Со святой верой в Победу (сборник) - неизвестен Автор

В санбате меня навестил командир роты. Увидев итог ранения, он оставил свой доппаек, по моей просьбе старшина принес потом банку соленых огурчиков, что было как раз кстати. Приход командира был вызван еще одним обстоятельством - потерей разведчиков. Если в прошлый раз, взяв языка, мы не понесли никаких потерь, то в этот раз ранено было шесть человек. Некоторых я встретил в санбате, и они поведали о трагедии. Немцы заминировали бруствер, и на этих минах в момент броска подорвались ребята.

В санбате я пролежал суток пять, затем был эвакуирован в армейский госпиталь в Каунас, который размещался в специализированном здании с красным крестом на крыше. На всю жизнь мне запомнилась чистка раны. Когда зацепят обрезанные нервы, то фейерверк из глаз неописуем, в придачу - фонтаны влаги из всех отверстий. Недели через две нас, тяжелораненых, уже из пересыльного госпиталя, находившегося в Вильнюсе, направили эшелоном в Москву. Однако доехали мы лишь до Смоленска, где нас на носилках выгрузили на бетонную площадку, продуваемую ветром со снегом со всех сторон. Перевозили же нас всего две полуторки. Можно было "загнуться" на этом смоленском перроне. Когда загрузилась очередная машина, искали, кто может ехать в кабине с шофером, я согласился. Ехать надо было долго, через весь город, где-то на окраине сохранились кирпичные пятиэтажные дома, которые приспособили под госпиталь. Пока доехали, снова не только одежда оказалась в крови, но и кабина машины, за что я от шофера получил серию родных русских слов.

В Смоленске пролежал около трех месяцев и выписался 27 декабря 1944 года, а 10 декабря мне исполнилось двадцать лет. Наверняка все, кто лежал в этом госпитале, запомнили кормежку. Все эти месяцы нам давали сплошной овес: овсяная каша на завтрак, в обед - овсяный суп и овсяные котлеты, на ужин то же самое меню. Как только где-нибудь появлялся начальник госпиталя, все начинали без команды ржать, заявляя, что начинают проявляться лошадиные привычки. Я вкус овса ощущал лет десять.

Особого внимания заслуживает проблема обмундирования. Комиссар госпиталя, проводя беседы, многократно обещал, что тот, кто комиссуется "по чистой", получит обмундирование первой категории. Когда же пришло время выписки, то на складе, куда нас привели, висела одежда, списанная полностью. Оденут одни брюки, затем другие, чтобы закрыть дырки на первых. Мое возмущение закончилось в кабинете начальника госпиталя - майора медицинской службы Мельника... его резюме:

- Ты легко отделался от войны!

Можно представить мое состояние. Ушел в палату, меня сняли с довольствия, жил на сухом пайке. Хотя желание ехать домой было настолько велико, что я сдался. Получил, правда, новую гимнастерку, брюки, а в придачу ботинки с обмотками. С одной-то рукой. Шинель оказалась без хлястика, вместо вещевого мешка - штанина от кальсон, куда я положил две булки хлеба и завязал все бинтом. В таком виде шагал по Москве, ожидая формирования эшелона раненых в Сибирь. Помню, на Большом Каменном мосту мне встретился пожилой генерал-лейтенант. Когда мы прошли мимо друг друга, он, повернувшись, долго смотрел на меня. Что он думал - неведомо. У меня была одна мысль: приехать домой ночью, чтобы никто не увидел победителя. Добрался до Ишима поздно вечером 5 января 1945 года. Шинельку свою, в которой явно убит был не один Иван, я отдал на подстилку козленку.

Первые два с половиной года послевоенного времени оказались для меня самыми тяжелыми. Половина времени - в госпиталях, профессии - никакой, пенсия - 23 рубля, поскольку считалось, что я связан с сельским хозяйством. На моих глазах за эти годы ушло из жизни много инвалидов, не выдержав борьбы за существование. На счастье, мои родные всячески поддерживали меня. Когда в 1947 году поехал учиться в Свердловск, они с облегчением вздохнули - выбрал себе дорогу.

