Верный садовник - Джон Карре

– Добрый вечер, Глория, – поздоровался он, приблизившись. – Как хорошо, что ты позволила мне пожить у вас, – голос его звучал так мужественно, что она чуть не расплакалась. Но в тот момент сдержалась и поплакала позже, после обеда.

– Джастин, дорогой, мы так рады, что можем хоть чем-то помочь тебе, – пробормотала она и нежно чмокнула гостя в щеку.

– Об Арнольде никаких новостей, не так ли? В наше отсутствие никто не звонил?

– К сожалению, дорогой, ничего нового нет. Мы все, разумеется, очень переживаем.

«Он хорошо держится, – отметила про себя Глория. – Очень хорошо. Как герой».

Откуда-то издалека до нее донесся скорбный голос Вудроу. Ему надо в посольство, всего лишь на час, он позвонит, но Глория его не слушала. Правда, возникла мысль: «А кого потерял он?» Хлопнула дверца «Фольксвагена», черный минивэн задним ходом выкатился на дорогу, но Глория даже не повернула головы. Все ее внимание занимал Джастин, ее гость и трагический герой. Джастин, теперь она это понимала, был такой же жертвой этой трагедии, как Тесса, только Тесса умерла, а Джастину на плечи легла тяжелая ноша горя, которую ему предстояло нести до конца своих дней. Уже щеки его посерели, походка изменилась, и по сторонам он смотрел не тем взглядом, что прежде. Не обратил ни малейшего внимания на цветочные бордюры, высаженные по его рекомендациям, которые так тщательно соблюдала Глория. Даже не посмотрел на два кофейных деревца, которые вырастил для нее из зернышек и отказался взять за них деньги. Что в Джастине не переставало удивлять Глорию (это уже из телефонного разговора с Элен, состоявшегося в тот ж е вечер, с подробным отчетом о происшедшем), так это его энциклопедические знания о растениях, цветах и садах. «И откуда это взялось, Эл? Наверное, от матери. Она же наполовину Дадли. А все Дадли – превосходные садовники, у них это в крови. Мы говорим о классической английской ботанике, Эл, а не о тех советах садоводу, которые публикуются в воскресных газетах».

Вместе с дорогим гостем она поднялась по ступеням к входной двери, пересекла холл и уже по другой лестнице спустилась в темницу, в которой Джастину предстояло отбыть положенный срок, где и выступила в роли экскурсовода. Показала гардероб с облупившимся лаком (ну почему она не дала Эбедьяху пятьдесят шиллингов, чтобы тот покрасил его), куда Джастин мог вешать костюмы, изъеденные древоточцем полки (ну почему она не застелила их простыней), куда Джастин мог положить рубашки и носки.

Но извинялся, как обычно, Джастин.

– К сожалению, у меня практически нет одежды, которую я мог бы повесить в гардероб или положить на полки. Мой дом осаждают газетчики, и Мустафа, должно быть, снял трубку с рычага. Сэнди пообещал снабжать меня всем необходимым до той поры, пока страсти не улягутся и не удастся привезти мою одежду.

– О, Джастин, как же я об этом не подумала! – покраснев, воскликнула Глория.

А потом, то ли потому, что не хотела оставлять его одного, то ли не знала, как это сделать, настояла на том, чтобы показать ему старый холодильник, заставленный бутылками с питьевой водой (ну почему она не удосужилась заменить потрескавшуюся резину), контейнер со льдом («Джастин, подставь его под кран, кубик сразу и выскочит»), пластиковый электрический чайник, который ненавидела, бумажную коробочку с пакетиками чая «Тетли», жестянку с сахарным печеньем, на случай, если гостю захочется заморить червячка ночью, с Сэнди такое бывает, хотя врачи и говорят, что ему надо худеть. И, наконец (слава богу, хоть что-то она сделала правильно), вазу с великолепным разноцветным львиным зевом, цветами, которые она вырастила, следуя его инструкциям.

– Вот и славненько, оставляю тебя, чтобы ты мог немного отдохнуть, – и уже у самой двери, к своему стыду, осознала, что не сказала ни слова о его утрате. – Джастин, дорогой…

– Спасибо, Глория, вот этого не надо, – с неожиданной твердостью прервал ее Джастин.

Лишенная возможности выразить сочувствие, Глория попыталась перейти к более практичным делам.

– Наверх поднимайся, когда у тебя возникнет такое желание, дорогой. Обед в восемь, теоретически. Если раньше захочется выпить, не стесняйся. Делай, что тебе заблагорассудится. Или ничего. Одному богу известно, когда появится Сэнди.

Выполнив свой долг, она поднялась в спальню, приняла душ, переоделась, накрасилась, заглянула к детям, которые готовили уроки. Испуганные близостью смерти, они демонстрировали крайнее усердие, а может, притворялись.

– Он выглядит ужасно грустным? – спросил Гарри, младший из сыновей.

