Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова - Юрий Дружников

На самом деле никого не подсылали, и Павлик не заслужил еще офицерского звания в НКВД, чтобы командовать. Просто пришли с обыском и забрали. Авторам официального мифа пришлось туго: если Павлик Морозов сообщил отцу, что донес он, то разглашается секрет полиции, а если молчал, то как же прогрессивное человечество узнало, что мальчик совершил героический поступок? "Через кого только дознались? - восхищался писатель Яковлев в книге. - Вот какая власть нынче, ничего от нее не скроешь". Автор явно стремился польстить тайной полиции.

Через три месяца, худой, рваный, грязный, заросший (Трофим до этого брил бороду) отец был приведен на суд в Герасимовку пешком под конвоем двух милиционеров. Кормить преступника в деревне было негде, а он едва держался на ногах. Его вторая жена Нина Амосова уехала из деревни и вышла замуж за другого. К Татьяне и детям Трофим заходить не захотел. Охранники отдали его отцу с матерью на три дня под расписку. Здесь-то и возник вопрос, кто донес.

Павлик пришел в дом деда, где был отец. Трофим спросил его о доносе. Сын сперва отрицал свою причастность и дал ему вдоволь потерзаться в догадках. Насладившись, Павлик нанес удар, сообщив, что это благодаря ему будет суд.

"Трофим заплакал, - записал Соломеин показания очевидцев. - Мороз (дед. - Ю.Д.) соскочил, раз Пашке в ухо, второй... Пашка заревел и спросил:

- Что делаешь?

- Убью паразита!

Мужики отобрали Пашку и увели".

Выездную сессию суда проводили в деревенской школе. Местом заседания выбрали класс. Павлик на суде был скромен и величествен. Поэтесса 50-х годов Хоринская рисует его весьма довольным собой:

И мне задавали вопросы,

Как звать-величать, кто родня,

И судьи "свидетель Морозов",

Как взрослого звали меня.

Замечательная речь Павла Морозова на суде имеется у нас в двенадцати (!) вариантах. Полностью приведем неопубликованный текст из архива Соломеина, как самый первый по времени. Оставляем на совести Соломеина достоверность и грамотность оригинала.

"Дяденьки, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан об этом сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старается помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии, и еще добавлю, что мой отец сейчас присвоет кулацкое имущество, взял койку кулака Кулуканова Арсения и у него же хотел взять стог сена, но кулак Кулуканов не дал ему сена, а сказал, пускай лучше возьмет х...".

Койку отец взял у родной сестры, на нее он хотел постелить сена. Заметьте: в речи нет ни фальшивой справки, ни взятки, ни единой улики. Для доказательства вины отца он добавляет к интересам Октября (то есть революции) кровать и сено. Потом, в книге, Соломеин, разумеется, вставит в речь фразу о справках, выданных за взятки.

С чьих слов записал Соломеин речь Павла, установить не удалось. Единственная документальная ссылка на слова мальчика имеется в деле в"-374 об убийстве Павла Морозова. Это "Характеристика на убитых Морозовых Павла и Федора", подписанная работниками сельсовета. Но и она не содержит улик: "...При суде сын Павел обрисовал все подробности на своего отца, его проделки". Опубликованные в газетах, журналах и книгах речи Павла на этом суде восходят к тексту, составленному Соломеиным.

Печать сталинской эпохи рисует сцену суда с показательным цинизмом. На крик отца "Это я... Я! Твой батька!" Павлик, по словам журналиста Смирнова, заявил судье: "Да, он был моим отцом, но больше я его своим отцом не считаю". Эти слова в реальной жизни повторяли миллионы людей, проходя через допросы. Говорят, Трофим упал, услышав отречение сына. Губарев в отчете, опубликованном в "Пионерской правде", отделил чувства от убеждений: "Не как сын, а как пионер". "Пионерская правда" пошла еще дальше, назвав Трофима "бывшим отцом": "Вспомните речь Павлика на суде своего бывшего отца-подкулачника".

Поэт Боровин в 1936 году зарифмовал один из вариантов речи Павлика на суде:

Дяденька! Отец мой, - начал Павка,

Помогал проделкам кулака;

Помогал врагам, давал им справки,

Прикрывал их маской бедняка.

Да, теперь в колхозе всякий знает:

Он в совет пролез не зря,

И, как пионер, я заявляю:

Мой отец - предатель Октября.

Чтобы все кулацкие угрозы

Не страшили нас бы никогда,

Я отцу - предателю колхоза

Требую сурового суда...

