Нарги. Социальная утопия - Иван Петров

Безликое здание школы мокрой серой глыбой торчало из земли. Школьники уныло стекались в ее распахнутые настежь стеклянные двери в металлических решетках. Но сегодня в пейзаже сонного утра появился необычный элемент. У самых ворот спелым мандарином красовался джип. Казалось, что само солнце спустилось из-за плотных туч. Питерские номера были изрядно забрызганы местной грязью, а от капота струился пар – двигатель заглушили недавно. Раньше его здесь никто не видел, как, впрочем, и других машин. Школа находилась в шаговой доступности для каждого обитателя города. «Ого, крутая тачка, хотя окрас девичий», – подумал Витя и уже собрался подпрыгнуть, чтобы от души харкнуть на лобовое стекло, но какая-то неведомая ему ранее сила отвела его от этого поступка. Шумная и грязная раздевалка кишела учениками. До Вити донеслись обрывки откровений пятиклашки: «Наша классная маме сказала, чтоб через меня по сто рублей в неделю передавала, и тогда двоек и троек не будет. Мы уже пятьсот рублей отнесли». «Ну, да – училка не промах, – подумал Виктор, – тридцать рыл в классе умножаем на сто и еще на четыре, выходит двенадцать косарей в месяц. Делим на двадцать рублей и получаем шестьсот банок пива. Неплохой бизнес».

В классе было сыро и прохладно, как в морге, отопительный сезон начинался только в ноябре, а искусственное освещение придавало лицам еще не проснувшихся учеников мертвенный оттенок. Звонок будильником встряхнул школьников и одарил вторым за утро пробуждением. Через мгновение дверь с маху распахнулась, и появилась директриса – сухая старушенция с колючим, злым взглядом, всегда переполненным чем– то гадким.

– Ученики, встать! Всем тихо! Доброе утро!

Класс передернуло, и дети вытянулись возле своих парт.

– Доброе утро, Мария Васильевна! – заполнилась разноголосьем тишина.

– Представляю вам учителя литературы и русского языка: Кирсанова Лидия Александровна. Лидия Александровна оканчивает обучение в Санкт-Петербургском государственном университете и пишет дипломную работу по преподаванию литературы в школе. К нам она на месяц, так что пользуйтесь случаем: преподаватели-предметники нынче в дефиците, и когда нас посетит литературовед вновь, одному богу известно.

И директриса, простучав каблучками к выходу, прикрыла за собой скрипучую дверь.

– Садитесь, ребята, – добрый голос заполнил класс.

Совсем молодая женщина, в строгом черном платье и аккуратно обмотанным вокруг хрупкой шеи малиновом шарфике, стояла у доски и весело смотрела на учеников. Аромат ее духов весенними цветами пронизал плотную ткань подросткового пота, и, казалось, сама весна сквозь осеннее стекло ворвалась в неуютное помещение, осветив монохромные лица детей теплой улыбкой.

С первой до последней минуты этот и последующие уроки Лидии Александровны были заполнены рассказами о другой жизни, о прекрасном существовании которой подростки только догадывались, но не представляли ее во всех деталях. А эти детали преподносились в произведениях писателей, которые жили в Питере, Москве и даже за границей, и хотя жизнь у них порой складывалась не ахти как хорошо, но то, что они делали, было велико по своей сути, ибо давало представление о прекрасном даже тем, кто с ним никогда не соприкасался. Становилось понятно, почему учительница каждое утро преодолевает более ста километров до школы и каждый вечер бежит прочь в свой город. В свой прекрасный город. Прекрасное лечит. Прекрасное спасает и дает надежду. И учитель для школьников сам стал тем прекрасным, общение с которым сделало их жизнь пусть немного, но все же лучше, потому что ничто не делает собственную жизнь лучше, чем образец лучшей жизни. И этот образец был предъявлен. И этого было достаточно.

Виктор начал учиться. Это произошло сразу после того урока. Он больше никогда не был в старой крепости, прекратил пить пиво, так и не научился курить. Через год он поступил в гуманитарный интернат, переехал жить в Питер и больше уже никогда не возвращался в свой родной город, даже на время длинных летних каникул. А та, ради которой подросток начал новую жизнь, в тот же год уехала с мужем в Америку и больше уже не встречалась в его жизни. Через любовь к молодой учительнице Виктор полюбил все самое лучшее и стал максималистом на всю жизнь.