– Вы встретитесь с ним завтра. Пожалуйста, будьте вежливыми и серьезными. Матильда сделает вам гамбургеры. Есть будете в игровой комнате, а не на кухне, понятно? – и тут же добавила: – Он очень милый, мужественный человек, так что отнеситесь к нему с уважением.

Спустившись в гостиную, она, к своему удивлению, обнаружила там Джастина. Он согласился выпить виски с содовой, себе она налила белого вина и опустилась в кресло, в котором обычно сидел Сэнди, только о муже она сейчас не думала. Какое-то время, она понятия не имела, сколько именно, оба молчали, и Глория чувствовала, как окружающая их тишина становится все звонче и звонче. Джастин маленькими глотками пил виски. Глория, к своему облегчению, отметила, что он не подхватил новую привычку, которая так раздражала ее в Сэнди: пить виски закрыв глаза и надувая губы, словно его дали на пробу. Со стаканом в руке Джастин отошел к французскому окну, выходящему в залитый светом сад: освещали его двадцать ламп мощностью в 150 ватт каждая. Их блеск подсветил и одну щеку Джастина.

– Может, так все и думают, – внезапно произнес он, продолжив разговор, которой они не вели.

– Ты о чем, дорогой? – спросила Глория, не зная, обращается ли он к ней. Но не удержалась от вопроса, поскольку понимала, что ему надо с кем-то поговорить.

– О том, что тебя любят, каким ты кажешься, а не таким, какой ты на самом деле. Что ты мошенничаешь. Воруешь любовь.

Глория и представить себе не могла, что кто-то так о нем думал, наоборот, не сомневалась, что такие мысли никому не приходили в голову.

– Не говори глупостей, Джастин, – отчеканила она. – Ты – один из самых искренних людей, которых я знаю. И всегда был таким. Тесса обожала тебя, и по-другому просто быть не могло. Ей очень повезло в том, что она встретила тебя.

«Что же касается воровства любви, – подумала она, – то не требуется семь пядей во лбу для того, чтобы догадаться, кто в этом дуэте подворовывал любовь».

Джастин не отреагировал на ее эмоциональный выплеск, а может, она не увидела его реакции, потому что ее отвлек собачий лай: одна начала, а остальные подхватили, по всей Мутайге.

– Она видела от тебя только добро, Джастин, и ты это знаешь. Негоже тебе корить себя за преступления, которые ты не совершал. Так поступает множество людей, теряя близкого человека, но они несправедливы по отношению к самим себе. Мы не можем относиться к нашим близким так, словно они могут умереть в любую минуту. Из этого ничего путного не выйдет. Не правда ли? Ты был ей верен. Всегда, – добавила Глория, случайно намекнув на то, что о Тессе она такого сказать не может. И ее намек не остался незамеченным, она могла в этом поклясться, он уже собрался рассказать о том, каким мерзавцем оказался этот Арнольд Блюм, но тут же услышала, как повернулся в замке ключ ее мужа, и поняла, что момент откровенности безвозвратно утерян.

– Джастин, старина, как дела? – воскликнул Вудроу, плеснул себе чуть-чуть вина, хотя обычно отдавал предпочтение виски, и плюхнулся на диван. – К сожалению, больше никаких новостей. Ни плохих, ни хороших. Никаких зацепок, никаких подозреваемых, пока ничего. Никаких следов Арнольда. Бельгийцы дают вертолет, Лондон – второй. Деньги, деньги. Наша общая беда. Однако он – гражданин Бельгии, так почему нет. Ты сегодня очень красивая, сладенькая. Что у нас на обед?

«Он выпил, – раздраженно подумала Глория. – Делает вид, что работает допоздна, а сам пьет в кабинете, тогда как я должна заниматься с детьми». Тут она уловила какое-то движение у окна и к еще большему своему неудовольствию поняла, что Джастин решил откланяться, вспугнутый слоновьей бестактностью ее мужа.

– А как же обед? – запротестовал Вудроу. – Старина, силы тебе еще понадобятся.

– Вы очень добры, но, боюсь, у меня нет аппетита. Спасибо тебе за все, Глория. Сэнди, спокойной ночи.

– И Пеллегрин шлет телеграммы с выражением поддержки. Говорит, что горюет весь Форин-оффис. Не звонит только потому, чтобы не обременять тебя.

– Бернарда всегда отличал особый такт.

Глория наблюдала, как закрылась дверь, услышала шаги по бетонной лестнице, посмотрела на пустой стакан на бамбуковом столике у французского окна, и в голове ее вдруг сверкнула пугающая мысль: она больше никогда не увидит его.

За обедом Вудроу, как обычно, ел неряшливо, насыщался, а не получал удовольствие от еды. Глория, у которой, как и у Джастина, пропал аппетит, наблюдала за мужем. То же проделывал и Джума, их слуга, на цыпочках кружащий вокруг стола.