Сад - Магнус Флорин

Лёвберг рядами разложил на земле маленькие разноцветные карты. Линней берет одну, внимательно разглядывает. Лёвберг, учтиво:

— Это ваза. Цветочная ваза.

Линней всматривается. Это сад. На заднем плане — пирамида и низкая постройка с коринфскими колоннами. Перед нею — дама в соломенной шляпе и почтарь, стоят по сторонам садовой вазы. На переднем плане — каменный парапет.

— Карта очень затертая, — говорит Линней.

— Играем часто.

— А кричите почему?

— Потому что играем.

— Почему там дама и почему каменный парапет?

— Мы просто играем.

— Что находится в этом саду?

— Не знаю. Никогда не задумывался.

Линней берет еще несколько карт, переворачивает, одну за другой. На рубашке одной из них какая-то надпись. Буквы мелкие, Линней не может разобрать. Протягивает карту Лёвбергу, просит прочесть.

— Клинковстрём — вот что здесь написано.

— Кто это?

— Фабрикант. Из Стокгольма. Который напечатал карты.

Ночь. Линней в поле, зовет:

— Звездочка! Румянушка! Неженка! Прислушивается, но ничего не происходит, ответа нет.

— Красуля! Пружинка! Милашка!

Садовник ведет Линнея в одно место, расположенное далеко от сада, показывает ему несколько растений. Линнею они знакомы. Это Alopectus nigricans, гусятник, любящий морскую соль.

Но садовник с Линнеем на открытом лугу далеко от моря.

— Тут соленый родник, — говорит садовник. Линней обмакивает в воду палец, пробует на вкус. — Под нами, — говорит садовник, — дно Балтийского моря.

Июньское утро. В дверь стучат. Линней отворяет на крыльце стоит юноша. Прижимает к груди деревянный ящик, прикрытый сверху куском парусины. Линней узнаёт своего студента, у роже н ца Рослагена, бедного, но опрятного и старательного, хоть и бесталанного. Зовут его Шёберг.

Шёберг снимает парусину, говорит, что нашел в родных местах растение, которого никогда раньше не видел и не может определить. Линней приглашает Шёберга в дом. Растение вынимают из ящика, кладут на стол.

Линней присматривается и поначалу подозревает, что Шёберг лжет насчет места находки и на самом деле растение привезено из Японии, из Перу, с мыса Доброй Надежды или из иных отдаленных краев.

Шёберг упорно твердит, что собственноручно выкопал его в своих родных местах.

— Я нашел его на Сёдра-Госшер.

Линней по-прежнему подозревает, что Шёберг лжет. Что он приклеил к растению чужое соцветие, желая испытать учителя.

Однако, когда Линней берется за препаровальный нож, оказывается, что ничего такого и в помине нет. Растение не фальшивка. Впрочем, после непродолжительного изучения Линней делает однозначный вывод: это обыкновенная Linaria, хотя и нетипичного облика. Собственно говоря, достаточно понюхать.

— Обыкновенная льнянка. Помогает от геморроя.

Волокнистый, ползучий корень, круглый стебель примерно в фут высотой и бесчерешковые ланцетные листья соответствуют Linaria, равно как вкус и характерный запах. С другой стороны, Линней признаёт, что плотная верхушечная кисть цветков по ряду признаков демонстрирует явные отличия, но — так он веско заявляет Шёбергу — это надлежит расценивать как шутку природы, и только.

— На месте находки вряд ли обнаружатся другие экземпляры, и новое поколение невозможно.

— Кристаллы, — говорит Линней студентам, — это камни, столь разительно отличные по своим свойствам от других камней, что доселе никому еще не удалось до конца выяснить, как они соотносятся. Потому-то мне было весьма и весьма затруднительно назначить им надлежащее место в Системе, ведь пришлось бы или свести благороднейшие металлы в один порядок с самыми заурядными, или распределить их по всей Системе, а стало быть, расчленить природу.

Я проделал в этом плане скрупулезные наблюдения, стремясь обосновать свое суждение такими опытами, какие можно принять без возражений. Я совершенно уверен, кристаллы должно отнести к Salia, хотя обыкновенно говорят, что относить их туда нельзя, поскольку и вкусом они не похожи на разного рода соли, и не поддаются той кристаллизации, что свойственна солям. Все одобряли мою Систему, пока не добрались до кристаллов. Тут все в один голос объявили, что я ошибся, сбился с толку. Но если опираться на наблюдения, все ясно.

Яркое солнце. Полдень, начало июля. Линней лежит в постели, с мигренью. Виной тому не терновая наливка, не крепкий холодный ветер, а тяжкое разочарование.

