый выродком глупцами,Он, расточитель острых слов,Им хлещет прозой и стихами.
Иль в карты бьется до утра,Раскинувшись на горской бурке;Или вкруг светлого костраТанцует с девками мазурки.
Нет, братцы, нет: полусолдатТот, у кого есть печь с лежанкой,Жена, полдюжины ребят,Да щи, да чарка с запеканкой!»
Так говорил наездник наш,Оторванный судьбы веленьемОт крова мирного — в шалаш,На сечи, к пламенным сраженьям.
Аракс шумит, Аракс шумит,Араксу вторит ключ нагорный,И Алагез[14], нахмурясь, спит,И тонет в влаге дол узорный;
И веет с пурпурных садовЗефир восточным ароматом,И сквозь сребристых облаковЛуна плывет над Араратом.
Но воин наш не упоенНочною роскошью полуденного края…С Кавказа глаз не сводит он,Где подпирает небосклон Казбека[15] груда снеговая…
На нем знакомый вихрь, на нем громады льда,И над челом его, в тумане мутном,Как Русь святая, недоступном,Горит родимая звезда.
1826Товарищу 1812 года на пути в армию
Мы оба в дальний путь летим, товарищ мой,Туда, где бой кипит, где русский штык бушует,Но о тебе любовь горюет…Счастливец! о тебе — я видел сам — тоскойЗаныли… влажный взор стремился за тобой;А обо мне хотя б вздохнули,Хотя б в окошечко взглянули,Как я на тройке проскакалИ, позабыв покой и негу,В курьерску завалясь телегу,Гусарские усы слезами обливал.1826Тост на обеде донцов
Брызни искрами из плена,Радость, жизнь донских холмов!Окропи, моя любовь,Черный ус мой белой пеной!Друг народа удалого,Я стакан с широким дномОсушу одним глоткомВ славу воинства донского!Здравствуйте, братцы атаманы-молодцы!1826На смерть NN
Гонители, он — ваш! Вам плески и хвала!Терзайте клеветой его дела земные,Но не сорвать венка вам с славного чела,Но не стереть с груди вам раны боевые!1827Ответ женатым генералам, служащим не на войнах
Да, мы несем едино бремя,Мы стада одного — но жребий мне иной:Вас всех назначили на племя,Меня — пустили на убой.1827При виде москвы, возвращаясь с персидской войны
О юности моей гостеприимный кров!О колыбель надежд и грез честолюбивых!О, кто, кто из твоих сыновЗрел без восторгов горделивыхКрасу реки твоей, волшебных берегов,Твоих палат, твоих садов,Твоих холмов красноречивых!1827Зайцевскому, поэту-моряку
Счастливый Зайцевский, Поэт и Герой!Позволь хлебопашцу-гусаруПожать тебе руку солдатской рукойИ в честь тебе высушить чару.О, сколько ты славы готовишь России,Дитя удалое свободной стихии!Лавр первый из длани камены младойТы взял на парнасских вершинах;Ты, собственной кровью омытый, другойСорвал на гремящих твердынях;И к третьему, с лаской вдали колыхая,Тебя призывает пучина морская.
Мужайся! — Казарский, живой Леонид,Ждет друга на новый пир славы…О, будьте вы оба Отечества щит,Перун вековечной Державы!И гимны победы с ладей окрыленныхПусть искрами брызнут от струн вдохновенных!
Давно ль под мечами, в пылу батарей,И я попирал дол кровавый,И я в сонме храбрых, у шумных огней,Наш стан оглашал песнью славы?..Давно ль… Но забвеньем судьба меня губит,И лира немеет, и сабля не рубит.
1828Бородинское поле
Элегия
Умолкшие холмы, дол некогда кровавый,Отдайте мне ваш день, день вековечной славы,И шум оружия, и сечи, и борьбу!Мой меч из рук моих упал. Мою судьбуПопрали сильные. Счастливцы горделивыНевольным пахарем влекут меня на нивы…О, ринь меня на бой, ты, опытный в боях,Ты, голосом своим рождающий в полкахПогибели врагов предчувственные клики,Вождь гомерический, Багратион великий!Простри мне длань свою, Раевский, мой герой!Ермолов! я лечу — веди меня, я твой:О, обреченный быть побед любимым сыном,Покрой меня, покрой твоих перунов дымом!Но где вы?.. Слушаю… Нет отзыва! С полейУмчался брани дым, не слышен стук мечей,И я, питомец ваш, склонясь главой у плуга,Завидую костям соратника иль друга.
1829Душенька
Она еще не менее хороша для глаз, все обнимающих во мгновении и на мгновение, — как для души, которая чем больше ищет, тем более находит.
ЖуковскийБывали ль вы в стране чудес,Где, жертвой грозного веленья,В глуши земного заточеньяЖивет изгнанница небес?
Я был, я видел божество;Я пел ей песнь с восторгом новымИ осенил венком лавровымЕе высокое чело.
Я, как младенец, трепеталУ ног ее в уничиженьеИ омрачить богослуженьеПреступной мыслью не дерзал.
Ax, мне ль божественной к стопамНесть обольщения искусство?Я весь был гимн, я весь был чувство,Я весь был чистый фимиам.
И что ей наш земной восторг,Слова любви? — Пустые звуки!Она чужда сердечной муки,Чужда томительных тревог.
Из-под ресниц ее густыхГорит и гаснет взор стыдливый…Но отчего души порывыИ вздохи персей молодых?
Был миг: пролетная мечтаСкользнула по челу прекрасной,И вспыхнули ланиты страстно,И загорелися уста.
Но это миг — игра однаКаких-то дум… воспоминаньеО том небесном обитанье,Откуда изгнана она.
Иль, скучась без нее, с небесВоздушный гость, незримый мною,Амур с повинной головоюПредстал, немеющий от слез.
И очи он возвел к очамИ пробудил в груди волненьяОт жарких уст прикосновеньяК ее трепещущим устам.
1829С. А. К<ушки>ной[16]
Вы личиком — пафосский бог,Вы молоды, вы стройны, как Аглая,Но я гусар… я б вас любить не мог,Простите: для меня вы слишком неземная.К вам светской страстью, как к другой,Гореть грешно!С восторженной душойМы вам, как божеству, несем кадил куренье,Обеты чистые, и гимны, и моленье!1829NN
Вы хороши! — Каштановой волнойВаш локон падает на свежие ланиты;Как мил ваш взор полузакрытый,Как мил ваш стан полунагой!Не вы ль оригинал живойОчаровательной хариты,Кановы созданной рукой?Вы хороши! — Но мой покойНеколебим. Осанка величава,Жеманная тоска искусственной любвиНе страшны мне: моя отраваВзор вдохновительный и слово от души.Я их ищу давно, давно не обретая.Вам не сродни крылатый бог:Жизнь ваша — стрелка часовая,А рифметический итог.Но та, которую люблю, не называя…Ах, та вся чувство, вся — восторг,Как Пиндара строфа живая!1829Вечерний звон[17]
