Метаморфозы - Публий Назон

        Я бы назвал, не боясь, Палатином[24] великого неба.

        Так, расселись едва в покоях мраморных боги,

        На возвышенье, рукой опершись на скипетр из кости,

        Трижды, четырежды Он потряс приводящие в ужас

180 Волосы, поколебав и землю, и море, и звезды.

        Следом за тем разрешил и уста, возмущенные гневом:

        «Нет, я не более был вселенной моей озабочен

        В те времена, как любой из врагов змееногих[25] готов был

        С сотней протянутых рук на пленное броситься небо!

185 Хоть и жестокий был враг, — но тогда от единого рода

        Происходила война и единый имела источник.

        Ныне же всюду, где мир Нереевым[26] гулом охвачен,

        Должен смертный я род погубить. Клянуся реками

        Ада, что под землей протекают по роще стигийской, —

190 Было испытано все. Но неизлечимую язву

        Следует срезать мечом, чтоб здравую часть не задело.

        Есть полубоги у нас, божества наши сельские; нимфы,

        Фавны, сатиры и гор обитатели диких — сильваны.

        Если мы их до сих пор не почтили жилищем на небе,

195 Землю мы отдали им и на ней разрешим оставаться.

        Но, о Всевышние! Все же довольно ль они безопасны,

        Ежели мне самому, и вас и перуна владыке,

        Козни строить посмел Ликаон, прославленный зверством?»

        Затрепетали тут все и дерзкого требуют с жарким

200 Рвеньем. Так было, когда осмелился сброд нечестивый[27]

        Римское имя залить в неистовстве — Цезаря кровью.

        Ужасом был поражен, что громом, при этом паденье

        Род человеческий, вся содрогнулась вселенная страхом.

        Столь же отрадна тебе твоих близких преданность, Август,

205 Сколь Громовержцу — богов благоверность. Лишь голосом он и рукою

        Ропот вокруг подавил, все снова безмолвными стали.

        Только лишь кончился крик, подавлен владыки величьем,

        Сызнова речью такой прервал Юпитер молчанье:

        «Он уже кару понес, и об этом оставьте заботу.

210 Что совершил он и как был наказан, о том сообщу я:

        Наших достигла ушей недобрая времени слава.

        Чая, что ложна она, с вершины спускаюсь Олимпа,

        Обозреваю я — бог в человеческом облике — землю.

        Долго б пришлось исчислять, как много повсюду нашел я

215 Злостного. Истине всей молва уступала дурная.

        Вот перешел я Менал, где звериные страшны берлоги,

        После в Киллену зашел и в прохладные сосны Ликея,[28]

        В домы аркадцев входил и под кров неприютный тирана.

        Сумерки поздние ночь меж тем влекли за собою.

220 Подал я знак, что пришло божество, — народ тут молиться

        Начал. Сперва Ликаон над обетами стал насмехаться

        И говорит: «Испытаю при всех в открытую, бог ли

        Он или смертный. Тогда не будет сомнительна правда».

        В ночь, отягченного сном, сгубить нечаянной смертью

225 Хочет меня. По душе ему этак испытывать правду.

        Но, не довольствуясь тем, одному из заложников, коих

        Выслал молосский народ,[29] мечом пронзает он горло.

        После в кипящей воде он членов часть полумертвых

        Варит, другую же часть печет на огне разведенном.

230 Только лишь подал он их на столы, я молнией мстящей

        Дом повалил на него, на достойных владельца пенатов.

        Он, устрашенный, бежит; тишины деревенской достигнув,

        Воет, пытаясь вотще говорить. Уже обретают

        Ярость былые уста, с привычною страстью к убийству

235 Он нападает на скот, — и доныне на кровь веселится!

        Шерсть уже вместо одежд; становятся лапами руки.

        Вот уж он — волк, но следы сохраняет прежнего вида:

        Та же на нем седина, и прежняя в морде свирепость,

        Светятся так же глаза, и лютость в облике та же.

240 Дом сокрушился один — одному ли пропасть подобало! —

        Всем протяженьем земли свирепо Эриния правит.

