Символы распада - Чингиз Абдуллаев

Санкт-Петербург. 5 августа

Он докурил сигарету до конца, как обычно докуривают бывшие заключенные, стараясь выжать из нее максимум возможного, бросил окурок и тщательно втер его в мокрый асфальт. Было довольно прохладно, но он неподвижно стоял в своей темной рубашке, не обращая внимания на моросивший дождь. Когда подъехал автомобиль, он сразу сел на заднее сиденье.

— Здорово, Сухой, — кивнул сидевший сзади Сириец. Водитель молча развернул машину. Рядом с ним сидел еще и телохранитель, даже не повернувший головы. «БМВ» последнего выпуска. Пока Сухарев не может себе позволить такой машины, какая есть у Сирийца. Тот известный в Северной Пальмире вор в законе, человек, которого уважают даже в Смольном.

Сириец сумел сделать себе имя в те годы, когда шпана пыталась делить участки владений и стреляла друг в друга на каждом углу. Ованесов Михаил Аршакович, имевший пять судимостей и еще больше недоказанных дел, названный Сирийцем по месту своего рождения, был опытным и умелым человеком. Его родители приехали из Сирии, вот почему у него такая странная кличка и немного африканская внешность — курчавая голова и полные, немного припухшие губы.

Он правильно рассудил, что на заре кооперативного движения не стоит ввязываться в мелкие стычки. Его больше интересовали акционерные общества, лесоматериалы, бумажная промышленность. Казалось, он вкладывает деньги в самые нерентабельные дела. Все открывали кооперативы, рестораны, бары, держали девочек и занимались рэкетом, а он объезжал районы, уговаривал директоров создавать совместное производство, подписывал тысячу бумаг и готовил другую тысячу. Директора оказывались на удивление понятливыми и сговорчивыми. Правда, один из них внезапно заартачился, но, когда у него неожиданно сгорела дача, он согласился на все условия и подписал все нужные документы. В городе шепотом рассказывали, что Сириец построил потом директору новую дачу, еще лучше прежней.

Едва началась обвальная инфляция, Сириец начал скупать по дешевке коммунальные квартиры в центре города, выселяя жильцов из разваливающихся домов. Этот бизнес оказался самым удачным. Квартиры ремонтировались, отстраивались, модернизировались. К середине девяностых в Санкт-Петербурге, как и по всей России, появились не просто богатые, а очень богатые люди, они с удовольствием покупали за баснословные деньги престижные квартиры в лучших местах Санкт-Петербурга, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что нигде в мире не было подобных цен.

Сириец сделался не просто миллионером. Он стал по-своему символом перемен. Удачливым, изворотливым, умным дельцом, сумевшим поставить свои дела должным образом. Появляющиеся конкуренты довольно быстро сворачивали свои дела. Кроме всех других заслуг, у Ованесова были прекрасные отношения с правоохранительными органами, и он всегда имел гораздо больше информации, чем все его конкуренты, вместе взятые. Это очень помогало выжить в той невероятно сложной ситуации, складывающейся по всей стране к концу века.

Сухарев, или Сухой, знал сидевшего в машине давно. Они вместе отбывали срок в колонии в последнюю «ходку» Сирийца. Тот вышел в восемьдесят шестом и с тех пор уже не попадал за решетку. Теперь ему было около пятидесяти, он сильно располнел, черты лица расплылись. В его поведении появились уверенность и вальяжность очень богатого человека.

— У меня к тебе дело, Сухой, — негромко сказал Сириец.

— Ты же знаешь, я для тебя готов кому угодно глотку перегрызть, — проникновенно сказал Сухарев. — Если бы не ты, я бы сейчас на нарах чалился. Что нужно сделать?

— Сначала поедем в ресторан. Немного посидим, поговорим, — улыбнулся Сириец. — В «Изумрудный храм», — приказал он водителю.

Этот ресторан находился за городом. Его негласным владельцем и хозяином уже давно стал сам Сириец. Разорившийся хозяин согласился передать ему свое детище, перед тем как уехал из города. Сириец не любил заниматься ресторанным бизнесом, считая это ниже своего достоинства. Рестораном владела его родная сестра, вызванная из Минска.

Сухарев понял, что разговор предстоит важный. Во-первых, Сириец не стал говорить в присутствии посторонних, даже своего водителя и телохранителя. Во-вторых, в «Храм» он ездил только по очень важным делам, зная, что там его подслушать не могут. Всю дорогу он молчал, глядя в окно. И только когда машина уже подъезжала к ресторану, лениво спросил:

— Один живешь или с Надей?

