Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Несколько солдат — это были преторианские гвардейцы — уже убирали за собой поле битвы, заворачивая в ковры окровавленные тела каких-то людей, что валялись на полу. Опытным взглядом Тиберий оценил неплохую вооруженность покойников: мечи, кинжалы, несколько коротких германских копий — все это тоже было разбросано по полу. Видимо, гвардейцы напали на этих людей внезапно, не дав им возможности как следует воспользоваться своим оружием.

Увидев Тиберия, все замерли. К нему навстречу быстро шагнул офицер, старый среди гвардейцев. Но тут же узнал Тиберия и вытянулся, отдавая честь старшему по званию.

— Что здесь происходит? — спросил Тиберий, не торопясь вкладывать меч в ножны.

— Обнаружены заговорщики, трибун! Прятались с неизвестной целью. Замечены и уничтожены караульным подразделением. Докладывает старший караула Терциний Авл, командир пятой центурии особого полка!

Тиберий кивнул офицеру, убрал меч и вышел. «Ай да матушка, — думал он, — ведь это для меня было приготовлено»! Итак, перед нами богатый выбор: жениться на перезрелой красотке Юлии, став зятем императора, — или вот так же быть завернутым в ковер и ночью потихоньку вынесенным из дворца, чтобы оказаться в Тибре. Что выбрать? Наверное, брак с Юлией все же предпочтительнее.

Готовясь к аудиенции у Августа, Тиберий убеждал себя, что его положение не так уж плохо. Он расслабленно сидел в ванне, полной горячей воды — давно забытое ощущение, — и думал, что если уж приходится исполнять материнскую волю, то исполнять ее надо безоговорочно. Глядишь — и вправду он когда-нибудь станет императором, уж своего Ливия непременно добьется. Надеясь на такое будущее, можно найти в себе силы примириться со многими вещами, пусть даже и невыносимыми. Потому что когда он станет императором, то первый, кто пожалеет об этом, будет Ливия. О, как горько она пожалеет!

Вечером того же дня сиятельный Август, отец отечества, вместе со своей супругой, царственной Ливией, приняли Тиберия в своих покоях. Август был приветлив, обстановка радовала сердце непринужденностью. А когда в нескольких словах обговорили суть дела — разговор шел в присутствии пунцовой от счастья Юлии — и возлегли к столам в уединенном (только для особых приближенных) триклинии, чтобы усладить тело и душу изысканными кушаньями и винами, то стало совсем хорошо. Тиберий пил кубок за кубком, удивляясь, что Август нынче не ограничивает его в вине, поглядывал на Юлию, которая, чтобы произвести впечатление получше, почти не пила, и постылая женщина начинала ему казаться не такой уж нежеланной. Что и говорить — многие знатные римские вельможи отдали бы все на свете, чтобы очутиться на месте Тиберия. Август, тоже немало выпивший, остался на этот раз вполне доволен поведением и внешним видом своего нового зятя. «Главное, впрочем, чтобы женщины были довольны», — заключил про себя император. Тиберию было велено поторопиться с разводом.

Вскоре Тиберий окончательно обрел утерянное душевное равновесие. Тем более что мать оградила его от самого неприятного — объяснения с Випсанией и полагающихся при разводе процедур. Все было обделано быстро, властью коллегии жрецов под руководством Верховного понтифика, обязанности которого временно исполнял сам император Август. Випсании просто сообщили, что она больше не жена Тиберию, лишается права воспитывать сына, — и поскорее выдали ее вновь замуж, за молодого патриция по имени Азиний Галл, сына знаменитого соратника Юлия Цезаря, Азиния Поллиона. Этому Поллиону сам Август когда-то дал почетное прозвище «последний римлянин», имея в виду его приверженность древним традициям, конечно. Тиберию сказали, что покинутая им Випсания недолго горевала и очень обрадовалась своему новому браку. Что ж, он не осуждал за это свою бывшую любовь.

Сына Тиберия, которого звали Друз Юлий Цезарь, Август отдал под присмотр и покровительство Ливии. Самому Тиберию пока некогда было заниматься его воспитанием: паннонские провинции снова бунтовали, грозя отпасть от Империи. Да и в обоих Галлиях, где Тиберия хорошо знали, тоже было неспокойно. Кому же и наводить там порядок, как не ему? Проведя с молодой женой в Риме несколько положенных дней, Тиберий, с благословения императора, вновь отправился в Паннонию к своим легионам.

Юлия, оставив мачехе детей, увязалась вместе с ним, и Тиберий, опасаясь немилости Августа, не смог ей в этом отказать.

