Побег из Бухенвальда - Григорий Зинченко

Пошел ей двадцатый год, имела много друзей, а друга не имела. Зато в каждом доме, где женят сына, в списках невест стоит первая Катя. Всякий раз жениху задают вопрос: «Кого хотел бы взять?» Ответ один: «Катю». Но недолго идет разговор о ней: «Какое будет приданое, ведь она бедная, безродная, что с нее возьмешь?»

Деревенская молодежь веселится, а у меня заказчики сидят. Закажут пару подков сделать, работы на десять минут, зато час рассказывают то за свою племянницу, то еще за какую-нибудь родственницу, как за какой-то товар. Или начнут говорить за знакомую девушку, да так расскажут, что хоть женись на ней, а когда уезжают, как бы между прочим добавят: «Заказ приеду с ней забирать, сам увидишь ее красоту, вот крест на себя кладу, не лгу».

Перекрестятся на пороге и уходят.

Пока я в доме вожусь с заказчиками, молодежь сходится возле моего дома и продолжаются песни до глубокой ночи. В таких случаях я провожал Катю домой. Потом, чтоб не задерживаться со своими заказчиками, домой не приходил, а прямо на вечеринку.

Однажды собрались мужики решать вопрос, как устроить баню в деревне. Решили сделать все сами, только для этого надо договориться с паном Филиппом — его земля, за сколько можно купить. Все решили, что договариваться буду я. После работы пошел к нему не за себя, за народ хлопотать. Бывал я у него и раньше был пан любитель поговорить, кто женится, кто замуж выходит. На этот раз пан Филипп был особенно приветливый. У ворот меня встретил слуга, который и передал мою просьбу увидеться с ним. Вышел пан, пригласил меня в дом на чашку чая. Такое счастье не всякому выпадало. Хозяйка стол накрыла, самовар на стол поставила.

— Ну, Тимофей, садись за стол, рассказывай, какое горе тебя привело ко мне? Что, жениться задумал? — посыпался на меня град вопросов. — Сам знаешь, дочки у меня нет. Имею два сына далеко отсюда, на родине в Германии учатся. Что-то не желают ехать на Украину. Выкладывай, что заставило тебя мой дом посетить… ешь, пей, но крепче вишневой наливки у меня не бывает. Да и вообще-то ты ужинал? Вижу, нет. Да и кто тебе ужин сготовит? А ты знаешь где твои мать и отец? Не знаешь. А откуда у тебя фамилия «Гроссман». Это что, семейная тайна? Да ты ешь, ешь, не стесняйся моих вопросов. Что сможем — вместе разрешим.

— Чтоб сказать нужда, не нужда, и горе не горе. Мужики послали с просьбой к вам, — с трудом вставил я, — уж если угодно вашей добродетели, продайте нам кусок земли, по сходной цене. Мужики толковали, баня в деревне нужна. Все расходы берем на себя. А для этого поначалу землю надо иметь. А уж потом будем думать, как строить. Рабочая сила у нас дармовая, сами будем строить, а вот из чего, я и не знаю. Меня послали только за землю поговорить.

— Ну что ж, считайте земля у вас есть. На пустыре, за кузней. Я хотел там строить маслобойню и мельницу, не просто ветряную, а настоящую, паровую, чтоб народ со всех деревень ехал с заказами. Нужно масло — бей масло, нужно крупу — делай крупу, нужна мука простая или крупчатка — делай муку. Я вот только неделю как возвратился из Германии. Договора заключал. А какая у них техника сложная, а здесь кроме лошадей и волов ничего нет. У них машины на полях работают, хлеб тоже машины молотят — где надо двадцать человек, всего одна машина работает. Моя-то родина Германия и сам я немец, имя мое правильно не Филипп, а Феликс. Побывал у своих стариков, им уже за семьдесят, обсуждал с ними свою затею, но думаю, что для этого там земли маловато, так что даю ее вам под баню, стройматериал для бани у меня тоже есть. Завтра воскресенье, после службы Божьей и обсудим.

Любопытство меня разобрало, и я решился спросить:

— А как получилось, пан Филипп, что родители в Германии живут, а вы здесь — на Украине?

— Давно это было, Тимофей. Посмотри, какие здесь прекрасные поля, кругом чернозем, земля родючая, вот мои родители и приехали на Украину, да не с пустыми руками, а с золотом. Губернатор Харькова любил золотишко, они договорились, оформили документы на эти земли. Кругом была степь, бери сколько хочешь, а наемной силы — только давай работу. И плату не просили большую, за харчи работали и на зиму хлеба дай. Кругом хутора появились. Дома поначалу не строили, а только землянки, как кроты все жили под землей. Год, два поживут так, начинают дом строить. В основном занимались скотоводством, кругом степь, раздолье. Мой дед племенных овец привез с Европы, первый кузню построил, а потом кирпичный завод — «цыгэльней» называли. Там я еще с пятнадцати лет был кузнецом.

Поля тогда обрабатывали деревянным плугом, сохой называли, а нам из Германии привезли с полсотни металлических плугов — «иссаковский» в обмен на шерсть и кожи. Овец развелось в каждом дворе целые стада — не знали, куда девать мясо? Шерсть и кожу отделанную можно сбыть, а мясо все не съешь, собакам давали, а иногда и закапывали. Тогда мои родители открыли коптильный цех, возили копчения в город на продажу. С этого, Тимофей, видишь дом построили какой. А в тысяча девятьсот двадцать первом году на Украине был большой неурожай. Родители мои уехали опять в Германию, а мне все оставили в наследство. Так вот, Тимофей, мой род давно эти места обжил. Думали головой, тяжело работали руками, так и разбогатели.

А мне все больше хотелось узнать от дяди Тимы о его жизни, поэтому я постоянно приставал к нему, с вопросами.

— Дядя Тима, вы лекции посещаете, а на лекциях говорят, что за границей капитализм — эксплуатация человека человеком, одни богатые, а другие бедные. В нашей стране ведут борьбу с обогащением, у нас все равны. Я как только отработаю два года за то, что меня учили работать кочегаром, так и уеду, только не знаю куда. Как долго ждать, целых два года! Я просто поражаюсь, дядя Тима, как вы смогли отработать здесь уже семь лет, это не работа, а каторга, бурлаки на Волге лучше жили, хотя унылые песни, но пели, а мы петь разучились. А что нам платят? Аванс дают, а с получки одни удержания. Надеялся, к зиме подсобираю деньжат, пальто себе куплю, да куда там, опять в рваной фуфайке зимовать буду. Почему вот уже пять месяцев как я получаю зарплату, но ее хватает только на еду, да и то с трудом. Я надеялся собрать денег не только на пальто, но и на туфли тоже. Разогнался. Нет, два года я не выдержу, убегу, на север или юг, но убегу. На лекциях говорят, что сейчас ведется борьба с пережитками капитализма, чтоб все люди были равными. Что ж это получается, чтоб все были как я, раздетые и полуголодные?

— Да, Гриша, с обогащением борьбу ведут и своего добились. Среди рабочего класса богатых нет, все равные, все бедные. Ты говоришь, как отработаешь, уедешь на юг или на север. А если повезут, куда сам не захочешь, на восток или на запад? Ведь идут слухи, что заводы закрепят за рабочими.