Тропа Исполинов - Феликс Петрович Эльдемуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Угольки, случайно выхваченные человеком из плавильной печи Времени…
Одевшись, он принялся торопливо, одно за другим подбирать свои сокровища, и ещё более смутился, когда заметил, что незнакомка продолжает искоса за ним наблюдать.
Он смочил горсть камней в воде и ссыпал на широкий галечный блин.
— Вот. Сегодняшняя добыча…
Она, опустившись на колени, протянула руку за полупрозрачным, медового оттенка халцедоном. Какая маленькая у нее рука, подумал Тинч. И сама она — что делает здесь, так далеко от города?
— Здесь их много попадается, — облизнув солёные от морской воды губы, бросил он. — Просто надо знать, где искать.
Она, не откликаясь, продолжала рассматривать камешек на свет. В её тонких пальцах, с чуть отставленным в сторону мизинчиком, уголёк из печи Времени казался большой спелой виноградиной, но Тинч глядел не на камень…
Как там сказал неизвестный поэт?
…Меня от скверны излечи,
О ты, взгляд чистый исподлобья.
Из-за тебя — ломают копья,
Из-за тебя — звенят мечи…
Ах да, ведь незнакомка была красавицей… Наверное, он никогда не встречал такую. Просто сказка, а не девушка, понял он внезапно. Что такое, ещё негодовал в нем тот, прежний Тинч, а Тинч нынешний не в силах был оторвать взгляда от этих больших, глубоких, необычайно темных глаз, удлинённого, с небольшой горбинкой носа, маленьких тонких губ…
Встретясь с ним глазами, Айхо, не смутясь, привычно поправила тонким пальцем упавшую на лоб прядку, вернула камешек на место и спросила:
— Много? Зачем же ты их собираешь?
Он зачерпнул ладонью из подкатившей волны:
— Смотри. Это что, по-твоему?
— Вода.
— Вода, — повторил Тинч, разжимая пальцы. — Сколько ни бери её из моря — вода водой останется… А этот камень — обкатан морем. На нём волны оставили свои следы, свой портрет. И я могу унести его с собой, могу подарить другу, чтобы он, положив на ладонь этот камешек, тоже почувствовал, каково оно — море…
Так некогда говаривал ему отец.
— Тебя зовут Айхо? — решил уточнить он.
Она улыбнулась, быстро повела глазами — словно проследила взглядом за мелькнувшей по небу птицей и вдруг затараторила:
— Иногда. Когда я только родилась, папка назвал меня Олеоной, потому что это имя обозначает надежду. Но мне так понравилась одна весёлая птичка, что свила гнездо у нас в саду. Знаешь, она так смешно кричит: "айхо! айхо!", и очень любит семечки и маленькие орешки. И я решила, что все теперь будут называть меня Айхо, или просто — Ай. Лапуль, конечно, на дыбки: "да ты с ума… что это за имя такое — "Ай?" А папка подумал и говорит: "ну и пусть, называйся как хочешь, ты у нас и так всё равно как птичка…" А ты… Это что у тебя?
Она повернула руку Тинча так, чтобы отчетливо стало видно запястье, и он, почувствовав прикосновение её мягких пальцев, затрепетал от восторга.
— Дельфин и якорь, — сглотнув, пояснил он. — Рыбацкая наколка. Означает морское правило: "Спеши медленно".
— Тебя… зовут Тьинь-чьес, — уточнила Айхо.
— Можно просто: Тинч. Или — Тинчи.
— Тьиньчи-дельфинёнок! — произнесла она звучно. — Мальчик, вышедший из моря!
Его слегка смутило это "мальчик", и он, отбирая руку, поспешил спросить по-чаттарски:
— Вы недавно в городе?
— Да… Мы из Ихиса, — вновь повела глазами Олеона. — Слышно по разговору, да?
— Немного. У нас говорят: чаттарцы — это шепелявые тагр-коссцы.
Айхо нахмурилась.
— А у нас говорят, что это тагркоссцы — шепелявые чаттарцы. Они даже название нашей столицы Ифис произносят как "Ихис".
— У нас в Коугчаре живет много чаттарцев, но так далеко от города никто не ходит. Вы поосторожнее. Здесь разный народ попадается.
И только теперь рассмотрел у нее на бедре длинный тонкий кинжал в деревянных ножнах. Он и раньше наблюдал, что чаттарские девушки таскают при себе ножи.
Что ж, девчонка есть девчонка. Пускай покрасуется…
— Я провожу вас до города, — вызвался он. — В случае чего… я… договорюсь.
С моря рванул вдруг ветер, веером растрепал по воздуху волосы Олеоны, поднял дыбом вихры на головах малышей… Песчаный вихрь закружил над ступенчатым Храмом Огня, а великая Хормакис, как показалось Тинчу, иронично и грустно скосила свои ракушечные глаза ему вслед…
Они шли к городу. Малышня, громко споря, мешая тагрские и чаттарские слова, затеяла игру в "чья ракушка крепче":
— Оах, какой ты хытрый! Какой ты хытрый! Тачи'!
— Айоо!
— Зря вы достали меня из воды, — сказал Тинч. — И сами зря не купаетесь. Не сегодня-завтра задует Хайяк, и тогда — прощай, море, до будущего лета…
Айхо понимающе вздохнула:
— Я бы искупалась, да малыши крик поднимут. Папочка с мамочкой нарассказывали, что в море живет Камакудаку, который утащит к себе под воду.
— Вы в Коугчар надолго?
— Не знаю. Здесь мне нравится. До этого мы жили на квартирах в Дангаре, фу!.. Потом отец сказал: "мало ли что, времена неспокойные", и купил нам домик здесь, в Коугчаре.
"В Каукчь-аре" — произнесла она, и Тинч почувствовал, как от этой непривычной мягкости что-то тепло сжимается у него внутри.
— Лапуль, конечно, говорит, что он отправил нас куда подальше, и что он нас бросил. Только я не верю. Он ведь добрый, и ему тоже нелегко. Иногда, как приедет, садится где-нибудь в саду и курит, курит. А иногда плачет. Лапуль…
— А кто этот, ваш "лапуль"? — спросил Тинч.
Айхо непонимающе повела глазами, потом взяла в толк и расхохоталась:
— Ты свою маму как называешь?
— Как, как… — смешался Тинч. — Мама…
И, сам не зная почему, принялся рассказывать то, что решался доверить не каждому.
— Она умерла, когда мне не было и года. Отец говорил: слишком много несчастий было в её жизни. От этого человек не живёт долго. Она была родом из Бэрланда. Родители за долги отдали её в работный дом, хозяин продал работорговцу. В Чат-Таре она оказалась в обители святого Икавуша. Отец полюбил её с первого взгляда и вместе с… с одним чаттарским офицером выкрал её из монастыря. Во время помолвки в окно влетел камень… Им пришлось бежать. Она, когда умирала, попросила, чтобы ее не сжигали, как делают у нас — боялась, что будет больно, а похоронили на чаттарском кладбище… А потом, когда мне исполнилось десять, отец женился вторично… Ну, эту я запомнил! Потом, однажды, прихожу из школы… я тогда ещё в школу
