#Живое воспитание. Как неидеальной маме воспитать счастливого ребенка - Товпеко Ольга

Мама, замечая подобные черты в своем ребенке, не может допустить их развитие, так как знает, к каким последствиям это приведет. Ею движет хорошая мотивация: не допустить, помочь, научить.

Однако возникает вопрос: кому в данном случае хочет помочь Ирина? Своей реальной дочери или все же себе, той, маленькой девочке, которой никто не помог тогда?

Разумеется, второе.

И в этом нет ничего плохого, кроме одного: это мешает увидеть перед собой свою реальную девочку, узнать ее такой, какая она есть, и портит отношения между ними, провоцируя раздражительность у мамы.

Чтобы справиться с таким раздражением, очень важно научиться разделять: что относится ко мне и к моей истории, а что – к моему реальному ребенку и к реальной ситуации. Отделять, где я, мои страхи и моя боль, а где особенности, связанные с характером и возрастом моего ребенка. Так мама сможет быть ближе и не утратит способность помочь там, где она реально нужна.

«Я вижу в тебе то, что меня пугает»

С ребенком становится очень непросто, как только начинаешь видеть в нем те проявления, которые в детстве вызывали страх.

Вспоминаю такой случай. Одна из моих клиенток, назовем ее Алена, жаловалась на пугающие ее проявления в своем сыне. С ним стали случаться приступы неконтролируемой агрессии. В три года он начал сильно обижаться и жестоко драться со взрослыми. Со старенькой бабушкой в том числе. И даже сказал однажды: «Мама, я сам себя боюсь! Я не знаю, как мне остановиться, когда я дерусь и ору!»

В процессе работы мы провели анализ: что происходит с ребенком, что происходит с мамой.

Она рассказывала о том, как ее пугают горящие глаза мальчика, его голос звучит действительно злобно. Она перестает его узнавать в такие моменты. В него как будто кто-то вселялся.

Услышав о таких сравнениях, я заподозрила, что дело не только в мальчике, уж слишком особенный смысл придавался его не таким уж необычным для детей проявлениям. И действительно, в детстве Алену растил деспотичный отец, склонный к непредсказуемым вспышкам агрессии. Он был то нежным и приветливым, то вдруг взрывался и гнал прочь. Алена оказывалась абсолютно беззащитна перед такими его проявлениями и могла ждать поддержки только от матери.

Все это повлияло на то, какое у женщины сложилось восприятие злости. Для нее агрессивные чувства были воплощением опасности, отвержения и разрыва отношений – того, что нужно избегать любыми способами, как внутри себя, так и с окружающими.

Подобные проявления эмоций у сына подняли из глубин подсознания Алены подавленные страхи и обиды. Это вскрыло ее самое уязвимое место – беззащитность перед агрессией. И в то же время собственную сильную злость и жажду мести, которые неизбежно возникают, когда кто-то делает нам больно и подавляет нас. У маленькой Алены, конечно, не было никакой возможности отстоять себя и защититься от пугающего отца. Однако теперь, когда она стала взрослой, она чувствует в себе эти силы и неосознанное желание сделать это.

Таким образом, получается, что агрессивные проявления сына невольно напоминают ей поведение отца. Это одновременно пугает и злит, и в итоге заставляет реагировать на агрессию сына беспомощным и в то же время яростным криком. И, конечно же, это не помогает ни Алене, ни мальчику, поскольку тому самому нужна помощь. Такая ее реакция лишь усугубляет его проблемы и заостряет пока только формирующиеся способы поведения.

Что на самом деле происходило с ребенком? У мальчика действительно были трудности, но вполне рядового плана. Он не столько агрессивный, сколько импульсивный ребенок, и если какое-то чувство захватывало, то ему было сложно с ним справиться. Навыки самоконтроля в этом возрасте развиты недостаточно. У ребенка не получалось самостоятельно переключиться, срабатывала некая инертность психических состояний. И ему была необходима помощь, чтобы успокоиться и собраться.

Нужна мама, которая может распознать, что происходит с ребенком, и сохранит способность быть твердой и последовательной. И для того чтобы стать такой, женщине важно научиться отделять свои состояния, страхи, неудовлетворенные потребности от особенностей и поведения ребенка.

«Ты повергаешь меня в состояние, которое вызывало у меня боль и ужас»

Представьте себе ночь. В комнате только я и мой старший ребенок. Тогда он был еще грудничком. Я укладываю его спать, пою песенки, а внутри спешу. У меня намечено еще много задач, дел, писем.

