Настоящая англичанка - Элоиза Джеймс

— Это из Шекспира? — неуверенно спросила Бетани.

— Я должна выиграть, — пояснила Эмма, — потому что в противном случае у Керра не будет особых причин перестать быть равнодушным. Думаю, что лучше всего будет прибрать его к рукам до того, как мы поженимся.

— О, Эмма, как я жалею, что рассказала тебе о замечании Керра! Джон бы ни за что не одобрил этой затеи, — застонала Бетани.

Эмма рассмеялась.

— Разумеется, твой муж бы не одобрил, дорогая. Он милый, заботливый мужчина, который идеально тебе подходит.

— Не в этом дело. Керр не милый и не заботливый!

Эмма взмахнула рукой, чтобы заставить её умолкнуть.

— Так же как и я, дорогая. Так же как и я.

Бетани поглядела на сестру и закусила губу. Несомненно, Эмма не выглядела ни милой, ни заботливой. Она выглядела опасной, с глазами, озорно поглядывающими из-за маски, с тугой шнуровкой платья, подчёркивающей её груди.

— Я подожду тебя в карете.

Эмма ухмыльнулась.

— Тебе не нужно ждать, моя радость.

Она спустилась из экипажа и быстро заглянула назад.

— Я сняла комнату в «Грийоне», и моя горничная уже ждёт меня там.

Пронзительный вскрик Бетани, вероятно, был слышен в соседнем графстве. Но Эмма лишь помахала на прощанье и поправила маску.

Состязание началось.

Глава 7

Для лакеев, поставленных охранять двери бала Кавендиша, наступило трудное время. Им пришлось отослать, по меньшей мере, десяток людей, не имевших приглашений, и совсем недавно ещё пятерых, чьи приглашения явно были поддельными. Можно было сказать уже по их походке, что их пригласительные не выдержат проверки, думал про себя Джеймс. Вокруг них не было той самой ауры господства.

Не то что у первосортной штучки, спускавшейся из экипажа в этот момент: высокой и стройной, но с таким бюстом, что у него слюнки потекли. Водопад вьющихся рыжих волос спускался по спине женщины, и контраст между рыжими волосами и белоснежным мерцанием пышной груди заставил Джемса ощутить слабость в коленках. Он едва глянул на её карточку, загипнотизированный лёгкой усмешкой зелёных глаз, которые наблюдали за ним через прорези маски.

— Вот, пожалуйста, миледи, — сказал он и, затаив дыхание, отдал ей обратно пригласительный, хотя им было чётко сказано забирать приглашения, чтобы можно было передать их через заднее окно другу.

— Merci beaucoup [9], — шепнула дама, и мурашки пробежали прямо по ногам Джеймса. Она француженка, о, да. Будь все французские женщины таковы, мир был бы гораздо лучше.

Бальный зал сверкал множеством ярких шелков, развевающихся перьев и вспышками драгоценных камней. В дальнем углу небольшой оркестр прилагал доблестные усилия, однако публика были слишком взволнована для танцев. Зал был переполнен Мариями Антуанеттами и Юлиями Цезарями, которые вскрикивали от удовольствия, завидев друг друга, и протискивались через всё помещение, чтобы прижаться одной напудренной щекой к другой напудренной щеке.

Эмма ощутила неподдельный приступ волнения. Прошло много времени с тех пор, как она ездила на бал. Рисовать декорации для мистера Тейта было увлекательно на свой лад. Но рисование — занятие одинокое и несравнимое с головокружительными удовольствиями маскарада. Она пробиралась через толпу. Люди расступались перед ней, отступая назад, их голоса звучали ей вслед: «Кто это… на самом деле?», «Не может быть, дорогая, я никогда не видел её прежде». И затем, довольно отчётливо: «Бриллианты настоящие; она не гувернантка».

Эмма слегка злилась на себя. Ей следовало приезжать в Лондон, тогда она бы знала, кто все эти люди. Без сомнения, она узнает Керра, но не его приятелей. Джентльмен, который стоял сбоку, таращился на неё так, словно она свалилась прямо с неба. Эмма медленно опустила ресницы и снова посмотрела на него. У него было настолько бездумное выражение лица, что она ощутила уверенность в том, что он может быть знакомым Керра.

Как оказалось, юного лорда зовут Даффер [10], имя, полностью подходившее ему. Он почти споткнулся об собственные сапоги, спеша поцеловать ей руку. И секундой позже молодой человек вёл Эмму в игральные комнаты, где он видел Керра в последний раз.

Керр сидел за столом, где играли в двадцать одно, слегка наклонив голову набок и рассматривая свои карты. Эмма задержалась немного, позволив ладони Даффера соскользнуть с её руки. Её будущий муж (если она решит удостоить его такой чести) удивительно хорош собой: высокий и смуглый, с лицом цыгана и миндалевидными глазами. На нём был не костюм, а лишь строгий чёрный фрак и небрежно повязанный шейный платок, но он выглядел лучше, чем павлины, среди которых он сидел.

— Керр, — зашипел на него Локвуд. — Проснись, парень. За тобой стоит женщина!

Гил в последнюю очередь хотел неприятностей, связанных с женщиной. Завтра он едет в Сент-Олбанс, и…

Он поднял глаза. Она была источником неприятностей. Бедствием во всех смыслах, в его вкусе.

— Милорд, — хрипло проговорила женщина. — Вы играете так увлечённо, что не заметили меня.

— Боюсь, что не имел чести быть представленным, — сказал Гил, вставая и кланяясь, — Я Гилберт Баринг-Гульд, граф Керр.

— Mais, monsieur [11], — воскликнула она, отступая назад, ее голос слегка прерывался, — дорогой Гил, ты не забыл меня, нет?

Гил моргнул. Разумеется, он не…

— О, ты забыл меня, — произнесла дама голосом, упавшим до хриплого стенания. — Hèlas[12], джентльмены…

Она лучезарно улыбнулась собравшимся.

— Вот поэтому мы, француженки, считаем вас, англичан, столь опасными.

— Опасными? — спросил Гил. Он был практически уверен, что никогда не видел её раньше. За исключением, возможно, слабого намёка на что-то знакомое в ней. — Рассеянными, вероятно, но не опасными.

— Ты признаёшь это, — произнесла дама, надувая губы.

Локвуду явно не терпелось развеять её разочарование. Он выступил вперёд и поцеловал ей руку.

— Ах, мадемуазель, — сказал он нежно, — сердцем я француз, уверяю Вас. Я бы никогда не забыл даже лёгкого касания кончиков Ваших пальцев.

— Так Вы говорите, сэр, — произнесла женщина с восхитительной шепелявостью, — что вы, англичане, не все так грубы как лорд Керр? Поскольку я действительно верю, что он полностью забыл о нашем знакомстве.

Гил разрывался между изумлением, недоверием и небольшим — совсем слабым — намёком на замешательство. Мог ли он, в самом деле, забыть такую совершенную представительницу слабого пола?