Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как драматично. И как же вы думаете добраться до истины?
Он дотронулся до ручки и блокнота.
— Я умею задавать вопросы. И наблюдать.
— Господи, — раздался рядом с репортером голос Ремы. — Наблюдать. Ну точно, как наша Керри.
Керри покачала головой в ответ на реплику тетушки. Но Рема, не переставая стучать спицами в такт движению поезда, лишь однажды обернулась на нее и продолжала:
— Господи, да она всегда замечала все самые мелкие детали. И выясняла, что за ними кроется. Эти ее заметочки, так мы это называли. У нее прямо дар, вот что.
— Это правда?
— Ну уж не дар, — сказала Керри более резко, чем собиралась.
Она-то знала, что такое этот ее «не-дар»: просто хороший навык. Ее способ борьбы за выживание. За то, чтобы защитить близнецов. Всего лишь отточенное искусство обращать внимание на такие мелочи, как взгляды, интонации и ритм шагов.
Журналист понимающе кивнул ей.
— А что вы замечаете теперь?
— Только то, что могли бы заметить и все остальные.
— Например?
Взгляд Керри скользнул по вагону, через проход, по скамейке, которой касались вытянутые ноги Талли. Там, слегка отвернувшись, сидел темноволосый мужчина — тот самый, в твидовой кепке, который бежал за мальчиком по перрону, — как бы защищая нависающим телом спящего на левом боку ребенка. В сгибе его правой руки лежал рулон бумаги. Почувствовав их взгляды, он посмотрел в сторону Керри и репортера — и сразу же быстро отвернулся. Его левая рука опустилась на грудь мальчика, как будто его успокаивал сам факт, что ребенок дышит.
— Ну, например… — Керри наклонилась поближе и понизила голос. — Вот почему у этого пассажира такая бледная кожа на шее сзади и над верхней губой? Все остальное у него загорелое, почти до черноты. Должно быть, он недавно постриг волосы и сбрил усы. Костюм на нем почти новый, но при этом плечевые швы практически трещат, а рукава не закрывают запястья, как будто бы он носит одежду другого, более низкого и щуплого человека.
— Ого, — приподнял бровь репортер. После чего игривым жестом вытащил свой блокнот и прошептал: — Теперь, мисс МакГрегор, вопрос — зачем?
Словно чувствуя неладное, мужчина снова вскинул на них через проход подозрительный, опасливый взгляд.
Сонно приподняв голову, Талли села на скамье и тоже посмотрела на мужчину.
— Керри, это же наш друг. Он показал нам с Джарси такой красивый рисунок дома мистера Вандербильта как раз перед тем, как ты села в Нью-Йорке в поезд.
Человек побледнел. Он явно не хотел, чтобы об этом узнали остальные.
Керри протянула ему руку — хорошие манеры забывать нельзя.
— Керри МакГрегор.
Он протянул свою, и рукопожатие состоялось.
— Марко Бергамини, — представился он. — Его губы выговаривали слова очень отчетливо, старательно произнося все звуки — несколько странная манера произносить собственное имя. — А это, — указал он на спящего ребенка примерно лет восьми, — Карло. Мой брат.
И снова эта нарочитая аккуратность в произношении имени. И имя мальчика было другим, не тем, что этот человек выкрикнул там, на перроне.
Склонив голову набок, Керри улыбнулась.
— Новое место — новые имена?
Тетя Рема повернулась к ней и слегка округлила глаза.
— Иногда бывает, что дар может обернуться здоровенной занозой в ослиной заднице…
Да нет, хотела возразить Керри. Никакой это не дар.
Вот ее бедная мама всегда лежит в постели, зачастую в таком горе, что не может пошевелиться, рожая одного за другим младенцев не крупнее кукол из кукурузных початков и таких же неживых. И отец — совсем неплохой человек, когда трезвый. Но настолько другой, когда пьян.
Как будто виски, просачиваясь ему в мозг, распаляло там все тлеющие угли предательства — каждое падение цен на зерно, каждое унижение от торговца, который требовал наличные вместо бартера. Все это уносилось в его кровь и собиралось, как казалось Керри, в правой руке.
Так что Керри смолоду научилась слышать, когда походка отца становилась неровной — он спотыкался, поскальзывался. Различать малейшую запинку в речи.
Чтобы знать, когда надо хватать близнецов и бежать.
Так что нет. Это был не дар. Просто навык выживания, который она обрела не по доброй воле.
Не-Марко Бергамини открыл было рот, чтобы защитить себя и свое имя, которое она подвергла сомнению. Но потом поднял руку и коснулся своей кепки.
— Честь имею.
— Взаимно, — ответила Керри, и он отвернулся.
Она склонилась к тете и прошептала ей на ухо:
— Рема, а почему у него были рисунки Билтмора?
— Если б ты тут не обвиняла его в том, что он выдумал свое собственное имя, глядишь, он и сам бы тебе рассказал. — Но тут Рема вдруг уронила клубок. — Мы уж почти дома, а я напрочь забыла, что у меня есть.
Она развернула сверток из красной материи, и по всему вагону разнесся аромат запеченного окорока и корицы. Потом подняла большую банку, стоящую у нее в ногах, и отвинтила металлическую крышку.
— Пусть сладкое молоко и не охладилось, но не думаю, что оно свернулось, — мои ноги подсказывают, что пол у них тут вполне холодный. — Она засунула ножичек с широким лезвием в баночку поменьше, наполненную печеными яблоками. Вложив по куску ветчины в две булочки, она намазала каждый из них яблочным пюре и протянула близнецам. Потом сделала то же самое для репортера, а потом еще три, которые передала Керри, а та, в свою очередь, отдала два из них не-Марко Бергамини и его брату, который только проснулся.
Рема кивнула в сторону малыша.
— У бедняжки, небось, уж колики начались, сколько он уже путешествует.
— Он так голоден, что ему невесело, — транслировала Керри, и оба итальянца явно выдохнули с облегчением.
— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал репортер, но при этом вернул свой бутерброд.
Рема нахмурилась.
— Сынок, это был кабан, который успел пожить на этом свете и не очень стремился жить дальше, если это тебя успокоит.
Керри открыла было рот, чтобы объяснить тете, в чем дело, но репортер улыбнулся Реме, и это ее успокоило.
— Мадам, спасибо, что вы угостили меня.
Керри откусила кусок, чувствуя, как яблоки, ветчина и булка буквально тают во рту. Потом она коснулась плеча Ремы.
— Мало ли что