Обычно ребенок засыпает довольно быстро, но в этот раз процесс особенно затянулся. И в какой-то момент я осознаю, что внутренне закипаю. И чем больше хочу уйти, тем дольше он засыпает. И я начинаю тихо сходить с ума.

Такие сильные чувства неадекватны ситуации, ведь через время я даже не смогу понять, в чем причина этих эмоций, ситуация же рядовая, мелочи жизни. Подобная несоразмерность свидетельствует о том, что в ход пошла неосознанная энергия моего личного прошлого опыта.

Тогда я делаю паузу и задаюсь вопросом: что меня так сильно цепляет? Что я сейчас чувствую? Сосредоточиваясь на эмоциях и ощущениях, я выхожу на мучительное чувство подавленности, бессилия, гнева. И даже боли… Согласитесь, все это точно не могло быть вызвано тем, что ребенок ворочается в постели дольше обычного. Тут явно что-то другое.

Сидя напротив сына, я «иду» дальше: в какой ситуации в прошлом у меня возникали подобные чувства? Такое горькое состояние, как будто тебе очень важно было что-то донести, быть услышанной, но тебя обрубили. Сказали «нет и все», вывернули слова наизнанку и сделали виноватой. Это была не одна ситуация, а некоторый повторяющийся опыт общения со взрослыми.

Это, вероятнее всего, я сделала или сказала что-то не так и попыталась объяснить, что не виновата, но папа посчитал по-другому и принялся учить «уму-разуму». Разумеется, он хотел мне только добра. Но я в своем возрасте и со своими особенностями не могла осознать его предостережения, воспринимала в этих словах не смысл, а форму, за которой мне слышалось одно: «Ты плохая!»

Надо сказать, что, как девочка впечатлительная и боготворящая папу, я ужасно переживала такие моменты: не быть услышанной им – тяжкий груз и боль отвержения. Но не только. Я ощущала также принуждение поступать так, как не хочу и неприятие меня как таковой.

Отсюда ощущение давления и бессилия.

Этот повторявшийся не один раз опыт продолжает влиять на меня взрослую, в результате чего любая ситуация, напоминающая давление, принуждение, детскую беспомощность и непонятость, воспринимается болезненно.

И вот как это сработало в моем материнстве. То, что Андрей «держал» меня у своей кроватки, мое подсознание восприняло как акт давления и вызвало ответный бунт.

Осознав это, я смягчилась. Никто на меня не давит, передо мной лишь ребенок, который не может заснуть. Он не в ответе за мой личный опыт. После этих открытий буря стихла, я стала снова вменяемая мама с огромным запасом терпения.

На основе этого примера вы можете убедиться, что ребенок способен невольно «проваливать» в уже давно забытый, но тем не менее продолжающий влиять на нас опыт, в котором мы ощущали себя невыносимо беспомощными, охваченными страхом или болью. Это тот опыт, когда мы предстали один на один с ситуацией, преодолеть или разрешить которую у нас не было ресурсов. А значит, возникло бессилие.

Для обеспечения безопасности подсознание теперь тщательно отслеживает подобные угрожающие ситуации, чтобы не допустить повтора. И на помощь к нему приходит защитное раздражение, обращающее наше внимание на эти ситуации, чтобы мы могли что-то предпринять.

Иногда подобный перенос своего опыта на детский происходит буквально: мы видим, как ребенок оказывается в ситуации, которая вызывала в нас сильные непереносимые чувства, и реагируем соответствующе.

Очень часто таким провокатором становится поход малыша в сад или школу. Это сильный опыт для каждого человека, и он непременно пробуждается, когда наши дети проходят аналогичные этапы.

Если в эти периоды мы оказались без поддержки, в изоляции, в ситуации насмешек и издевательств, под властью страха и чувства покинутости, то наше подсознание может сработать так, что начинает видеть «врагов» даже там, где их нет.

Маме может казаться, что все воспитатели недостаточно компетентны, что они черствы, холодны и невнимательны… Опыт прошлого формирует установку, которую очень сложно заметить, ведь интеллект «упаковывает» ее в логические аргументы, которые сложно трансформировать.

Вот небольшая история о том, как я сама преодолевала эту установку.

Будучи девочкой стеснительной и катастрофически привязанной к родителям, я воспринимала садик как филиал ада на земле. Я помню даже то смутное физическое ощущение, когда предстояло туда идти: (темно, холодно, судя по всему, память сохранила воспоминания о зимнем утре), одежда туго сжимает живот и колется в области спины и шеи.