Переломы - Франк Тилье

— Ну и как ночка? — спрашивает Люк.

— Жарковато было. Я занял последние койки в кризисном центре. Две попытки самоубийства, один тип с ломкой, еще один так накачан нейролептиками, что слова выговорить не может. Судя по всему, сбежал из центра лечения. Его привезли на «скорой» совершенно голым, но в меховой шубе. Этакий сурок-эксгибиционист.

— А этот?

Гримбер протягивает формуляр.

— Доставлен позавчера утром в отделение скорой помощи сотрудницей социальной службы.

— Жюли.

— Да, Рокваль… Найден на остановке школьного автобуса километрах в двадцати отсюда, в какой-то деревушке. Тоже совершенно голый, под толстым шерстяным одеялом. И неподвижен. Когда я говорю «неподвижен»…

Гримбер подходит к мужчине и меняет положение его руки, словно имеет дело с куклой.

— …это значит неподвижен.

— А соматические показатели?

— Имеются признаки пародонтоза. Деформация пальцев конечностей по типу барабанных палочек, явное истощение, его помыли и сделали внутривенные вливания. Отмечены также проблемы с кровообращением в ногах. Большие отеки, много воды, щиколотки в ужасном состоянии, кровеносные сосуды раздуты, как будто он целыми днями стоял. Результаты сканирования и МРТ в норме. Никаких абсцессов, опухолей, ран. Однако мне сказали, что на спине у него нашли кое-что любопытное.

Там и сям Люк видит кружки, лишенные волос. Он поворачивается к коллеге:

— Что ты думаешь?

— Похоже на ожоги, а?

— Не обязательно, кожный покров не нарушен. Локальная и полная потеря волос может происходить по разным причинам. Например, при сильном стрессе.

— Я имел в виду электрические ожоги. Сильные и неоднократные…

Люк трет подбородок. Его взгляд падает на татуировку в виде волчьей головы на икре больного.

— Это ты усадил его в такой позе?

— Нет. Он сам ее принимает, когда пытаешься его пошевелить. Но при этом он с воплем схватил меня за руку, у него еще достаточно сил, и он может реагировать, как дикий зверь, так что будь осторожен.

— Сохранение спонтанно принятой позы. Кататонический синдром с каталепсией?

— Я тоже так думаю. Как я уже сказал, он иногда двигает головой и кричит. Как будто хочет нам что-то сказать. Но взгляд и тело остаются неподвижными.

— Известно, кто он такой?

— Нет, ничего не известно.

Гримбер уходит. Люк прощается с ним и поворачивается к интерну:

— Сбегай ко мне в кабинет и принеси таблицу со шкалой Буша-Фрэнсиса, пройдемся по двадцати двум пунктам оценки, а потом покажем его Деникеру на втором этаже. Понаблюдаем его еще сутки, а потом попробуем тест с ривотрилом. Позови медсестру, заодно побреем и пострижем его, тогда будет проще.

Теперь Люк спешит в приемное отделение. Он ускоряет шаг. Пробежать по коридорам, подняться, спуститься, пересечь, встретить, поставить диагноз, подбодрить… Выложиться до конца, ощутить свою значимость в этом замкнутом мире, который безразличен большинству людей с улицы, о котором они даже не подозревают.

Приемный покой, место, где соприкасаются внешний и внутренний миры. Два, может быть, три типа с синеватыми мешками под глазами, в футболках, торчащих из-под коротких курток, болтаются там без определенной цели, но Люк даже не замечает их. Они — просто деталь интерьера.

Он входит в кабинет справа от входной двери. Жюли Рокваль только что пришла. Как всегда при встрече с ней, Люк чувствует, как у него сжимается сердце. Уж очень она похожа на его жену и внешностью, и манерой двигаться. А иногда и интонациями. Видеть ее — счастье и мука. Однако это необходимо. Рокваль — это проблеск надежды для больных, которые часто растеряны и не способны защитить себя.

— Здравствуйте, Жюли.

— Люк…

Она отвечает ему с неизменной улыбкой. Живые глаза, обостренная чувствительность — она, как и Анна, словно постоянно изучает окружающих. После смерти жены почти все женщины на свете кажутся ему похожими на нее.

Люк предлагает ей выпить кофе. Сегодня она предпочитает без кофеина. Люк выбирает самый крепкий вариант — ристретто.

— Мы посмотрели вашего человечка.

— Я знаю, потому и пришла. Ну и что? Какой диагноз?

— Подозреваем кататонию. А у вас есть какие-то новости? Что-то удалось узнать?

