Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк

Опасность всегда действовала на нее именно так — странным образом успокаивала. Что, как она подозревала, было ненормально.

Мужчины ее класса ищут кротких жен. Похожих на ангелов. Склонных к обморокам. И способных получить все необходимые им восторги от романа Троллопа.

Лилли же, оказавшись в гостиной, полной женщин, расхаживала вдоль окон. Когда же разговор неизменно перетекал в обсуждение того, как же выросли чьи-то там дети — Разве не все дети вырастают? Что тут вообще обсуждать? — она придумывала себе изящный предлог для ухода.

Светские дамы хихикали, обсуждая последние суаре — на них раздавали сигареты, свернутые из стодолларовых банкнот. Или вот в одном из домов Ньюпорта устроили для гостей игру: поиски бриллиантов в куче песка.

Лилли находила этих женщин невыносимо скучными.

Джентльмены ее класса были ничуть не лучше; никто из них не искал в жены женщину, обожающую скорость, любящую риск и предпочитающую проводить время на улице, а не в доме. И уж точно никто не искал себе женщину посреди шторма или в центре скандала.

Она склонилась ниже к лошадиной шее, развевающаяся грива коснулась щеки. Восторг незнакомой дороги, ритм ударов копыт по мокрым золотым и пурпурным листьям — именно это и было ей нужно, чтобы прогнать прочь беспокойство — или панику.

Они с Эмили взяли лошадей в стойлах гостиницы «Бэттери Парк», но это не были закисшие в стойлах клячи. Ее конь мчался по каменному мосту, вынося вперед левую переднюю, с каждым разом все дальше.

Упершись правой ногой в луку седла, она отдавалась ритму галопа. Вокруг над лесами и полями вздымалось кольцо гор, окутанное голубым туманом, который, словно пар, поднимался из их глубин.

Наконец, замедлив ход, она оглядела дорогу: березы, рододендроны и папоротники. Каменные мосты и ручьи.

Осталось несколько минут, чтобы подумать, чтобы попытаться понять последние поступки ее отца. Они с Эмили неделю назад приехали сюда из Нью-Йорка, чтобы встретиться с ним.

Эшвилл, Небесная страна, прислал он телеграмму из Нового Орлеана. Воплощение ярости, как пишут газеты. Раз вы едете туда с подругой, как ты пишешь в последнем письме, что, если я встречу тебя там? Неожиданный визит любимой дочери.

Он не телеграфировал ей с тех пор, как они с матерью переехали в Нью-Йорк, а в этой телеграмме он не экономил на словах — наоборот, они текли потоком, как будто он спешил или хотел, чтобы она почувствовала его тепло или и то, и другое. В последние месяцы он редко присылал письмо-другое, но это были деловые заметки, то про угрозу забастовки, то про налоги на импорт. Любимая дочь — так выражаться было для него нетипично. Теплота и порыв не входили в привычки отца.

Но она была рада случаю повидаться с ним, этим тайным Наполеоном Нового Орлеана, на которого она была так похожа — и которого едва знала. Так что эти четыре дня они с отцом и Эмили провели прекрасно — до вчерашнего утра, когда портье в «Бэттери Парк» вручил отцу телеграмму.

Его лицо посерело.

— Чертовы New York Times. Почему они не могут дать этой истории затихнуть, после стольких-то лет. Bordel de merde! Думают, что перехитрили меня, прислав сюда какого-то репортера, так, что ли?

— Трудно, — сказала она больше себе, чем ему, — выбрать более неподходящее время. — Если узнают, что тут есть хоть какое-то сомнение…

— Именно, ma chere. Il sont conts, идиоты. Отчего никто не запретит им копаться в моей жизни?

Он собрал вещи и уехал — даже не сказав куда — в течение часа. И забыл попрощаться с ней.

Сзади послышался стук копыт. Эмили догоняла ее тихой рысью.

— Ну, Лилс, судя по тому, как ты тут застыла, могу сказать — подъездная дорога тебя впечатлила. Так жаль, что твой папа не смог остаться и тоже ее увидеть. — Она помолчала, как будто была не уверена, стоит ли говорить что-то о том, каким странным был его внезапный отъезд. Но, решив не затрагивать эту тему, только улыбнулась. — Джордж будет в восторге от твоей реакции.

— Я уверена, у твоего дяди есть более важные дела, чем волноваться о мнении леди, которой он даже не видел.

— Погоди, это пока он не встретит тебя. Вот тогда и посмотрим, как его будут волновать твои мысли об этом проекте. — Эмили просияла улыбкой. В этом была она вся — детская радость и теплота, которую, при всей ее наивности, нельзя было не любить.

— Твой дядя производит впечатление совершенно довольного жизнью человека — путешествует по миру, коллекционирует предметы искусства, читает книги, строит свой тайный замок…

— Ну да. Но правильная женщина может показать даже самому довольному из людей, как он на самом деле несчастен.

Лилли рассмеялась.

— Ну, в смысле, без нее, — добавила Эмили.

— Позволь мне еще раз подчеркнуть, что я приехала с тобой сюда, на Юг, отнюдь не потому, что отчаянно ищу себе мужа.

— Никто, моя милая Лилли, не сможет заподозрить тебя в том, что ты отчаянно ищешь хоть что-нибудь. Ты просто берешь то, что захочешь, даже особенно не стараясь. Что напомнило мне — я хотела спросить, о чем это ты говорила с тем мужчиной на станции сегодня утром?

Лилли повернулась к подъездной дороге спиной.

— Трудно представить себе строение в конце, которое отвечало бы всем ожиданиям после этих зигзагов и поворотов.

Эмили расправила юбку своей амазонки.

— Можешь менять тему сколько угодно. Я только надеюсь, что тот человек со станции не доставит неприятностей. Он выглядит так… будто он из тех, кто может стать слишком хорошим знакомым.

Лилли почувствовала, как ее пульс снова замирает, а слова повисают в воздухе. Никто не должен был видеть, как она разговаривала на станции с тем человеком. Видимо, она плохо рассчитала, сколько времени займет у Эмили отослать телеграмму. Или, может, Эмили видела, как она подходила к нему. Кто знает, что она могла услышать.

— Это кто-то из местных. Спрашивал про работу. Я, естественно, отослала его прочь.

Она повернула лошадь, словно наслаждаясь видом гор.

К ним легким галопом приближался широкогрудый гнедой. По его легкому, но мощному шагу Лилли поняла, что это была ганноверская лошадь, полукровка.

На наезднике были сияющие черные сапоги и безупречно сидевший камзол для верховой езды с высоким твердым накрахмаленным воротником и черным галстуком. Кожа его казалась очень бледной, как можно того ожидать от человека, который считался книжным червем. Но все же это было приятное умное лицо — гораздо симпатичнее, чем его крупнозернистые размытые фотографии на светских страницах газет.

Уголки его губ