Малые поэмы - Джон Китс

Но вскоре Крон возмог отверзнуть вновь

Уста: «О, я ли, я ли – не творец?

Не созидатель? Я ли не создам

Иного мира, и другой вселенной,

Чтоб нынешним – конец настал навек?

О Хаос новый! Где ты?» – Сей глагол

Достиг Олимпа, и объяла дрожь

Троих богов мятежных. Тейя же

Восстала враз, надежду обретя,

И быстро, но смиренно призвала:

«Спеши утешить весь наш падший род,

О Крон! Даруй отвагу остальным!

Я знаю путь, ведущий в их приют!»

И смолкла, взором заклиная: в путь!

Попятилась немного. Крон за ней

Шагнул – и Тейя, вмиг поворотясь,

Вожатой стала. Древние стволы

Пред ними расступались, как трава.

Меж тем во мрачных безднах реки слез

Лились. Таких скорбей, подобных мук

Не выразить ни речью, ни пером!

Титаны – связни, или беглецы, —

Стенали в лютой боли: «Крон, спаси!»

Но к ним не долетал ответный глас.

Из древних великанов лишь один

Еще не пал, и властвовал еще —

Гиперион. И шаровидный огнь

Ему служил престолом – Богу Солнца.

Но чуял Бог: беда недалека.

Он знамений страшился – не примет,

Которых столь боится смертный люд:

Не песий вой, и не вороний грай,

Не уханье полнощное совы,

Не родственник, ступивший на порог,

Когда раздался погребальный звон —

А знамения навевали страх

Гипериону. Весь его дворец,

От золотых пирамидальных веж

До бронзовых укромных галерей,

Кровавым жаром тлел – и всяк покой,

И всяк чертог соделался багров.

Оконные завесы, тучи тож —

Гремели. Исполинские орлы,

Нигде никем не виданные прежь,

Витали. Ржанье пламенных коней,

Нигде никем не слыханное прежь,

Раскатывалось. А кадильный дым,

До Бога достигавший с алтарей,

Что на священных ставятся холмах,

Смердел каленой медью и свинцом

Расплавленным… Когда на сонный запад

Бог нисходил усталый, отсияв, —

Не отдыхать ложился великан,

И не дремал, внимая пенью флейт,

Но мерил до утра, за шагом шаг,

Длину и ширину своих палат.

А в дальних закоулках и углах

Теснились оробелые рабы

Крылатые – так толпы горожан,

Бежавши в степь, сиротствуют, пока

Землетрясенье зыблет их дома.

И вот, когда влачился Крон вослед

За Тейей сквозь неведомую дебрь,

Гиперион прощальные лучи

Метнул, и скрылся, низойдя на запад.

Дворцовую пред ним отверзли дверь

Бесшумно, как всегда – и лишь Зефир

Поднес к устам покорную свирель,

Мелодию рождая наугад.

Подобно розы алой лепесткам,

Благоуханным, радующим взор,

Открылись дивно створы, чтобы мог

Уставший за день Бог домой войти.

И Бог вошел – как воплощенный гнев!

И риза развевалась, точно ветр

Ее трепал – она, раскалена,

Ревела, что земной кузнечный горн —

И дрогнул всяк. А Бог шагал вперед,

Минуя череду гигантских зал,

И семицветных арок череду,

И череду сияющих столпов,

Покуда не ступил под главный свод.

И там остановился. И, ярясь,

Претяжко топнул. Громовой удар

Сотряс обитель Бога – от основ

До кровель. И еще не стихло эхо —

А Бог, подобно смертному, вскричал:

«О ужасы – во сне и наяву!

О чудища! О кровоядный сонм!

О упыри в сырой, холодной тьме!

О нежить черных, ледяных озер!

Почто почуял вас? Узрел почто?

Почто бессмертный бог настоль смятен,

Завидя грозные зеницы зла?

Низвержен Крон – ужели пробил час

И мой? Ужели сей покину кров —

Родную гавань, славы колыбель

Моей, обитель света и тепла,

Чистейший храм хрустально-золотой, —

Мое владенье? Пусты, холодны

Сии чертоги станут без меня.

Не роскошь, не величие, не блеск

Провижу: мрак провижу – смерть и мрак.

О, даже в мой приют, мое гнездо,

Пришли виденья Тартара, дабы

Глумиться и вещать погибель… Нет!

Землей клянусь, и хлябью всех пучин:

За рубежи пылающих высот

Неотвратимо протяну десницу —

И дрогнет самозванец юный, Зевс,

И Крон опять воссядет на престол!»

Он рек – и смолк. Но полнили гортань

Угрозы, хриплый порождая рык…

В театре пуще грянут свист и гул,

Коль тишины потребует актер;

Прикрикнул Бог – а Призраков орда

Взглумилась гаже втрое, и гнусней.

И над зеркальным полом плыл туман,

И мнилось, пол преображался в топь.

И боль неслыханная проползла

По телу Бога – мнилось, лютый змий,

Проникший сквозь подошвы ног, достиг

До темени, под коим свился в клуб —

И сгинул… Тотчас ринулся к вратам

Восточным Бог, и там, за целых шесть

Часов до часа утренней зари,

Дохнул на створы – и, со створов прочь

Туман тяжелый свеяв, широко

Врата над океаном распахнул.

