Фырка - Андрей Акшин

О, оно хитрая штука, это колдованство! Коварное и ловкое. Заморачивает голову большинству, предоставляя удивительные привилегии и преференции меньшинству. Можно сказать и проще: специально обученные культурологи дурят большинство населения, для пользы меньшинства, так сказать, элиты. Колдованство – есть создание гипертрофированного образца в книге, в живописном полотне или в фильме, а затем, перевод сего образца в действительность, словно натурально реального персонажа. Примером Береста любила приводить интерпретацию московской поэтессы знаменитой истории о плевке в царский портрет, когда подпивший в кабаке лавочник, куражась и вытанцовывая коленцами, плюнул в портрет действующего самодержца российского, Александра Александровича. Повязали болезного, бросили в холодную, а дело, по традиции, как и всякое об оскорблении его величества, легло на стол императора. И царская рука начертала, мол, нефиг мой портрет по кабакам развешивать, а что касаемо наказания лавочника, так я на него тоже плевал. А в чём же колдованство культурогенное? А вот в чём: поэтесса в своей балладе, по следам лавочного проступка и царского поступка, использует такие слова, как мрачный подвал-каземат и палач. Нагнетание – вот этому название.

Настоящее же колдовство никаким нагнетанием не бывает. Оно просто и ясно, и противостоит добрым людям. Так может быть это и есть настоящий дуализм? И Береста висит на одном его конце? Вовсе нет. Прочно и крепко стоит благодаря совсем даже не колдовству, но колдованству. Зачем зелья, если есть обычное зло…

– Да… К делу… Собирайся, Джильс. Пора посетить героя.

Предполагать и надеяться, что герои исчезли так же, как и пророки, наивно, скажу даже точнее – простодушно. Хотя интересно: пророков, вернее их дела увидеть легче; ибо дела их – научный и технический прогресс, а сами они есть учённые и исследователи. Преобразователи. С героями сложнее… Так и само название, ох, непростое. Безусловно, тётеньки в блузке с рюшечками у горла, а также дяденьки в растянутом джемпере или в чичиковском брусничном фраке с искрой, развёрнутом с умом и шиком, сиречь, филологи и лингвисты, найдут объяснение сему термину в «древнегреческом» сочетании «доблестный муж», обладающим исключительным качественным органом, обозначенным старым русским словом – хер. Потому, важно не сочетание «доблестный муж», а оба слова. И доблесть, и муж. Без одного из двух героя не бывает. Вот и объяснение, почему Медовая влюбилась без памяти. Натура творческая – вперёд видит. А мы вернёмся туда, где вглядываются назад, в прошлое. В сад с медным рукомойником. Там и подождём новой встречи с Берестой. Ведь вы уже понимаете, что златоглазый герой, он же хранитель пятьдесят восьмой грани упал во двор номера 57 не случайно. Да, в его жизни редко случались случайные встречи… А потому воспользуемся рукописями и ноутбуком Медовой, и узнаем версию первого столкновения Бересты и златоокого героя Сарраса.

Алмазный поход(книжный вариант)

Плоская земля сменяется увалами, над ними вихрится первая метель и уже колкий снег бьёт со всех сторон. Одинокий всадник, сливаясь с конём, уходит от погони низких чёрных туч. И вот слева льётся река и жмётся к её берегу дубрава, а на другом – взлетают утёсы и за ними – синий лес. Но всадник поворачивает коня вправо, где сквозь воздушную дрожь виден великий курган, за ним-то и должны быть шатры. Всадник огибает земляную пирамиду, посматривая на слегка накренившийся меч-акинак, вонзённый в самую вершину. Каурый конь переходит на шаг. Метель, наконец, догнала всадника и коня, но уже опоздала. Цель – великолепный алый шатёр, достигнута.

Коршун кликнул в небе, он-то избежал встречи с тучей-вороном. Его зоркий взор следовал за всадником давно, когда лучи Ра ещё не прервались, закрытые могучими чёрными облаками. Суровые лица воинов, бронзовые от костров, повернулись в сторону всадника и молча, почтительно кивали. Из малых шатров и из-под палантинов выходили ещё воины, и тоже никто не издал восклицания, никто не окликнул всадника, никто его не остановил. Четверо богатырей у алого шатра не спросили спешившегося всадника ни о чём и расступились перед ним. Саррас Бедавер, сказав коню «жди», шагнул на богатые ковры. Внутри его встретили двое.

Одна женщина была невыносимо красива. Другая – невыносимо уродлива. Мало найдётся слов, чтобы описать красоту первой и нет смысла вслух перечислять уродливости второй. Невыносимо красивую звали Сапфир, была она царевной, а непередаваемо уродливую называли Береста, и все знали, что она колдунья, хотя зачем она и откуда, известно не было, а имелось большое подозрение, что неизвестно зачем и неизвестно откуда. Платье колдуньи сверкало золотым и бисровым шитьём, а голову, скрывая волосы, полностью покрывала, спускаясь по плечам, спине и груди до пояса, багряная шаль. Белое же платье царевны украшали лишь несколько красных нитей, а четыре пшеничные косы вершила кика. Тёмные с сапфировой искрой очи царевны смотрели неприветливо, сверлящий же взор красноватых игл Бересты покрывался поволокой радушия. Всадник наклонил голову перед царевной, на колдунью лишь прищурил правый глаз.