— Личность не установлена. Я поискала через административные учреждения — почту, мэрию, налоговую. Судя по всему, он не из Ильеса да и вообще не из этих мест. Никто не видел, как он очутился на автобусной остановке. Просто загадка… Что будем делать? Свяжемся со службой криминалистического учета на предмет отпечатков пальцев?

Люк соглашается:

— Я этим займусь… Вы все сделали правильно.

Жюли благодарна за похвалу.

— Ну, я просто стараюсь работать как следует. А иногда немного выходить за рамки.

— Это правильно — выходить за рамки.

Люк выкидывает пустой пластиковый стаканчик и кладет руки в карманы халата.

— Завтра проведем тест с ривотрилом — этот препарат может временно снимать кататонические состояния. В норме он должен обрести способность говорить, мы сможем задавать ему вопросы. Разумеется, в том случае, если нам не помешает психическое заболевание, которое за всем этим скрывается. Либо мы имеем дело с расстройством психики, которое сравнимо с сильной простудой и быстро лечится, либо… мы упремся в стену.

Жюли тоже выбрасывает пластиковый стаканчик. Люк не может не наблюдать за ней. Он изучает каждый изгиб, каждую деталь ее фигуры. Повернувшись, она замечает его взгляд. В смущении начинает рыться в своей матерчатой сумке, нервно вынимает оттуда лимонную жевательную резинку и предлагает ее Люку. Тот отказывается.

— С нашей работой не так-то легко бросить курить, — доверительно говорит она, явно желая разрядить обстановку. — Мне кажется, что здесь, во Фрейра, курят все. Больные, интерны и, главное, психиатры.

— Мы все от чего-то зависимы. Зависимость — это, в каком-то роде, способ избавиться от своих призраков.

Они идут к приемному покою. Люк берет у секретарши бланк госпитализации и вынимает из нагрудного кармана шариковую ручку. Сосредоточившись на бланке, начинает его заполнять. Жюли подходит и дает ему фотографию больного.

— Я сфотографировала его в «скорой». Если хотите, можете приколоть сверху. Ведь у месье Икс должно быть лицо. Мы так делали в Бетюне, в детском отделении. Конечно, надо будет снять еще раз, когда вы его пострижете и побреете, но пока…

Люк берет фотографию.

— Я тоже фотографирую своих больных, из частной практики… Конечно, если они дают согласие. А вы работали с детьми?

— Мне всегда нравилось общаться с ними. И потом, все дети изначально невинны, они не могут влиять на то, что с ними случается.

— А почему переключились на взрослых?

Жюли стискивает сумочку:

— После беременности… неудачной…

— Простите.

— Это все в прошлом.

Молчание. Жюли, не находя новой темы для разговора, бросает взгляд на свои коротко подстриженные, покрытые лаком ногти. Или ей нечего сказать, или она просто боится того, что могла бы произнести. Вдохновение так и не приходит, и она снова возвращается к больному:

— Скажите, а вы у него не заметили никаких особенных ран?

— На первый взгляд нет. А что?

— Есть кое-что странное. Пойдемте к моей машине, это займет пару минут.

Она идет к автоматической двери развернув плечи, чуть прогнув спину. Люк кладет бланк госпитализации на стойку и следует за ней. Господи, эта ее походка, эта манера ставить одну ногу перед другой, она словно разрезает воздух. Люк сжимает зубы, вот почему он не любит встречаться с ней, он не хочет того, что в такой ситуации может почувствовать только мужчина. Влечение…

Прохладный воздух ударяет в лицо, его тело нуждается в кислороде, а мозг требует сигарету. Пока Жюли открывает багажник, он пользуется моментом, чтобы закурить «Кэмел».

— Не стоит курить при мне, доктор. Я пытаюсь бросить.

Люк резким движением вынимает изо рта сигарету, гасит ее между пальцами и сует в карман.

— Ох, прошу прощения.

Она милостиво улыбается:

— Я это сказала смеха ради. Все равно чувствую, что вот-вот сдамся. По-другому не получится.

Она нагибается и вынимает из багажника одеяло, упакованное в большой пластиковый пакет.

— Я это забрала из Салангро, на автобусной остановке он был им прикрыт.

Люк спокойно смотрит на собеседницу. Он трет предплечья, борясь с утренней прохладой.

— И что?

Сотрудница социальной службы аккуратно разворачивает песочного цвета одеяло с тонкими голубыми полосками. Заметив на шерсти многочисленные темные пятна, психиатр хмурит брови.

— Земля?

— По-моему, кровь. Земля бы так не въелась.

Она поворачивает одеяло, чтобы показать ему другие пятна. Люк рассматривает их вблизи.