От Руландера приходит посылка. Кошениль из Суринама. Ученик заботливо поселил насекомых на опунции, посаженной в горшок, и так отправил Линнею. Но тот на экскурсии со студентами. Посылку принимает садовник, не ведая, что речь идет о долгожданных насекомых. Поэтому он очищает растение от грязи и нечисти, то бишь от множества насекомых, красных самцов и белых самочек, давит их пальцами, с возгласом отвращения выкидывает в сад, а растение сажает в новый горшок.

Вечером Линней в саду, ищет выброшенных кошенилей.

Садовник стоит рядом, с фонарем, освещает землю. Кругом копошатся свиристели, досыта накле~ вавшиеся суринамской тли.

Линней рухает на постель, едва услышав радостное сообщение садовника:

— Руландер прислал диковинную колючку. Только вот паразитов на ней была чертова уйма — жуткая мерзость, тьфу!

Дни идут за днями. Раннее утро, Линней на берегу Севьяон. Он в ночной рубахе и в ермолке, сшитой из шести клинышков красного бархата. Тишь, ветра нет. Река течет неторопливо, поверхность ее сплошь затянута тоненькой светло-желтой пленкой цветочной пыльцы. Он спускается к самой воде, садится на корточки, осторожно кладет на воду ладонь. Пыльца не пристает к коже, как бы разбегается в стороны, сбиваясь облачками.

Линней встает, сбрасывает одежду, заходит в реку. Ложится на бок вровень с поверхностью, медленно стрижет ногами и попеременно загребает руками, сложив ладони ковшиком. Плывет. Держит голову над водой и видит, как желтая пыльца расходится от него во все стороны. Он в центре темного круга, среди светлого поля пыльцы. Темный круг движется вместе с ним, когда он тихонько плывет против течения туда, где Лаггаон и Фунбуон сливаются, образуя Севьяон.

Там он вылезает из воды, поеживаясь от утренней прохлады, и идет по берегу обратно, к тому месту, где оставил одежду. Много позже, дома, вечером перед сном, он замечает, что желтая сухая пыльца облепила волоски на теле. Когда он проводит ладонью по плечам и ляжкам, вокруг столбом стоит светлая, тонкая пыль.

Ночами, слыша, что в сад забрались козы, Линней спешит туда и сильными ударами кнута гонит злодеек прочь из цветников. Козы спасаются бегством, не издавая ни звука, но, едва Линней снова ляжет в постель, возвращаются в сад; он слышит.

Лишь после того как он наведался в сарай к садовнику и велел ему прогонять зловредную скотину, в саду воцаряется спокойствие. Когда садовник стегает коз, они верещат, громко и жалобно, словно карающая десница защитника причиняет им ужасные муки, и бегут прочь, в сторону Лёвсты.

— Все сущее, — говорит Линней, — есть проблема величины и пропорции. Художнику, может, и хотелось бы их изменить, но Творец создал все в надлежащей соразмерности. Будь наши глаза микроскопами, каждый человек выглядел бы костюмированным пугалом. Черты лица — крупные, грубые. Кожа в струпьях, лишаях, прыщах, чирьях, пузырях, угрях, болячках, бородавках.

О Нитцеле ни слуху ни духу. Ящики с его растениями так и не пришли. Линней никак это не комментирует.

Линней с сестрами и братом. Хочет, чтобы они делали как он. Показывает.

— Ступайте за мной! Повторяйте!

Однако ж они сворачивают в разные стороны, делают по-своему.

Он спешит вдогонку, собирает их вместе.

— Повторяйте как я! Подражайте! Все получится!

Но они уходят от него, кто куда, хотят заняться другими вещами, не тем, что задумал он, у них собственные интересы.

Линней бежит за ними, хватает всех по очереди, запирает в казематы, им же самим и устроенные, связывает по рукам и ногам собственноручно свитыми грубыми веревками, продергивает эти веревки в железные кольца, которые опять-таки собственноручно выковал и крепко забил в толстые стены казематов.

— Делайте как я!

Но брат и сестры встают и уходят.

— Смотрите на меня и повторяйте! Только так! Ни брата, ни сестер рядом уже нет, ушли.

Почтарь приносит письмо из Амстердама, от Артеди. Линней скучает подругу и ожидает от него сетований на разлуку с родиной и одиночество.

Письмо, однако ж, переполнено замыслами и энергией. Линней радуется радости друга, но вместе с тем и печалится. Будто навсегда потерял близкого человека. Да так оно и есть.