– Ты опоздал, витязь! Я жду тебя вторую седьмицу, – Сапфир не ответила на поклон даже кивком.

– Разве я обещал приехать? – удивился Бедавер. – Да и были у меня заботы…

– Не спорь с ним, – шепнула в спину царевны Береста.

– Не обещал, – согласилась Сапфир, – но ведь я ждала…

– Я знаю, – зрачки Сарраса потеплели. – Хочу поговорить с тобой. Но только с тобой, – он прищурил на Бересту левый глаз.

Колдунья молча вышла из шатра, а царевна впилась в мужские губы поцелуем до крови.

Береста подняла лицо к небу, подставила под струи воды. Ливень загнал всех под навесы, и никто не видел, как к колдунье приковылял нахохлившийся коршун.

– Как он смог добраться?! Рассказывай! – проклекотала ему Береста. – Почему никто его не смог остановить?

– Он убил их всех, – ответил коршун.

…Вода в Нерли поднялась, и Бедавер брёл по колено, мимо Столпа Покрова. Такой путь подсказало ему чутьё и не подвело. Спутники непонятно отстали, а дорожка через лес стала слишком узкой, весьма подходящей для засады. Кряжец беспокойно шевелил ушами. Бедавер решил не попадать врасплох и повернул коня на опушку, с которой виден был купол и крест-звезда Покрова. А половодье-то пригодилось! Братья-рыцари лишились помощи, первостепенной помощи, ведь в воде они не могли начертить на земной поверхности фигуру из слов «зумзеаз», встать в его центр и прочитать это слово в обе стороны. А слово сие помогало ловить ведьм, хотя братья хотели совсем не ловить, но подчинять. И подчиняли.

Знобящей была схватка! Скоротечной. Брызги и искры, крики и хрипы. И Саррас зарубил одного из братьев, Балина или Балана, он не знал. Второй брат закричал дико, но бросился не к поверженному телу, а к берегу, где и взялся чертить слово страшное, слово заговорное. И почти уже начертил, да волна забурлила у самого Столпа, кинулась к берегу и смысла знаки с сырой земли. Рыжий конь унёс в синие леса выжившего брата. Вот тогда-то Бедавер и убил одного за другим своих спутников, затаившихся в чащобе. Предателей…

…Да, убил. А теперь Саррас, покинув царевну, идёт дорогой – тёмным лесом к волхву, а и недолго – тёмный лес закончился. Открылись громадные ступени скал, поросших пятнами мха, каждое величиной с кустарник. По ступеням скачет тревожный ветерок, предупреждает об опасности.

– Ну, что? – спрашивает Бедавер коня.

– Залезай в седло, – отвечает Кряжец.

– Может, обойдём? – спрашивает Бедавер.

– Что ли я умный… – отвечает Кряжец.

– Вперёд! – витязь садится в седло.

И уже до вершины остаётся всего одна ступень. Но сей миг, вершина – огромный камень оживает! Каменный великан выше обычной колокольни и каменная дубина в его остроугольных лапах, немногим меньше.

– Куда собралися? – у великана писклявый тонюсенький голос.

– На кудыкину гору! – жизнерадостно осклабился Кряжец, а витязь усмехнулся находчивости коня.

– Гы!! – восторженно, до звона, запищал великан. – Считай, пришли. Я Кудыка и есть.

– Ты нас извини, Кряжец поскоморошничал. Мы дальше идём, – сказал Бедавер.

– Оплати подорожную и иди. Хошь один, хошь со своим ишаком.

– Во как! – изумился Кряжец, но витязь решил не заострять внимания на хамовитости великана и спросил: – И во сколько подорожную ценишь?

– А попляши день да ночь мне на забаву и ползи себе, – Кудыка развеселился. – Коли ползти сможешь.

– Унижает? – предположил Кряжец.

– Оскорбляет, – заверил Бедавер.

– Каменоломню соорудим? – спросил конь.

– Придётся, – ответил витязь.

Великан, послушав переговоры коня и витязя, хрястнул по ним своей каменной дубиной. Не попал. Саданул ещё раз-другой и опять промазал. Жизнеподъёмный настрой Кудыки сильно уменьшился, и каменное чудище принялось молотить по скалам, что твой смерд по ржаным стеблям. «А как попадёт?!» – разумно обеспокоился Кряжец. «Разделяться надо!» – крикнул Бедавер. Конь поскакал в одну сторону, витязь побежал в другую. Каменная детина не умел думать двумя мыслями одновременно, потому принялся долбасить по всему подряд и так увлёкся, что забыл, зачем он это делает. Саррас и Кряжец уже давно соединились и стояли себе скромно в сторонке, любознательно наблюдая за работой великана. «Ой, дурак…,» – только и сказал конь. Наконец, Каменный забияка устал, что подтвердили посыпавшийся с него мелкий щебень и крупный песок.