Верховные судороги - Кристофер Бакли

— Нет, но… — Пеппер вздохнула. Эта тема не принадлежала к числу ее любимых. — Но, если говорить об общей рубрике «грехи отцов»… Собственно, там и греха-то не было, per se.[10] Разве что неверная оценка ситуации. Комиссия Уоррена папу полностью оправдала. Однако это событие, можно сказать, изменило всю его жизнь.

— Расскажите о нем. Если вам не трудно.

Пеппер поколебалась, однако, понимая, что президент предлагает ей отрепетировать рассказ, который она, скорее всего, так или иначе вынуждена будет повторить, начала:

— Папа прослужил в полиции Далласа недолго, всего несколько месяцев. В воскресенье, которое последовало за убийством президента, ему поручили охрану гаражного входа в полицейское управление в тот день, когда туда должны были привезти Освальда. Ну и вот, стоит он на посту, и к нему подходит тот мужчина, — комиссия Уоррена установила, что он там действительно прогуливался и ничего больше, — видит какую-то суету и суматоху и спрашивает у папы: «Что у вас тут творится?» Папа отвечает: «А это сюда Ли Харви Освальда должны привезти, который президента Кеннеди застрелил». Мужчина говорит: «Да ну, правда? Ничего, если я на него взгляну? Будет о чем внукам рассказать». Папа, он папа и есть, человек по преимуществу милый, дружелюбный, ну, он и сказал: «Да наверное, вреда от этого никому не будет». А мужчина оказался Джеком Руби.

Президент задумчиво покивал.

— Сами понимаете, какую взбучку папа в итоге получил. Однако для всех — кроме людей, зарабатывающих на жизнь теориями заговора, — было более чем очевидно, что ни к какому заговору он причастен не был. Он был просто-напросто Роско Картрайтом. Патрульным Далласского управления полиции. Хотя полицейская его карьера на этом и закончилась.

Президент покивал снова.

— Папа стал очень набожным. После переживаний, подобных этому, такое случается со многими. Другое дело, что «подобных этому» вообще-то и не бывает. Папа подался в разъездные продавцы Библии. Это у него получалось лучше, чем несение постовой службы. Он заработал хорошие деньги. И очень скоро обзавелся собственной дистрибьюторской сетью. Потом родилась я, и родители купили домик в Плейно, неподалеку от Далласа. Мама преподавала в средней школе английский язык и литературу. Меня и назвали-то в честь героини Шекспира. Пердита. Однако отец решил, что это имя выглядит слишком уж по-мексикански, и кончилось тем, что я обратилась в Пеппер. Призрак номер два вас интересует?

Президент покивал еще раз.

— Мама увлекалась гольфом. Родители записались в маленький деревенский гольф-клуб, носивший название «Сельский клуб „Райская долина“» — звучит, если вдуматься, довольно иронично. Как-то в воскресенье, после полудня, — мне еще и десяти не было — она сказала: «Пойдем, моя сладкая, мячик погоняем». Папа заявил: «Элен, нехорошо играть в гольф в священный день отдохновения». В той части белого света воскресенье все еще именовали «священным днем отдохновения», — во всяком случае, тогда. А мама сказала: «Роско Картрайт, я целую неделю тружусь как ишачиха, преподаю, работаю чуть ли не во всех благотворительных организациях города и совершенно не понимаю, почему благой Господь забьется в истерике, если я поиграю в гольф в мой свободный день». Папа надулся и удалился в гараж, чтобы поиграть там со своими инструментами, — мужчины всегда так делают.

Президент Вандердамп покивал опять — на сей раз в знак согласия.

— Мы добрались до четвертой лужайки. И неожиданно началась гроза. В тех местах такое часто бывает. Мама сказала: «Беги, спрячься под деревом, милая, а я еще разок ударю по мячу». Ну а потом…

Голос Пеппер пресекся.

— Простите, — сказал президент.

— Она стала двенадцатым в том году человеком в США, убитым молнией на поле для гольфа. Я прочитала об этом в газете — вместе с сотней статей, твердивших, что никакой молнии не было, а был, сами понимаете, заговор.

— Вам пришлось нелегко.