И шаровидный огнь парил, готов

Дневного бога по небу нести;

Вращался, облеченный мглою туч —

Точнее, полускрытый: свет не гас,

Не прятался бесследно – там и сям

Высверкивали очертанья сфер,

Колюров, дуг и пламенных кругов;

И молнии глубокий слал надир

К зениту – иероглифы чертил;

И всякий жрец, и всякий звездочет

Во время óно знал их тайный смысл,

Разгаданный за сотни долгих лет —

И позабытый ныне: мы найдем

Лишь на стенах египетских руин

Такие письмена… И было два

Крыла у шара – пламенных крыла;

И при явленье Божества они

Приподнялись, готовя первый взмах,

И за пером расправили перо,

Отряхивая мглу – но самый шар

Таился в ней, приказа ждал. Приказ

Тотчас бы отдал Бог, и день зажег,

И спасся бегством – бегством в небеса…

Увы! Теченье суток торопить

Никто не властен – даже божество.

И не зарделось утро: пресеклись

Рассветные приготовленья враз.

И пламенели крылья-близнецы

Вотще; вотще зияли широко

Восточные врата ночной порой.

Титан, который некогда был горд,

Неукротим – согнул невольно выю

Под гнетом черных, тягостных годин.

И на угрюмой облачной гряде —

Меже, разъединявшей день и ночь, —

Простерся Бог, померк и простенал.

И свод небесный тысячами звезд

Глядел на Бога скорбно – и Уран

Глаголал из космических глубин,

Торжественно и тихо молвив так:

«О сын мой! Сын пресветлый! Ты зачат

Землей от Неба древле, Чадо Тайн,

Что непостижны для самих же сил,

Тебя творивших! Огненный восторг,

Всемощный пыл, всевластную любовь —

Отколь, и кто нам это ниспослал?

А нашей страсти зримые плоды —

Божественные символы, во плоть

Облекшие невидимую жизнь —

Бессмертную, и сущую везде.

И в мире новом ты – светлее всех,

Всех остальных собратьев и Богинь!

Борьба меж вами нынче, и мятеж:

Отцу враждебен сын. Я видел: пал

Мой первенец, развенчанный отец,

Меня – меня! – моливший: «защити!»

Но был неотразим сыновний гром,

И я в туманы спрятал бледный лик…

Свою погибель чуешь? Неспроста,

Коль Боги не походят на Богов!

Я создал вас божественными встарь:

Суровы, строги, безмятежны, вы

Миропорядок божеский блюли.

А ныне стали страх, томленье, гнев,

И лютость вам присущи наравне

Со смертными, чинящими раздор

В юдоли бренной… Сын мой, это знак —

Прискорбный знак паденья и конца!

Но не сдавайся! Ты могуч и смел,

Ты – горний странник, несомненный Бог!

О, дай отпор годинам тяжким, полн

Эфирной мощи! Я же – только голос,

Безликий, точно ветер и прилив —

Как ветер и прилив, сыны стихий.

Но ты – иной. А посему – спеши

Опередить беду. Хватай стрелу,

Покуда лучник целится! Стремись

На землю: Крон спасения взалкал!

А я крылатый огнь оберегу

И буду небесам опекуном».

Вселенский шепот слыша, исполин

Восстал тотчас, и поднял к сонму звезд

Свой лик, раскрывши веки широко.

Уран умолк. Но, веки широко

Раскрывши, все глядел на сонмы звезд

Гиперион… А после, как ловец

Жемчужин, прыгающий с борта в хлябь,

Склонился Бог – и с кромки межевых

Свинцовых туч беззвучно канул в ночь.

Книга II

В один и тот же быстрокрылый миг

Низринулся Гиперион стремглав,

А Крон и Тейя край узрели, где

Рыдала Рея, и Титаны стон

Вздымали. Слезы падали во мглу,

Стенанья глохли: яро грохотал

Незримый водопад, и горных рек

Незримых раздавался грозный рев —

И стонущий не слышал сам себя.

Скала скалу теснила, всяк утес

К соседнему склонялся, точно зубр,

Челом к челу встречающий врага:

Они смыкались в каменную сень,

Изгоям дав угрюмейший затин.

Сидевшему – престолом был гранит,

Лежавшему – постелью был базальт,

Иль сланец… И не все тут собрались:

Иной был в узах, странствовал иной.

Терзались Кой, и Гиг, и Бриарей,

Порфирион, и Скорбий, и Тифон,

И много прочих, грозных силой мышц, —

Терзались там, где каждый тяжек вздох,

И стиснутых зубов не разожмешь,

И ни один сустав согнуть нельзя —

Настоль вязка мрачнейшая среда,

Облекшая страдальцев – лишь сердца

Трепещут и колотятся, гоня

Из жилы в жилу судорожно кровь…

Скиталась бесприютно Мнемозина,

Блуждала Фойба от луны вдали:

Бродяжить были многие вольны —