        Словно заговор тут преступный замыслили! Значит,

        Пусть по заслугам и казнь понесут! Таков приговор мой».

        Речь Громовержца одни одобряют, еще подстрекая

245 Ярость его; у других молчание служит согласьем.

        Но человеческий род, обреченный на гибель, жалеют

        Все; каков будет вид земли, лишившейся смертных,

        Все вопрошают, и кто приносить на жертвенник будет

        Ладан? Иль хочет зверью он отдать опустелую землю?

250 И на вопрос их в ответ, — что его-де об этом забота, —

        Вышних царь запрещает дрожать и, не схожее с прежним,

        Он обещает явить — чудесным рождением — племя.

        Вот уж по всей земле разметать он готов был перуны,

        Да убоялся, пылать от огней не начал бы стольких

255 Неба священный эфир и длинная ось не зажглась бы.

        Вспомнил, — так судьбы гласят, — что некогда время наступит,

        Срок, когда море, земля и небесный дворец загорятся, —

        Гибель будет грозить дивнослаженной мира громаде.

        Стрелы тогда отложил — мастеров-циклопов[30] работу,

260 Кару иную избрал — человеческий род под водою

        Вздумал сгубить и с небес проливные дожди опрокинул,

        Он Аквилона тотчас заключил в пещерах Эола[31]

        И дуновения все, что скопления туч отгоняют.

        Выпустил Нота. И Нот на влажных выносится крыльях, —

265 Лик устрашающий скрыт под смольно-черным туманом,

        Влагой брада тяжела, по сединам потоки струятся,

        И облака на челе; и крылья и грудь его в каплях.

        Только лишь сжал он рукой пространно нависшие тучи,

        Треск раздался, и дожди, дотоль запертые, излились.

270 В радужном платье своем, Юноны вестница, воды

        Стала Ирида[32] сбирать и ими напитывать тучи.

        В поле хлеба полегли; погибшими видя надежды,

        Плачет селянин: пропал труд целого года напрасный.

        Не удовольствован гнев Юпитера — небом; лазурный

275 Брат[33] помогает ему, посылая воды на помощь.

        Реки созвал, и, когда под кров своего господина

        Боги речные вошли, — «Прибегать к увещаниям долгим

        Незачем мне, — говорит. — Свою всю силу излейте!

        Надобно так. Отворите дома, отодвиньте преграды

280 И отпустите тотчас всем вашим потокам поводья».

        Так приказал. И они родникам расширяют истоки,

        И, устремляясь к морям, в необузданном катятся беге.

        Сам он трезубцем своим о землю ударил. Она же

        Дрогнула вся и воде на свободу открыла дорогу.

285 И по широким полям, разливаясь, несутся потоки;

        Вместе с хлебами несут деревья, людей и животных,

        Тащат дома и все, что в домах, со святынями вместе.

        Ежель остался дом, устоял пред такою бедою

        Неповрежденный, то все ж он затоплен водою высокой,

290 И уже скрыты от глаз погруженные доверху башни.

        Суша и море слились, и различья меж ними не стало.

        Все было — море одно, и не было брега у моря.

        Кто перебрался на холм, кто в лодке сидит крутобокой

        И загребает веслом, где сам обрабатывал пашню.

295 Тот над нивой плывет иль над кровлей утопшего дома

        Сельского. Рыбу другой уже ловит в вершине у вяза.

        То в зеленеющий луг — случается — якорь вонзится,

        Или за ветви лозы зацепляется гнутое днище.

        Там, где недавно траву щипали поджарые козы,

300 Расположили свои неуклюжие туши тюлени.

        И в изумленье глядят на рощи, грады и зданья

        Девы Нереевы.[34] В лес заплывают дельфины, на сучья

        Верхние вдруг налетят и, ударясь, дуб заколеблют.

        Волк плывет меж овец, волна льва рыжего тащит.

305 Тащит и тигров волна; не впрок непомерная сила

        Вепрю, ни ног быстрота влекомому током оленю.

        Долго земли проискав, куда опуститься могла бы,

        Падает в море, кружа, с изнемогшими крыльями птица.

        Залиты были холмы своевольем безмерной пучины, —