Записки прокурора - Анатолий Безуглов

Казалось, что теперь уже можно ставить точку и приступить к составлению обвинительного заключения. Можно, но я этого не делал, хотя сроки следствия подходили к концу. Где-то там, подсознательно, вопреки моей воле, рождались сомнения, возникали вопросы, на которые я не мог дать исчерпывающего ответа. Вспоминалась та нервная поспешность, с которой стала каяться Лабецкая. А что, если здесь тот самый случай, когда обвиняемый "искренним" признанием своей вины хочет отвлечь внимание следователя от более тяжкого преступления? Не для этой ли цели Лабецкая на случай разоблачения подготовила версию о неудачном аборте?

Была ли Смирнова беременной - вот главный вопрос, вставший тогда передо мной. Чтобы ответить на него, требовалось найти медицинскую карточку Елены Смирновой того далекого 1947 года и того, кто был или мог быть отцом так и не увидевшего свет ребенка. Вопреки ожиданиям, мне удалось довольно быстро установить и то и другое. Буквально через неделю я уже беседовал с Алексеем Антоновичем Петровым, приехавшим из Воронежа, где он работал главным врачом одной из городских больниц. В 1944 году он был тем самым лейтенантом А.А.Петровым, который подарил своей любимой Елочке - так он называл девятнадцатилетнюю Лену Смирнову - серебряную шкатулку, которая через девять лет обнаружилась в квартире Лабецкой. Правда, я еще не предъявлял ему эту шкатулку для опознания, но был абсолютно уверен, что это так.

Узнав, в чем дело, Алексей Антонович поведал мне историю своих отношений с Леной Смирновой.

Они служили в одном госпитале - он хирургом, она - медсестрой. Полюбили друг друга. Но о регистрации как-то не задумывались. Во время войны некогда было, а после войны решили сделать это на родине. Потом Лена стала расстраиваться из-за того, что у них не было ребенка. Врачи установили у нее бесплодие, но сказали, что после санаторного лечения она может стать матерью. Супруги решили, что Лена должна уехать на родину, чтобы полечиться. Из Германии Смирнова уехала в августе сорок седьмого года, а через два месяца Петров получил письмо от ее родителей о том, что Лена осуждена на семь лет за спекуляцию. Он обращался во многие учреждения, но отовсюду получал один и тот же ответ: "О гражданке Смирновой никаких сведений не имеется".

Шли годы. Лена не писала. Сначала Петров думал, что она стыдится писать из заключения, а потом решил: разлюбила. Да и время сыграло свою роль встретил другую. Сейчас у него жена и двое сыновей-близнецов.

Когда я среди других вещей предъявил Петрову шкатулку, он сразу опознал ее и подробно рассказал об обстоятельствах, при которых он подарил ее в 1944 году.

Теперь, когда картина окончательно прояснилась, я решил провести последний допрос обвиняемой.

Лабецкая вошла в кабинет и, вновь увидев трех сидящих у окна мужчин, испуганно-вопросительно взглянула на меня.

- Решил представить вам старого знакомого, - сказал я. - Надеюсь, на этот раз вы узнаете того, кто подарил вам серебряную шкатулку?

Лабецкая пожала плечами.

- Если вы намекаете на лейтенанта Петрова, то за войну я знала по крайней мере трех Петровых. Один Анатолий Аркадьевич, другой Афанасий Андреевич, а третьего я даже не помню, как звали. И все они были лейтенантами, - спокойно сказала Елена Ивановна, повернувшись спиной к опознаваемым.

Я решил раскрыть перед Лабецкой все карты:

- Однако присутствующий здесь Алексей Антонович Петров из десяти предъявленных ему шкатулок опознал только одну. Ту самую, что подарил Смирновой.

Лабецкая молчала.

Когда протокол был оформлен и подписан, я отпустил всех, и мы остались с Лабецкой одни.

- Елена Ивановна, прочитайте показания Петрова и вспомните, как мечтала Лена Смирнова иметь ребенка и что мешало ей осуществить это желание. - Я раскрыл перед Лабецкой дело. Но она даже не взглянула на него. Ознакомьтесь, - решительно сказал я. - Вот заключение доцента Власова. Это имя, вероятно, вам знакомо. Доцент Власов консультировал больных в том роддоме, где тогда работали и вы. По вашей просьбе он осматривал Смирнову 5 сентября 1947 года.

Лабецкая опустила голову. Она задыхалась. Я подал ей стакан воды. Она сделала судорожный глоток и залилась слезами.

- А вот здесь... - спокойно продолжил я, но допрашиваемая остановила меня вялым движением руки.

- Не надо, - сквозь слезы прошептала она. - Не надо. Я все расскажу...

Несколько секунд были слышны только всхлипывания. Потом Лабецкая сама протянула руку к стакану с водой, двумя глотками осушила его до дна и сказала:

- Я убила Смирнову... Ничего не скрою от вас...