Приговор вынесли поздно ночью. Журналист Смирнов в "Пионерской правде" писал: "Отца осудили и сослали на десять лет". Такой же приговор указан в Бюллетене ТАСС. Соломеин в книге указал, что отец получил не ссылку, а "десять лет строгой изоляции (то есть лагерей строгого режима. - Ю.Д.) с конфискацией имущества". Однако в документах говорится только о ссылке. В 1938 году в книге о Морозове Смирнов вдруг заявил, что отца осудили лишь на 5 лет. Дело в том, что в органах юстиции тогда были обнаружены "враги народа" и объявлено, что зря пострадало слишком много трудящихся. В соответствии с политикой данного момента писатель сбавил Трофиму срок.

За что был осужден Трофим Морозов? Почему приговор за подделку документов был столь суров? Отца Павлика официальная печать описывала черной краской. Писатель Анатолий Алексин в "Литературной газете" называл Трофима тупым, корыстолюбивым, ничтожным и жалким. Художник Дмитрий Налбандян в "Комсомольской правде" писал: "Звериный облик отца Павлика". Писатель Губарев, вначале находивший в нем нечто человеческое, через несколько лет в новых изданиях приписал Трофиму новые черты. Отец стал пьянчугой, а затем и вором: он крадет в ларьке конфеты и сам ест их, а Павлик гордо отказывается от угощения. Еще позже Губарев превратил Трофима в хитрого и злобного врага.

Между тем Трофим, по герасимовским меркам, был незаурядной личностью, его до сих пор поминают добром в отличие от его первой жены, которую в деревне не любят. "Трофим не только не пил, но и не выпивал, это все ложь, - говорила нам учительница Зоя Кабина. - Высокий, с красивой шевелюрой, стройный, хотя и полноватый, он был значительным человеком". Трофим был смелым солдатом в гражданскую войну, в боях за советскую власть дважды ранен. Оставленная им жена Татьяна говорила нам: "Восемь раз Колчак ранил его, жалко, что в девятый не убил". "Грамотный, авторитетный, - вспоминает Н.И., бывшая герасимовская жительница, - его избрали председателем сельсовета не так, как сейчас выбирают - единогласно и лишь бы не меня! а с обсуждением достоинств, с надеждой, что будет справедливым старостой".

Писалось, что несколько кулаков вытолкнули его в председатели, чтобы он укрывал их, но это неправда. Выдвигали его на собрании всей деревней, и долгое время он устраивал как народ, так и новую власть. Прежний председатель сельсовета проворовался. Учительница Кабина предложила на собрании избрать председателем Трофима Морозова. До самого ареста она была с ним в хороших отношениях и, стало быть, вряд ли могла, как писалось не раз, посоветовать его сыну донести.

Трижды переизбирался Трофим председателем, значит, крестьяне в нем не ошиблись. Благодаря уму и гибкости он умел находить среднюю линию между грубым давлением сверху и упрямым нежеланием мужиков делиться своим хлебом с большевиками. Трофим требовал оброка от односельчан, то есть выполнения поставок государству. Положение его было нелегким. Прибывавшие в деревню уполномоченные добивались от председателя сведений: сколько у кого земли, применяют ли наемный труд. Они сообщали об этом наверх, а оттуда поступали списки на раскулачивание. "Многих арестовывал он и отправлял в Тавду", писал Соломеин в первой книге. Крестьяне тоже угрожали Трофиму, что могут донести на его отца, что тот, будучи надзирателем в тюрьмах, издевался над большевиками, и тогда, мол, Трофима снимут с должности. Донос висел в воздухе.

Вместе с тем председатель сельсовета не очень шел на откровенность с уполномоченными, сдерживал чересчур агрессивных, готовых забрать хлеб подчистую. Трофим хитрил, преуменьшал сведения о запасах хлеба, научился давать туманные обещания в расчете на то, что присланного представителя сменит другой, более покладистый. И не ошибался: менялись они часто. "Выступая на собраниях, - писал Губарев в "Комсомольской правде", - он ратовал за колхозы, а дома подсмеивался над тем, что говорил на собраниях".

Но настал момент, когда сдержанность Трофима начала раздражать присылаемых сверху уполномоченных, и его решили убрать. В приговоре суда об убийстве Павлика обстоятельства дела Трофима звучат так: "...Будучи председателем сельсовета, дружил с кулаками, укрывал их хозяйства от обложения, а по выходе из состава сельсовета способствовал бегству спецпереселенцев путем продажи документов". Выходит, что он вышел из сельсовета до ареста! Мы не знаем, убрали ли его чиновники из района, или он сам отказался сотрудничать с советской властью. В любом случае именно конфликт с властями и послужил толчком к мести: заведению на него уголовного дела.