— С Надей, — улыбнулся Сухарев. — Хотим вот ребеночка завести. Пора уже мне. Сорок лет, почитай, скоро исполнится. Нужно остепеняться.

— Правильно, — кивнул Сириец, — семья — дело хорошее. У тебя какой сейчас доход в месяц?

— Да тысячи две-три заколачиваю, — осторожно признался Сухарев.

Он работал в акционерном обществе, которое тоже принадлежало Сирийцу. Они занимались поставкой финской бумаги на рынки России. Сухарев работал начальником службы безопасности и фактически просто выколачивал деньги из должников, получая неплохой процент.

— А мне говорили, что ты семь-восемь получаешь, — добродушно заметил Сириец.

— Да откуда такие бабки? — возмутился Сухарев. — Ну, может, пять-шесть, но не больше.

— Ладно, ладно. Я тебе не налоговая полиция. Ты мне не трепись, — махнул рукой Сириец.

Приехав в ресторан, они сразу прошли в отдельный, специально приготовленный для них кабинет. И там Сириец строго сказал Сухареву:

— Есть дело, Сухой. Надежное дело. И человек мне нужен очень надежный. Такой, как ты.

— Конечно, — согласился Сухарев.

— Груз будет у нас небольшой, — продолжал Сириец. — Его нужно переправить туда, к нашим, в Финляндию. А потом погрузить на пароход. Ну, в общем, все как обычно.

— Сделаем, — улыбнулся Сухарев. — У меня на границе все куплено. И пограничники, и таможенники. Когда одну неделю не появляюсь, они уже скучают. Привыкли к моим «подарочкам».

— Груз очень важный, — строго сказал Сириец, — головой за него отвечаешь. Если что-нибудь случится, я с тебя лично спрошу.

— Как полагается, — согласился Сухарев, — порядки знаем.

— И про груз никому ни слова, — жестко сказал Сириец, — даже своей Наде. Никому, ты понял?

— Конечно. Когда нужно ехать?

— Я тебе скажу. Может, завтра. А может, послезавтра. Ты точно уверен, что сумеешь пройти границу без осложнений?

— Да, конечно. Меня же там все знают. Сколько контейнеров перевез в разные стороны. Там одна женщина есть, начальник смены в таможне, она вообще в меня влюблена. Бросай, говорит, свою Надю и переходи жить ко мне.

— Вот в ее смену и переедешь. Все документы оформим как полагается. И запомни, Сухой, — пока груз на пароход не будет погружен, за него ты отвечаешь. Только ты.

— Я один поеду?

— Нет, поедут наши ребята. Федор встретит тебя в Хельсинки. А с тобой еще один типчик поедет. Но это так, для страховки.

— Какой типчик?

— Иностранец. Владелец груза.

— Все ясно. Доставлю в лучшем виде, — кивнул Сухарев. Он уже предвкушал роскошный обед и клюквенную настойку, которую подавали в «Храме». Но был разочарован.

— Ладно, — закончил разговор Сириец, — можешь ехать. Моя машина тебя отвезет. И запомни — никому о нашем разговоре ни слова.

Обратно Сухарев ехал с понятным чувством легкой обиды. Мог бы и пригласить пообедать, разочарованно думал он. Деньги изменили Сирийца. Впрочем, такие деньги испортят кого угодно. Нужно будет заехать по дороге в какой-нибудь ресторан. Он только сейчас почувствовал, что проголодался.

Москва. 5 августа

После совещания у него нашлось еще много всяких дел. Он закончил работу в половине девятого вечера, когда другие сотрудники уже ушли. По натуре Манюков был человек демократичный, он старался не мучить своих людей излишним рвением. Виктор Федорович Манюков не работал раньше не только на какой-нибудь ответственной работе, но и вообще не мог себе представить, что будет сидеть в кабинете бывшего заведующего Международным отделом ЦК КПСС и помогать самому Президенту определять внешнюю политику страны.

Манюков был из того набора демократов, что участвовали в демократическом движении в первой волне конца восьмидесятых. Он работал тогда заведующим кафедрой истории в Тульском университете и даже не предполагал, куда вознесет его эта волна. Сначала с триумфом победил на выборах в народные депутаты СССР, когда противостоявший ему секретарь райкома был неожиданно и серьезно скомпрометирован появившимися в центральной печати статьями о его махинациях. Скандал замять не удалось, дело расследовала специальная комиссия. Правда, она ничего не нашла, а секретарь райкома, получив сердечный приступ, отправился в больницу, но тем не менее на волне тех разоблачений, которые сотрясали страну в конце восьмидесятых, успех Манюкова был весьма симптоматичен.