Если бы Тиберия спросили, что он может сказать о всей своей прожитой жизни, то он, не раздумывая, ответил бы, что его жизнь — это тяжкое испытание, посланное ему богами.

И все свои звания, должности и почести, ему оказанные, он с большой радостью променял бы на тихое уединенное существование в каком-нибудь отдаленном месте, в домике возле моря. Этот домик в уединенном уголке мерещился Тиберию с самого детства, когда против его желания мать и Август начали его приобщать к активной государственной деятельности и светской жизни. Он не любил шумных игр со сверстниками, терпеть не мог вникать в городские проблемы, которые его совершенно не касались, его юношеское воображение не пленялось ни сенаторской тогой с широкой красной полосой, ни шлемом военачальника, украшенным золотым изображением орла. Он хотел одного — чтобы его оставили в покое.

Но тихая и спокойная жизнь была Тиберию не суждена. Едва достигнув совершеннолетия, он получил свою первую государственную должность квестора[18], гораздо раньше положенного срока — по личному указанию Августа. Непосвященному могло показаться, что принцепс благоволит к своему пасынку и старается продвигать его по службе ко все более высоким постам. Но это было не так. Август, не любивший Тиберия, считал его негодным человеческим материалом, из которого нельзя создать ничего путного, в то же время не мог от него избавиться — ведь Тиберий был сыном его обожаемой Ливии. И, нагружая молодого Тиберия непосильной работой — никто из юношей-аристократов не был загружен столь тяжело, — Август надеялся, что медлительный и всегда мрачный Тиберий обнаружит наконец перед взором общественности и своей матери полную неспособность к государственной и вообще к какой бы то ни было деятельности, запутавшись в непосильных и сложных делах.

Раздражение Августа пасынком только возрастало с течением времени. Тиберий, никому не жалуясь на тяжесть судьбы, отлично с нею справлялся. Будучи семнадцатилетним юношей, разобрался, в частности, с запутаннейшим делом Фанния Цепиона — сенатора, который принимал участие в заговоре Варрона Мурены против Августа, а ведь до этого весь сенат не смог найти в этом деле ни оправдательных, ни смягчающих обстоятельств. Более того, Тиберий в присутствии сената и самого Августа произнес блестящую речь, доказывающую виновность Цепиона, и добился, чтобы его осудили за оскорбление величества. И это был едва ли не первый прецедент такого рода: оскорбление величества тогда не рассматривалось как преступление. И Август, всячески подчеркивавший то, что в Риме он — всего лишь первый среди равных, а не какой-нибудь царь, который должен почитаться наравне с божествами, вынужден был согласиться с доводами Тиберия и восторженной реакцией сенаторов. Фанния Цепиона приговорили к лишению имущества и изгнанию, чего он не стал дожидаться, перерезав себе горло.

Так же успешно Тиберий вел судебные процессы — и непременно в присутствии Августа. Он с большой убедительностью защищал царя Архелая и жителей Тралл и Фессалии — от обвинений в измене Римской империи и несвоевременной уплате налогов. Он добился от чопорных сенаторов, не скрывавших своего пренебрежения к нему, молокососу (особенно перед Августом), выделения значительных средств в помощь разрушенным землетрясениями городам Лаодикеи, Феатиры и Хиоса. И сенаторы, обычно весьма экономные в затратах на отдаленные провинции, считавшие, что деньги должны двигаться от провинции к Риму, а не наоборот, ничего не могли противопоставить доводам Тиберия.

Судебные процессы и выступления перед сенатом хоть и отнимали много сил, но были не самой трудной его обязанностью. В те годы несколько раз подряд случился неурожай — и именно Тиберий как квестор должен был обеспечивать снабжение Рима хлебом и всякими другими продовольственными припасами. Для этого ему приходилось постоянно находиться в разъездах — так часто, что ночевки в лесу и в открытом поле, стычки с отрядами жителей провинций, оберегавших свое добро, стали для Тиберия такими же неотъемлемыми приметами образа жизни, как для большинства римских граждан посещение бани или цирка. В то время, когда другие услаждали душу дружескими беседами и философскими спорами под плеск теплой воды или глазели на поединки гладиаторов, Тиберий объезжал самые глухие углы разных провинций — в надежде найти укрытое от конфискации зерно или припрятанное в лесу овечье стадо, ругался и спорил с многоопытными и циничными префектами, придерживающими хлеб, по нескольку раз за ночь лично проверял караулы своего войска, чтобы не быть застигнутым врасплох охотниками до собранной им с таким трудом добычи. С тех пор в душе Тиберия возникла стойкая нелюбовь к традиционным городским развлечениям — боям гладиаторов, играм и скачкам колесниц.