Мачо - Надежда Нелидова

– Мамуля, сегодня Мифкина очередь девулить по графику, – сказал один малыш.

– Сегодня, так и быть, я подежурю, – улыбнулась мать. – А потом почитаем про Копчема и Бельчонка, да?

Оставшись одна, мать закрыла лицо руками. Кто бы мог подумать, что мальчик, только что с ненавистью кричавший на неё, два года назад был её любимчиком, её ласковым старшеньким. Они вечно целовались, шептали друг другу на ушко нежные глупости, он носил её сумку, как верный паж. И всякий, кто видел, говорил: «А это, конечно мамин сын».

Она знала, кто испортил её ребенка. При этих произнесённых мысленно словах её милое лицо покривилось. Это был отец мальчика, её бывший муж. Мачо, как она насмешливо его называла. Он окончил столичный журфак, сменил множество редакций и студий – был чрезмерно обидчив и считал, что его недооценивают.

Он обожал вечеринки: чтобы были цветы и вино в хрустале, и чтобы друзья приводили хорошеньких жен. За столом, дабы привлечь их внимание, заводил разговоры на модные темы, щеголял сведениями, подцепленными понаслышке, мило сплетничал. Как бы между прочим, мог уронить: «На днях звонил Юрка из Москвы… Ну, да вы его каждый вечер по телику видите». «Ты смешон», – говорила она мужу.

Но за столом присутствовал маленький человек, который жадно внимал оратору и не сводил с него блестящих глаз. Мать настойчиво и тревожно вглядывалась в лицо сына, и он, как вор, отводил глаза.

Соседки ссорились из-за права первой открыть ей, дурочке, глаза на настоящее положение вещей. И когда она сама с брезгливостью заметила, что женщины в жизни мужа далеко не ограничиваются ролью застольных слушательниц, указала ему на дверь. Больные ноги отказали ей через год после развода.

А он уехал в Москву, женился. По слухам, собирался на ПМЖ в Австралию… А сын продолжал боготворить отца. А она его с ним разлучила. И он возненавидел её, разлучницу, и даже от одного прикосновения её руки увёртывался и передёргивал плечами.

На антресолях рыдания утихли… Она подумала, что её худющий сын, скорчившись, сейчас сидит у приёмника и крутит, вздыхая прерывистыми вздохами, ручку настройки. Из воротника свитера торчит тонкая и длинная, как у гусёнка, шея… У неё сжалось сердце.

Приёмник старый. Сквозь свист и гул, похожий одновременно на гул реактивного самолета и на шум из жерла гигантской раковины, он улавливал разноязычные, заглатывающие в спешке слова голоса. Они горячо и настойчиво что-то разъясняли, предлагали. Мелькали отрывки арий, органной музыки, тревожных новостей и умиротворённых проповедей. Затаив дыхание, забыв о своих маленьких невзгодах, он жадно слушал МИР. Слышал плеск ворочающегося в тесном ложе Тихого океана, видел висящие в воздухе сверкающие сказочные мосты, внезапно проваливающиеся под землю тоннели, где было светлее, чем днём на земле…

За шкафом маленький близнец рассказывал: «Однажды Марья-краса пошла в булочную за хлебом…» – «И вовсе Марья-краса не могла ходить в булочную за хлебом», – возмущённо возразила девочка. После минутного совещания маленькая делегация нерешительно столпилась у комнаты брата.

– Скажи, пожалуйста, Витя, – заговорила с уважением девочка, самая маленькая и самая храбрая. – Ведь Марья-краса не может ходить за хлебом?

– Брысь! – в ярости закричал брат. – Вам мать что наказала?

Малышей, хорошо изучивших характер брата, точно ветром сдуло. Мальчик снова осторожно стал поворачивать катушку, пытаясь найти утерянную волну.

Но вместо этого поймал трансляцию официального заседания. Выступающий читал по бумажке и сделал паузу, чтобы проглотить слюни. Его молчание зал истолковал по-своему и бурно и продолжительно зааплодировал. Но в бумажке не было указано в этом месте, что должны следовать бурные, продолжительные аплодисменты. Оратор заторопился, возвысил голос и добился того, чтобы аплодисменты угасли в самом начале.

Мальчик раздражённо лёг на раскладушку, лицом вниз…

Лобастый малыш, его любимец, снова упрямо и бесстрашно встал в проходе.

– Витя, – сказал он басом уважительно. – Танька нам загадала загадку и над нами смеётся, хитрая.

– Ну, давай свою загадку, – буркнул мальчик. Он не без удовольствия оторвался от учебника. Из-за шкафа, осмелев, вышли братишка с сестрёнкой.

– Вот слушай, Витя. Будто в лесу живут два волшебника-близняшки. И будто они подрались, и один волшебник погнался за другим! А первый увидел домик и спрятался туда! И дверь захлопнул! А другой говорит: «Я волшебник, чурики, дверь, открывайся!» – А который спрятался: «Я волшебник, чурики, дверь, не открывайся!» Что дверь сделает?