— В этом смысле наша страна выглядит временами на редкость смешной. Есть люди, которые просто-напросто отказываются принимать очевидное. Хотя папа не счел случившееся результатом заговора. Он счел его prima facie[11] свидетельством того, как Всемогущий относится к людям, играющим в гольф в священный день отдохновения. Произнес замечательную надгробную речь. Тут-то и выяснилось, что у него своего рода талант по части выступлений перед публикой. Наверное, изучение Библии сказалось. Он процитировал любимый мамин сонет Шекспира. Тот, в котором говорится:

Ничто не может помешать слияньюДвух сродных душ. Любовь не есть любовь,Коль поддается чуждому влиянью…[12]

Так или иначе, он подождал, пока мы вернемся домой, а уже дома свалился в том, что тогда называли нервным срывом. Серьезным нервным срывом. Приехали санитары и увезли его в место, которое в те дни именовалось либо «домом отдыха», либо «фермой радости». Я перебралась к деду — папиному отцу, — к Джи-Джи. Он у нас шериф в отставке. В общем-то он меня на самом деле и вырастил. Очень милый старикан, но жесткий, как солдатский сапог. Желаете услышать о призраке номер три, сэр?

— Продолжайте, — сказал президент.

— Ну так вот, в том «доме отдыха» подвизались большие поклонники электрошоковой терапии. Папу они отпустили домой через три месяца. Какое-то время он просто сидел в кресле, пуская слюни и глядя в экран телевизора, даже выключенного. Я слышала, как Джи-Джи сказал однажды: «Похоже, они пропустили через мальчика столько электричества, что хватило бы товарняк прогнать отсюда до Эль-Пасо». Джи-Джи большой мастер слова.

Как бы там ни было, в конце концов папа слюни пускать перестал. И однажды вечером объявил за жареной курицей, что ему открылся абсолютно новый смысл его жизни — он должен свидетельствовать о Слове. Джи-Джи просто выкатил на него глаза и сказал: «Передай мне крекеры». Но папа говорил серьезно. Он купил на свои сбережения старый склад и переделал его в церковь, которую назвал «Первой Скинией Дня Отдохновения в Плейно». И вместо распятия приколотил к стене мамины клюшки для гольфа. Молния, ну, в общем, приварила их одну к другой. На меня, — Пеппер вздохнула, — это произвело сильное впечатление.

Папа начал свидетельствовать о Слове, и довольно скоро у него образовалась собственная паства. В то время кабельное телевидение только еще начиналось, ему нужно было заполнять чем-то эфирное время, вот оно и ухватилось за папу. Его «Час Всевышнего» назывался «Аллилуйя для всех» — и сейчас так называется. Очень скоро он стал большим человеком. Возможно, вы о нем даже слышали. Преподобный Роско. Церковь разрослась, у нее теперь двенадцать тысяч прихожан. Папа каждый год устраивает большое барбекю. Приезжает губернатор, да и все политики штата тоже. Если честно, я думаю, что им больше всего нравится его личный реактивный самолет. «Дух Один», так он называется. Папа посылает его за ними.

В общем, пока папа приобретал славу проповедника, я жила с Джи-Джи. Он водил меня в суд, в тюрьму, научил стрелять. Я хорошо управляюсь с пистолетами. Хотя, наверное, говорить об этом громко не стоит — вдруг наш разговор подслушивают люди из Секретной службы. Как раз Джи-Джи и настоял на том, чтобы училась я на востоке страны. Хотел убрать меня подальше от мира Роско. К этой его благочестивой возне Джи-Джи всегда относился с большим сомнением. Я отправилась в Коннектикут, в школу-интернат. Всех девочек там звали либо Эшли, либо Мередит. Там я впервые поняла, что лето можно где-то «проводить». Я попала в общество, совершенно для меня непривычное. Сами понимаете, другим девочкам не доводилось разговаривать в тюрьме с убийцами и большинство их не отличало ствол пистолета от рукоятки. И пускать табачный дым кольцами они тоже не умели. Вот, собственно, и все. Остальное вы уже выяснили в «Гугле». Так вы по-прежнему относитесь к вашей идее серьезно?

Внимательно слушавший ее президент Вандердамп ответил:

— Да. Более чем. Разумеется, ситуация складывается необычная. Но думаю, вы именно та, кто при таком раскладе и требуется.

— Я никак не могу избавиться от чувства, что это шутка и только я одна ее не понимаю, — сказала Пеппер.

— Я предложил сенату двух самых выдающихся юристов страны, и сенаторы просто-напросто высморкались им на головы.

— И следующим носовым платком стану я?

— Нет. Если мы правильно разыграем наши карты, вы станете следующим членом Верховного суда США. Вы напрасно себя недооцениваете, Пеппер. Вы — телезвезда. Кое-кто называет вас «Опрой нашей судебной системы». Вы нравитесь людям. — Он хмыкнул. — А я жду не дождусь возможности увидеть физиономию Декстера Митчелла, которому никак не удается понять, что же ему теперь делать…

— Обосраться или свихнуться?