Возраст не помеха - Виктор Сергеевич Мишин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сбежать от этих друзей человека нереально, я это прекрасно понимал и потому, услышав лай уже под деревом, где я сидел, не удивился.
– Ком, ком, – крикнул и тут же повторил здоровенный детина в серой форме, направляя на меня винтовку. Второй, стоявший рядом, держал собаку. Где-то рядом слышались голоса и было понятно, что эти два немца не одни тут.
По-русски ни слова, все на своем поганом языке лают. Блин, реально не поймешь, то ли это овчарка на меня гавкает, то ли человек. Рябинка, на которую я взлетел пару минут назад, гнулась под моим легким телом и тянулась к земле. Кричавший фриц взялся руками за ее тонкий ствол и так тряхнул, что я чуть не улетел.
– Спускаюсь, спускаюсь, – крикнул я и полез вниз. Я почему-то больше боялся собаку, чем немца с оружием. Когда оставалось только спрыгнуть вниз, я показал немцам на собаку. На удивление, те не стали издеваться и отвели ее в сторону. А страшная она, немецкая овчарка, натасканная на задержание. Низкий силуэт, черный с белым окрас и оскаленная пасть пугали серьезно. Слюни капают, а кажется, что кровь…
Меня схватили за ворот и слегка встряхнули. Делая вид, что мне ужасно страшно и больно, я завопил. В ответ огрызнулась овчарка. Немцы между собой вели разговор, я плохо понимал, то ли уровень знания языка у меня хромал, хоть и учил когда-то всерьез, то ли фрицы эти голосят на каком-то диком диалекте. Когда спокойно говорят, вроде понимаю, но как-только повышают голос и речь становится быстрой, все, сплошная каша в голове.
– Карл, не надо, это ж мальчишка совсем, – говорил один из солдат, который и держал собаку. Слов было много, но понимал я не все. На вид собачнику слегка за тридцать, тощий, при этом высокий, он напоминал собой то деревце, с которого меня только что стряхнули.
– Да все они большевики и жиды! – Тот, что меня держал, был более злым и, в подтверждение моих мыслей, периодически встряхивал меня, заставляя шипеть от того, что ворот впивался в горло. Этот был противоположностью собачнику. Рослый, ростом чуть ниже своего напарника, да и по возрасту явно моложе, лет двадцать пять. У обоих форма была сильно запыленной, вся в разводах от пота и сильно воняла.
– У меня такие же два, одному одиннадцать, второму девять, этот не старше их, дай бог десять ему. Поверь мне, там еще ума нет совсем, по своим знаю, простой мальчишка.
– Не знаю, не знаю. Давай отведем его к Рольфу, пусть господин обер-лейтенант решает, что с ним делать.
И меня потащили к дороге, от которой я и бежал. Примерно разглядев то место, откуда я стартовал, пытался увидеть маму, но тщетно. Вокруг были только солдаты в серой форме, а убитых не видать.
На дороге, куда меня притащил здоровяк, была суета, но видно, что немцы уже успокоились и приводят себя в порядок. Чуть в стороне, метрах в ста, на земле что-то лежало. Приглядевшись, рассвет вполне уже позволял, понял, что это люди. Убитые люди. Есть ли среди них мама, уверенности не было, там просто куча какая-то из тел. От разглядывания убитых меня отвлек подзатыльник.
– Ай! – зашипел я, ударили неслабо.
– Кто ты такой? – рядом стоял немец. Именно такой, какими их показывали в кино. Сразу видно, офицер – погоны, фуражка, волевое лицо, смотрит сверху вниз с пренебрежением и брезгливостью. В руках трость, постукивая ею по сапогу, немец в любой момент мог зарядить мне в лоб этой хреновиной. Спрашивал, на удивление, на русском языке, корявом, но все же.
– Захар, – ответил я, потирая затылок.
– Что ты тут делал? – немец спрашивает, а сам практически не смотрит в мою сторону.
– Мы шли с мамой по полю, увидели солдат…
– Солдат Великой Германии?
– Нет, наших, советских солдат. Они предложили идти вместе, а дальше началась стрельба, и я побежал, испугался.
– Где твоя мать? – немец, наконец, посмотрел мне в глаза.
– Я не знаю, была там, – я указал примерное место.
– Там всех убили, господин офицер, – наклонившись к офицеру, произнес один из стоявших рядом солдат. – Там были солдаты и женщина.
Я все понял из этой речи, хотя она и была сказана на вражеском языке. Не осознавая, как это получается, я вдруг зарыдал. Немцы не трогали меня, а я упал на колени, принялся реветь и растирать глаза ладонями. Чувство было такое, что во мне проснулся прежний владелец тела, мальчишка. Хоть мне и нравилась эта женщина, она была очень добра ко мне, сразу видно, что очень любила сына, но все же для меня-то она была чужой. Вот и выходило, что плакал как бы ее сын, а убирать слезы с лица пытался я, новый владелец тела. Блин, запутаюсь скоро.
– Отведите его к жандармам, они скоро поедут к Бресту, там организовывается лагерь, пусть отвезут туда, – произнес офицер одному из солдат.
– Так точно, господин офицер! – ответ был бодрым и четким.
Меня попытались поднять за руки два солдата. Сопротивляться я не мог, да и как? Поэтому я тупо висел, подхваченный под руки, и пытался не ныть. Вообще, что-то детское во мне все еще шевелилось и не давало адекватно реагировать. Вижу взрослых и, против своей же воли, поступаю, как ребенок, надеюсь, это ненадолго.
Путь оказался коротким, меня просто отвели в конец колонны, где находились несколько германских солдат на мотоциклах. Обращение к ним я прослушал, хлопал глазами и офигевал от количества солдат и техники. Сила, однако, и порядок. Ответ жандарма, с которым вел разговор мой конвоир, я все же услышал.
– Хорошо! Будет выполнено!
Меня легонько так подтолкнули в направлении нового конвоира и