Безусловно, преодолевать житейские трудности мне помогало все то, что я получил в армии - упорство, целеустремленность, собранность плюс к этому сибирский характер.

Иван Федорович Плотников,

доктор исторических наук,

профессор Уральского государственного университета,

заслуженный деятель науки РФ,

академик Академии гуманитарных наук,

гвардии подполковник (в отставке),

инвалид Великой Отечественной войны II группы

Моя предвоенно-военная юность

Вспоминать о предвоенных годах, о самой войне 1941-1945-го и горько, и одновременно сладко. Горько - потому, что это воспоминания о трудных, тяжких временах, а сладко - потому, что это была детская, юношеская пора, которая уже никогда больше не повторится. На детские годы легли отсветы малых войн на востоке и западе страны, а юность уже опалило пламя большой войны, Отечественной. Все слилось в нераздельное целое: детство, юность, учеба, труд, война... Приступая к воспоминаниям о своем участии в Великой Отечественной войне, хочу начать несколько издалека - рассказать, как складывалась моя жизнь и жизнь моих родителей накануне ее, в какой рос атмосфере, с каким мироощущением и умонастроением встретил обрушившуюся на страну беду.

* * *

Сначала скажу о родителях. Родина моей матери, Агриппины Евсеевны, в девичестве Останиной,- село Байки, что в Караидельском районе Башкирии, на севере этой республики. Ее предки переселились в предгорья Урала с Ярославщины где-то в XVII веке. Что же касается русского волостного села Байки, в дооктябрьский период в Бирском уезде Уфимской губернии оно было широко известно как весьма крупное, торгово-купеческое, с многоземельным крестьянством. В 20-30-е годы это село было районным, пока по чьей-то затее не был выстроен на голом месте районный "городок" - преимущественно за счет сноса "кулацких" домов в тех же Байках и перевозки их через горы за 6 километров ("городком" этим стало село Караидель на одноименной реке, что значит "Черная река", - так по-башкирски именуется Уфа, в отличие от реки Белой - Ак-Идель). Отец мой, Плотников Федор Николаевич, родом был из соседнего, Аскинского района, из деревни Королево. По преданиям и историческим источникам, деревню основали старообрядцы, поддержавшие в конце 1773 - начале 1774 года восстание Е. И. Пугачева под Кунгуром и бежавшие от преследования властей в отдаленный, необжитой еще район (кстати, много было старообрядцев и в Байках). Отец был участником Первой мировой, а потом гражданской войны (участвовал в знаменитом краснопартизанском рейде В. К. Блюхера), затем - комбат в 30-й Краснознаменной дивизии, одно время - член компартии. Несмотря на все это, идти против воли родных не стал, когда в жены ему предложили незнакомую байкинку: староверка - к староверу.

Родился я в Королево 4 сентября 1925 года. Через года полтора мы переехали на станцию Хребет, что близ южноуральского города Златоуста. Отец, ставший железнодорожником, отправил нас с матерью через год обратно в Королево, сказав, что скоро вернется туда, будет вновь крестьянствовать. Да вот так и не вернулся, завел новую семью, так и не разведясь официально с моей матерью. Как выдвиженец, в начале 30-х годов учился на курсах Пермского строительного техникума, работал в Аскино (заведовал стройотделом исполкома Совета), потом - в Уфе. Всего лишь несколько раз приезжал к нам в Байки, куда мы переселились с матерью уже в 1928 году. Практически никак нам не помогал. Да и трудно ему было это делать: болел, на шее была новая семья, советско-партийную карьеру делать не стал, хотя и мог, предпочел должность рабочего-железнодорожника. Тихо-кухонно ругал большевистскую власть ("Мы кровь проливали, а тут в нее всякая нечисть пролезла, всех мордуют, жизни нет, все обещанное - обман"), когда И. В. Сталин ликвидировал "красногвардейско-партизанские комиссии", лишив их бывших членов некоторых имевшихся, очень скромных по сравнению с номенклатурными, льгот.