Тропа Исполинов - Феликс Петрович Эльдемуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За всю историю существования города Рифы не смогли защитить его лишь один раз, и этот случай Тинч запомнил на всю жизнь.
Маркон Даурадес тогда был старшиной цеха каменщиков, а самый дешёвый бутовый камень брали тут же, у моря. Весь день они с отцом лазали по скалам, намечая точки для сверления шпуров. Взрывать собирались назавтра, а сегодня лишь сверлили и подбирали осколки, что остались от предыдущих взрывов.
День выдался дождливым и ветреным, но залив, словно утомленный от ночного шторма, покоился серым зеркалом, изредка, нехотя побухивая в скалы невысокой прозрачной волной. Однако не знал усталости порывистый ветер с песком. К концу дня лицо у Тинча горело. Уставший, он завернулся в отцовский плащ и потихоньку клевал носом. Здесь же, под навесом скалы, отдыхали собравшиеся домой рабочие.
— Странное нынче море, — в который раз за сегодня сказал кто-то. — Погодите-ка… Смотрите! Что это?
И Тинч увидел, как из грозового облака, что собралось у горизонта, отвесно вниз опускается серый заостренный клюв.
Такой же продолговатый клюв вылез из моря навстречу, и оба они, соединясь, превратились в один высокий тонкий ствол. Протяжный удар грома долетел до берега.
И вот уже не один, а много стволов, почернев, изгибаясь лебедиными шеями бродили по морю, и в непрерывном рокоте грома всё новые тяжёлые клювы опускались из подступающей к берегу тучи.
Ветер с дождём были забыты. Поднявшись из-под скалы, люди в оцепенении наблюдали, как один из пронизанных молниями вихрей, подобный руке великана, шарящей по взмученным серым волнам, ускоряясь, пошёл прямо на берег.
— Стойте! Назад! — кричал отец, но его никто не слушал.
Они остались вдвоём. Отец не сводил глаз с побелевшего от молний, ревущего и воющего моря…
— Вот так, значит?.. — задыхаясь, приговаривал он. — И ты, жалкий слепец, вздумал меня запугать? Запугать нас?! — кричал он, прижимая к себе Тинча. — А я не боюсь тебя, незрячий выродок, как всегда не боялся, понял? И мы оба тебя не боимся! Правда, Тинчи? Ага! Правда!..
Углы плаща вырвало из их рук. Гулкая расплывчатая тьма сшибла с ног, придавила к подножью скалы. Тинч почувствовал, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть и потерял сознание.
…Потом были темнота и языки огня на щепках плавника. Волны накатывали на берег. Сам он, укрытый чьейто курткой, лежал у костра. Рядом вполголоса беседовали отец и двое-трое из рабочих.
Утром он рассмотрел страшный след — как будто здесь, прямиком через дюны протащилась огромная змея или гусеница. Ближе к дороге торчали вверх колёсами полузасыпанные песком, растерявшие камень повозки, и угрюмые люди с покрасневшими глазами раскапывали мокрый песок — медленно, безнадёжно…
Смерч прошёл по окраине города, разметав домишки предместий и повергнув наземь маяк, возле которого находилось их жилище.
С того дня корабли обходили Коугчар на ещё более почтительном расстоянии. А Маркон с сыном весною поставили новый дом…
5
Эх, да что за славное случилось в тот день море! Сладковато-свежее в порывах моряны, радужное в иголочках брызг, серебристое как наряд невесты! Тинч приналёг на вёсла, с удовольствием ощущая, как похрустывают на спине мускулы. Айхо вздумала было сунуть руку в воду, поглаживая мелкие волны, но Тинч её предостерёг: здесь, в глубине могло и в самом деле обитать что-нибудь такое, что не чета сказочному существу Камакудаку…
Добрались быстро. Тинч вылез из лодки, закрепил якорь и подал руку Айхо. После зыбкого и долгого пути им обоим казалось, что камни под ногами слегка покачиваются, как бы стремясь вот-вот уйти туда, в оливковую глубину лагуны, туда, где временами скользили медленные тени, и откуда из гладких волн время от времени поднимался гибкий плавник чудовища.
Её маленькая загорелая рука была на ощупь сухой и мягкой, и слегка подрагивала — как только что взятый из гнезда птенец.
Задул Бальмгрим — славный шторм будет к вечеру. Айхо обернула плечи широким платком. Тинч расстелил куртку на плоском, зелёном от засохших водорослей камне — присаживайся.
Сам примостился поодаль. Колотилось сердце. Оттого ли, что долго не брал в руки вёсел? Искоса поглядывал на Айхо.
Волны открытого моря набегали на камни и разбивались её ног. Её обернутая в платок фигурка показалась ему такой беззащитной, что захотелось присесть рядом, обнять за плечи, шептать на ухо непривычные, мягкие слова…
Море, под неоглядным, плывущим куполом небес, всё — текло, шевелилось, переливалось огнями и отблесками. В отчетливой дали, на горизонте появлялись и пропадали паруса — это шли корабли из Урса в Анзуресс и обратно. С другой стороны, над ровно вздымавшейся поверхностью бухты — кряж Тропы Исполинов трепетал в полуденном небе.
— Боже, сколько вокруг всего… — прошептала Олеона. — Сколько свободы, сколько простора… Цвета! Звуки!..
И тут же всё испортила (о женщина! Пусть и просто девчонка!):
— Нас отсюда не смоет?
Тинч отрицательно затряс головой: глупости.
— Может быть, приплывём сюда в другой раз?
— Будущим летом. Завтра я ухожу в Бугден, на заработки. До весны.
— А ты говорил, что дней через пять, — напомнила она.
— Говорил… — признался Тинч.
— Ты уходишь, папа уезжает… — сказала Айхо. — О чём это вы с ним поспорили?
— Так…
Ему так хотелось рассказать о тысяче вещей: и о том, что деньги, на которые ему бы жить да жить в эти пять дней, пришлось потратить на аренду лодки, но он ни капельки об этом не жалеет, и о том, что он, сын Маркона Даурадеса, никогда не сидел на лошади, и тому была причина — мечта стать настоящим моряком, а ведь ни один уважающий себя моряк не станет и пробовать садиться в седло…
Мощный вал катился в это время с моря. Споткнулся о подводный камень и с грохотом разбился у подножия рифа.
— Айхо… — начал он и остановился, сам не веря тому, что так просто и спокойно обращается к этой величавой красавице, и что он запросто может подсесть к ней рядом, и даже попробовать обнять её,