Часа полтора длился ее рассказ, путаный, сбивчивый, прерываемый то плачем, то долгим молчанием.

Она рассказала о том, как в конце августа 1947 года совсем неожиданно явилась к ней на квартиру Лена Смирнова, которая просила показать ее профессору. Лабецкая обещала договориться с доцентом Власовым. В знак благодарности Смирнова подарила ей одно красивое платье, хотя в ее чемодане их было много, очень много. В душе Лабецкой одновременно вспыхнули зависть и ненависть к Смирновой. За то, что у нее было все: и любовь, и эти красивые платья, и даже слава победителя, два ордена и медали. Ночью Лабецкая задушила подушкой спящую подругу... Нет, она вовсе не хочет оправдываться и вводить в заблуждение следствие. Она признает, что убийство было совершено из корысти...

В тот день, когда я направил в суд дело по обвинению Лабецкой в умышленном убийстве, ко мне пришел Матвей Михайлович Клинов. И по его счастливым глазам, в которых, однако, стояли слезы, было понятно: у человека большая радость. Невольным виновником этой радости оказался я. В результате моих запросов была найдена его дочь. И вот через шесть лет она приехала навестить отца.

Но, честно говоря, его рассказ был и горьким испытанием для меня. Это был упрек моим ошибкам и заблуждениям, которые, слава богу, удалось исправить.

Старик пришел поделиться со мной, как по своему недосмотру едва не потерял дочь.

Но, к счастью, ей встретился хороший парень. С ним она и уехала (а вернее сказать, сбежала) на Дальний Восток. Подальше от Жоры Тарзана и его друзей.

А не писала о себе, потому что боялась, как бы Ерыгин ее не нашел и жизнь ее не поломалась.

Клинов бережно протянул мне любительскую фотографию. Девочка лет пяти с большим бантом и смеющимися глазами.

- Внучка, - гордо сказал он. - У нее-то в жизни все будет хорошо. Я верю в это, товарищ следователь.

И мне показалось, что на слове "товарищ" Клинов сделал особое ударение.

ДОСЛЕДОВАНИЕ

В 1955 году меня перевели в Зорянск, небольшой город, каких много в центральной полосе России, на должность помощника прокурора района. Я еще толком не успел освоиться на новом месте, как вызывает меня прокурор Алексей Платонович Звянцев и говорит:

- Еду, Захар Петрович, в Москву. Останетесь исполнять обязанности за меня. - Он вздохнул. - На пенсию уже пора, а вот посылают учиться. Двухмесячные курсы... Кажется, вы уже осмотрелись?

- Да вроде бы, - ответил я.

Званцев обратил внимание на то, чтобы жалобы и заявления рассматривались в срок, и вообще дал немало советов. В том числе постараться избегать конфликтов. И еще он просил меня участвовать в судебном процессе по делу об убийстве, на котором должен был выступать сам, но из-за поездки в Москву не мог.

Прокурор уехал, а я тут же засел за изучение дела: до процесса оставалось всего два дня.

Обстоятельства были таковы. 20 мая 1955 года два приятеля Дмитрий Краснов и Иван Хромов, студенты 2-го курса Зорянского строительного техникума, пошли утром на Голубое озеро, расположенное на окраине города. Место красивое. Укромные уголки для рыбалки, березовая роща, изумрудные поляны, ручные белки. И в то же время беседки, скамеечки, где можно отдохнуть. Ребята прихватили с собой удочки, еду и выпивку.

Вот эта самая выпивка и привела к трагедии.

Из материалов предварительного следствия выходило, что оба приятеля сначала удили рыбу, а затем расположились недалеко от берега на небольшой полянке в роще, разожгли костер и распили бутылку водки. Затем пытались играть в волейбол с незнакомой компанией ребят, где чуть не подрались с одним из парней. Вернувшись к костру, Краснов и Хромов выпили бутылку вина, после чего Краснов почему-то стал насмехаться над Хромовым, говоря, что его ни одна девушка не полюбит. И назвал его "гусаком".

Дело в том, что Хромов в детстве попал под машину и получил перелом правого плеча, ключицы и нескольких ребер. В результате травмы у него деформировалась грудь.

Хромов схватил нож и нанес приятелю пять ран в грудь, живот и плечо. Одна из них - в сердце - оказалась смертельной. Это случилось около шести часов вечера.

На место происшествия выехала оперативная группа милиции Зорянска во главе с начальником уголовного розыска капитаном Василием Егоровичем Жгутовым.

Допрошенный на месте Хромов сказал, что его товарища убил какой-то незнакомый человек. Но его путаные, сбивчивые объяснения показались работникам милиции подозрительными, и Хромова решили задержать. Капитан Жгутов продолжил допрос в милиции. В конечном счете Хромов признался в убийстве друга.