Жизнь стремительно падала в пропасть времени. Каждый день проживался от первого до последнего часа, и даже сон не давал мозгу расслабиться, а предлагал новую работу: слушать аудиокниги, запоминать иностранные слова и погружаться в сложные концерты классической музыки. На последнем курсе Виктора заметили по ряду публикаций в рамках дипломной работы, и, хотя его фамилия стояла в самом конце авторского коллектива, все прекрасно понимали, что работу пишут те, кто замыкает длинную цепочку авторов. На ежегодной апрельской конференции «Трудовые ресурсы и социальные противоречия», которая традиционно проходила в Центральном дворце молодежи, Виктору предложили работу в юридическом отделе Федеральной миграционной службы, и он, почти не раздумывая, согласился на переезд в Москву. Карьеру лучше делать в первой столице, чем во второй, рассудил он. После трех лет работы над подзаконными актами, он прошел по конкурсу на должность ведущего специалиста в создаваемое агентство по ассимиляции народов и серьезно изменил свой материальный статус, сменив через год подержанный «Опель» на новенькую «Тойоту Камри». Личная жизнь складывалась великолепно и необременительно. Успешный молодой человек нравился слабому полу, в нем многие видели опору и стабильность на многие годы семейного счастья. Он не отталкивал от себя и не разочаровывал, а говорил лишь то, что хотели от него услышать, и это создавало иллюзию, что он именно тот человек, который нужен для серьезных отношений. Отношения были непродолжительными, но искренними. Он не обманывал, просто показывал, что теперь любит другую и ничего не может поделать с этим. И это было самым веским аргументом для женского сердца, ибо только женское сердце понимает всю силу неуправляемой любви, зависимость от нее человека и все бессилие перед ней любого. Виктор экспериментировал с собой и с любящими его женщинами. Он не любил ни одну из них, просто не любил, но эта нелюбовь не была тождественна ненависти, это было нечто другое, с чем он и хотел разобраться. Еще на превом курсе он понравился белокурой Иришке с параллельного потока, муж которой уже окончил университет и неплохо зарабатывал, судя по нарядам студентки и ее автомобилю. Ее спокойное лицо всегда светилось улыбкой благополучия и определенности. Они встретились до банальности просто – в библиотеке после лекций, где проходил кружок по римскому праву. В зале были преимущественно девушки, их глаза светились от любви к молодому преподавателю. Виктор чуть опоздал к началу и сел на первый попавшийся стул рядом с блондинкой, все немногочисленные места рядом с парнями были заняты. Пот стекал за ворот и создавал ощущение неловкости. Молодой человек понимал, что его запах может быть неприятен девушке и она в лучшем случае посмотрит на него с плохо скрытым пренебрежением, а в худшем – распустит слух про вонючего деревенского паренька. Ирина улыбнулась Виктору, игриво повела носом и показала, как она осязает драматизм его теперешнего состояния. Но ее шариковая ручка вновь побежала по полуисписанному листу бумаги, и Виктор подумал, что инцидент с потом исчерпан, и, более того, мысль, что поту придают столь великое значение, большее, чем он того достоин, даже развеселила его и вернула в прекрасное расположение духа. Но Ирина вдруг ловким движением извлекла белоснежный носовой платок из внутреннего кармана своей жилетки и с выражением приветливого сочувствия на лице положила его на колено Виктору. Юноша одними губами поблагодарил девушку, и на мгновение его взгляд споткнулся о бездну ее глаз. Аккуратно, чтобы не привлекать внимания, он промокнул лицо, шею, тщательно вытер  кисти рук и уже собирался скомкать платок в кармане своих брюк, как ощутил на своем бедре руку Ирины. Ее раскрытая ладонь была не менее влажной, чем его собственная минуту назад, и покоилась в ожидании платка. Улыбка слетела с ее лица, взгляд потупился и скрылся за плотной завесой густо накрашенных ресниц. Зал вновь зашуршал ручками, едва успевая за мыслью преподавателя. Но девушка даже не шелохнулась, и только ее дыхание стало чуть глубже. В ее позе не ощущалось ни напряжения, ни тревоги, а напротив, можно было разглядеть смирение и покорность христианина перед испытаниями рока. Дождавшись влажную материю, она бережно сложила ее и вернула на прежнее место. До конца занятия Ирина так и не подняла взгляда на юношу, и не сказала ему ни слова. Неделю она не смотрела в его сторону, но было поздно: химическая реакция произошла, и ход ее для девушки был необратим. Виктор тогда и не понял, что произошло между ними, и почему Ирина пришла к нему в общагу дождливым осенним вечером и попросила поцелуя, после которого, рыдая, призналась, что любит только его и просит лишь об одном: или прогнать ее прямо сейчас раз и навсегда, или не прогонять уже никогда. И Виктор не прогнал, а почему-то неожиданно для самого себя как должное принял дар ее любви и охотно стал распоряжаться им по своему усмотрению. Он испытывал к ней исключительно влечение, которое обострялось и совершенствовалось с каждой их встречей. Через месяц Ирина сказала, что более не может обманывать мужа, и еще через два месяца поселилась на этаже Виктора, втридорога заплатив за однушку. Теперь юноша мог, не мешкая, удовлетворять свои сексуальные потребности, которые становились все изощренней, но ощущения от их реализации были, напротив, все менее острыми. Притупленное чувство требовало все новых и новых фантазий, которые в итоге реализовывались в разврат как форму потребления чужой любви. Разврат, конечно, давал разрядку нервной системе, утомленной ежедневной гонкой за знаниями на длинной дистанции учебного процесса, но у него была и оборотная сторона: он выхолащивал чувства молодого человека, надолго формируя иммунитет к самому земному из всех – толерантность к любви. Ирину обижало, что Виктор практически перестал целовать ее, и губы ее, созданные самой природой для жарких поцелуев единственного, были вынуждены каждый раз плотно обхватывать лишь малую часть любимого и через минуту-другую заполнять все небольшое пространство, расположенное за ними. Эта процедура была обязательной и предваряла собой любые сексуальные требования Виктора. Но такое обращение с нею, однако, не лишало девушку надежды на прекрасное будущее, ибо юноша никогда не предохранялся, а значит, имел серьезные намерения. Ирина, как чуда, ждала беременности, она являла собой для нее все: оправдывала ее уход от мужа – невинной жертвы ее безумной любви к другому мужчине – и спасала от греха Виктора, превращая сексуальные забавы с чужой женой в поле собственной ответственности за судьбу теперь самых близких ему людей – его будущего ребенка и женщины, которая явит ему это чудо. Беременность наполняла жизнь смыслом. И когда наконец Ирина почувствовала изменения в своем организме и подтвердила их несколько раз для надежности тестами, казалось, что вечная весна в одночасье ворвалась в ее жизнь. Еще до замужества она могла долго и детально фантазировать сцену сообщения пока безликому мужу известия о своей беременности. Представляла, как его глаза наполняются радостью, словно новогодние бокалы искрящимся вином. Крепкие нежные объятия и благодарный поцелуй, приносящий легкое опьянение и полное спокойствие.