– У кого волшебства больше, того дверь и послушает, – подумав, сказал мальчик.

– Они близнецы. Значит, одинаковые, – напомнил лобастый малыш.

Мальчик усмехнулся. Ему тоже стало интересно: что же двери-то бедной делать? Хоть разорвись, вот попала в ситуацию. Он нервными штрихами набросал домик и драчливых волшебников – одного, подпирающего дверь изнутри, и другого, взламывающего её снаружи.

– Здорово, – восхищённо сказал малыш, следя за ручкой.

Старший брат сказал:

– Дверь откроется и этим угодит первому волшебнику. Но откроется ровно настолько, чтобы драчун не сумел проникнуть в домик. Так, что ли?

– Витя, ты, наверно, самый умный в школе.

Перед сном он читал «Золото бактрийских царей» из подшивки старого журнала-ежегодника. У них когда-то половина материной зарплаты уходила на периодику.

«…Под манжетами на запястьях рук мы обнаружили массивные золотые браслеты. Золотые, весом в полкилограмма, браслеты были надеты на щиколотки ног. Почти двухметровый гигант был облачен в богатые одеяния, сплошь затканные золотом».

Цветные фотографии демонстрировали царскую роскошь. Багряный фон эффектно оттенял тёплый тусклый блеск жёлтого металла. Мальчик вцепился в журнал так, что косточки пальцев у него побелели. От волнения он задыхался, то бледнел, то нежная розовая краска заливала его лицо и шею. С ним мог случиться припадок. Войди к нему кто-нибудь – он завизжал бы и набросился, колотя, куда попало. Именно в такие минуты, когда мать просила вынести мусорное ведро, он кричал в истерике:

– Отстань, отстань, отстань, ненавижу всех, сволочи! – обессилено падал на раскладушку и рыдал.

О, не нужно было ему это золото! Если хотя бы один человек в мире догадался, что творилось в его душе! Сумрачные гробницы, кровавая марсианская пыль, чёрная дыра Бермудского треугольника, илистое зелёное дно Лох-Несс и занесённые высокогорными снегами косолапые следы йети не давали ему покоя. Он не понимал, как можно сидеть у телевизора в кресле, вытянув ноги в шлёпанцах. Ему не терпелось стать пылинкой в поле магнитных вихрей, и изучать всасывающие в себя всё на пути алчные хоботы торнадо, и кануть в гигантскую воронку на дне океана. И, после месяцев бесплодных поисков и разочарований, найти и заглянуть под низкий косматый лоб в зелёные звериные глазки снежного человека. О, как многого ему хотелось!

Он видел себя членом экспедиции, расшифровывающим пиктограммы, оставленные НЛО на злаковых полях. Он спускался в холодные недра Марианской впадины, где высоко вверху оставались серебристые облака воздушных пузырьков, а внизу начиналось царство причудливых прозрачных, самых невероятных расцветок существ, могущих быть одновременно глубоководными рыбами и хищными растениями. Из батискафа наблюдал схватку огромного кальмара с кашалотом и выдерживал нападение белой акулы. А в северном море фотографировал гигантских полярных медуз, а на берегу Амазонки писал увлекательный дневник о пираньях.

В мире было столько белых пятен, а люди были так ленивы и инертны.

Материна подруга Клавдия работала в институтской библиотеке, и он имел доступ в святая святых, дальнюю комнатку. Там весь день горело электричество, библиотекарши пили чай с дешёвым печеньем, и там хранились редчайшие старинные экземпляры географических книг и журналов. Мальчик втискивался куда-нибудь в уголок и жадно читал записки путешественников-первооткрывателей.

Он уже не мог ограничиться тем, что на уроке их бегло знакомили с теорией Дарвина, он слишком много знал, чтобы доверять на слово. Ему непременно самому нужно было наблюдать все стадии превращения узконосой обезьяны в человека, и он фантазировал, с увлечением выстраивая в уме этот процесс. И тогда учитель делал замечание за рассеянное поведение и писал в дневнике.

Мальчик заставлял себя слушать урок, но не выдерживал и усмехался: как скудны были познания учителя, полученные им в его жалком институте! Когда он читал о бактрийских царях, он сам был богачом и безраздельно владел сокровищами Тилля-Тепе. Он надрывался в душе от хохота над одноклассницами, которые унизывали пальчики убогими граммовыми кольцами и вставляли в уши штампованные сережки. Он был богаче их в тысячу раз!

Но он стискивал зубы и дрожал, слушая рассказы одноклассника, вернувшегося с родителями из командировки в ЮАР. Многие его сверстники успели побывать за границей. Но он смотрел на них свысока: рослых, спортивных, дёргающихся и топчущихся на танцульках с красивыми глупыми одноклассницами.