Песчаные короли - Джон Уиндем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Доктор Саксовер, как сегодня чувствует себя миссис Саксовер?
Когда Френсис снова повернулся к ней, он выглядел уже совсем другим человеком, словно с его лица упала маска, под которой он скрывал отчаяние. Он чуть заметно покачал головой.
— В больнице сказали, что сегодня утром она была довольно бодрой. Надеюсь, это правда. И это все, что они могут сказать. Она же ничего не знает, понимаете? Она все еще уверена, что операция прошла удачно. Я думаю, так лучше.
Он отвернулся и вышел, прежде чем Диана успела что-либо сказать.
Каролина Саксовер умерла через несколько дней. Френсис был в трансе. Приехала его вдовая сестра Ирен и взяла на себя ту часть домашних забот, которыми занималась Каролина. Френсис почти не замечал сестры. Она попыталась уговорить его уехать на какое-то время, однако он не захотел. Две недели или чуть более того он слонялся по дому, как тень. Казалось, что душа покинула его тело и пребывала где-то в другом месте. Потом он заперся в своей лаборатории. Сестра посылала ему туда еду, но он часто даже не касался ее. Он почти не выходил оттуда несколько дней. Его постель оставалась нетронутой.
Остин Дейли, который чуть ли не силой вломился туда, рассказал, что Френсис работает, как безумный, причем над несколькими проблемами одновременно, и уверил всех, что это закончится нервным расстройством.
В тех редких случаях, когда Френсис появлялся за столом, он вел себя так отчужденно и сдержанно, что дети даже пугались его. Как-то после обеда Диана натолкнулась на рыдающую Зефани. Сначала она попыталась успокоить девочку, а потом забрала ее в лабораторию и позволила поиграть с микроскопом. На следующий день, в субботу, она взяла ее с собой на прогулку, почти за двенадцать миль от дома.
Тем временем Остин прилагал все усилия, чтобы жизнь в Даррхаузе не останавливалась. К счастью, ему были известны несколько проектов Френсиса, и он смог развернуть работу над ними. Изредка ему удавалось заставить Френсиса подписать тот или иной документ. И все же в Даррхаузе появились признаки упадка, персонал начал беспокоиться.
Но Френсис не сломался. От этого его, очевидно, спасло воспаление легких, которое он перенес достаточно тяжело. Но когда Френсис начал понемногу набираться сил, оказалось, что его душевная боль уже утихла, и он начал постепенно возвращается в нормальное состояние.
Но теперь его нормальное состояние стало уже немного другим.
— Папа сейчас спокойнее, чем был раньше, — говорила Диане Зефани, — он более ласковый. Порой это доводит меня до слез.
— Он очень, очень любил твою маму. Наверное, он почувствовал себя страшно одиноким без нее, — сказала Диана.
— Да, — согласилась Зефани, — но он теперь может говорить о ней, а это уже куда лучше. Он любит о ней рассказывать, даже когда это причиняет ему боль. Зато очень много времени проводит просто так, сидя и обдумывая что-то, тогда он совсем не грустный. Как будто что-то вычисляет в уме.
— Видимо, так оно и есть, — проговорила Диана. — Ты не знаешь, сколько нужно расчетов, чтобы работал Даррхауз. А дела немного пошатнулись, пока он болел. Так вот, сейчас он именно о том и думает, как побыстрее все наладить.
— Надеюсь, это ему удастся, — вздохнула Зефани.
За разными хлопотами вопрос о возможных свойствах антибиотика в “Лихенис Тертиус и т. д.” как-то отошел на второй план, и только через несколько месяцев Диана вспомнила о нем. Она была почти уверена, что Френсис тоже забыл о лишайнике, иначе он что-нибудь ей сказал бы. Ибо одной из черт педантичного Френсиса было не перехватывать чужих заслуг. Открытия, патенты, авторские права становились собственностью Даррхауза, но заслуги принадлежали отдельным людям или группам исследователей.
Наверное, Френсис отложил колбу еще тогда, когда умерла Каролина, и лишайник просто сгнил, считала Диана. Но как только Френсис выздоровел, она подумала, что должна же существовать хоть какая-то запись о свойствах Тертиуса, даже если результат оказался отрицательным. Она решила при первом же удобном случае напомнить об этом Френсису. Наконец такая возможность представилась во время одной из вечеринок. Их начала проводить еще покойная Каролина, чтобы сблизить сотрудников Даррхауза.
Френсис, уже почти окончательно взявший себя в руки, по своей старой привычке разговаривал то с одним, то с другим участником вечеринки. Подойдя к Диане, он поблагодарил ее за доброту, проявленную к его дочери.
— Это очень помогло ей. Бедный ребенок, в те дни ей так нужна была женская ласка и поддержка, — сказал Френсис Диане. — Для нее это было очень важно, и я вам безгранично благодарен.
— О, мне это доставляло огромное удовольствие, — ответила ему Диана. — Мы подружились. Как сестры. Я всегда жалела, что у меня нет родной сестры, так что, возможно, я и вознаграждена.
— Я очень рад. Вы так расхвалили ее. Но не позволяйте ей навязываться.
— Не буду, — заверила его Диана. — И не потому, что это необходимо. Вы знаете, она чрезвычайно чуткая девочка.
Через минуту, когда он уже собирался продолжить обход гостей, она вдруг спросила:
— О, кстати, доктор Саксовер, я уже давно хотела спросить вас: помните тот лишайник Макдональда — один из Тертиусов, это было где-то в июне-июле? Он оказался интересным?
Она была почти уверена: он ответит, что забыл о лишайнике. На какой-то миг — нет, она не ошиблась — он показался ей захваченным врасплох. Но Френсис быстро овладел собой, хотя какое-то замешательство все же было в его взгляде. Немного поколебавшись, прежде чем ответить, он сказал:
— О, моя дорогая! Как некрасиво с моей стороны. Я должен был сообщить вам уже давно. Нет, боюсь, что я тогда ошибся. Оказалось, это не антибиотик.
Через несколько секунд он уже двинулся дальше, чтобы переговорить с кем-то другим.
Сначала Диана лишь подсознательно почувствовала: в этом ответе что-то не так. А позднее она поняла, что такой ответ был для Френсиса просто нелепым. Но тогда она была склонна объяснить это перенапряжением и болезнью, которую он перенес. Однако ее мозг постоянно сверлила одна мысль. Если бы он сказал, что. забыл про лишайник, так как был занят другими делами, или что лишайник оказался чересчур токсичным, так что его не стоило исследовать дальше, либо же, наконец, привел ей с полдесятка еще каких-нибудь ответов, то в каждом отдельном случае это ее вполне удовлетворило бы. Но по неизвестным причинам ее вопрос вывел Френсиса из равновесия, вызвал непродуманный ответ, который абсолютно не относился к вопросу. Почему он уклонился от прямого ответа?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});