Алые погоны - Борис Изюмский

— Офицеру, — убежденно сказал он Семену, — надо уметь самому управлять машиной.

Увлечения Ковалева были разнообразны, но преобладало в них одно устойчивое желание: как можно лучше подготовить себя к военной службе, походить на отца, погибшего на фронте в прошлом году.

Володя читал журнал «Военный вестник», в котором понимал не все статьи, но старательно выписывал в особую тетрадь высказывания полководцев, схемы, таблицы. Он часами просиживал над разбором операций наших войск на фронтах Отечественной войны. Книгу о Суворове, подарок матери, он исчертил пометками, надписями на полях и часто перечитывал ее.

Володя любил мечтать о том, как он положит начало новой военной тактике, как после победоносного окончания Великой Отечественной войны воздвигнет непреодолимые для врага укрепления на границах Советского Союза, напишет новую книгу «Наука побеждать».

…Боканов не знал, да и не мог так быстро узнать своеобразие характеров, склонностей, взаимоотношений в своем отделении, потому что не вошел еще в глубинное течение его жизни. Течение это проходило где-то рядом, близко, но пока еще не захватывало его. Да и не всякому дано было войти в это течение. Воспитатель мог проработать годы, так и не узнав внутренней жизни коллектива. Но если дети признавали его своим, близким и достойным уважения человеком, «тайны» переставали существовать для такого воспитателя и каждый день приносил ему радость душевной близости с воспитанниками.

У Боканова этой близости не было. Его приказания выполнялись под нажимом. Относились ребята к нему неплохо, но без теплоты. И он начинал подумывать: да нужна ли здесь, в закрытом военном учебном заведении, пресловутая сердечность? Сами условия — воинское звание, форма, жесткий распорядок дня, отношения подчиненных и начальников — не располагали к задушевности, возможно даже предусматривали сохранение «полосы отчужденности», привносили воинскую суровость во взаимоотношения.

ГЛАВА IV

В комнате офицерского отдыха приятный полумрак. Поблескивают зеркала. На большой картине в ожесточенной схватке сбились в клубок уланы и кирасиры. От камина веет теплом. Тают и никак не растают хрустальные льдинки люстры…

Прямо под ней, так, что свет, словно колпаком, накрывает небольшой столик, командиры первой и пятой рот — подполковник Русанов и майор Тутукин — играют в шахматы.

Продолговатое, бледное лицо Русанова морщинисто. Время наложило на него свой отпечаток: глубокие складки и шрамы, но глаза смотрят ясно и умно. Маленький майор Тутукин непоседлив, порывист. Он в круглых очках, и от этого его лицо кажется еще круглее.

Закончив партию, командиры рот подсаживаются ближе к камину. Отношения Русанова и Тутукина со стороны могли показаться странными: в одно и то же время полные доброжелательности, дружеского расположения и горячей непримиримости, когда дело касалось педагогических взглядов. Они словно искали случая схватиться в споре и, казалось, находили удовольствие в словесном поединке, где каждый представлял крайние взгляды.

Майор Тутукин, строевик, ярый поклонник воинских порядков (ряд лет он преподавал огневую подготовку в офицерском училище), был поборником самых решительных мер педагогического воздействия на суворовцев, не признавал серединных решений и считал, что только жесткая дисциплина — с карцером, лишением воскресного отдыха, правом ставить в угол — обеспечит нужный порядок.

— Иначе, — убежденно доказывал Майор, — когда наши питомцы придут в офицерское училище, слишком разительным окажется для них переход от нынешнего поглаживания по головке к суровым требованиям настоящей воинской дисциплины.

Подполковник Русанов, наоборот, считал, что следует действовать главным образом: мягкостью, убеждением, все время помнить: перед тобой ребенок и ранить его душу очень легко.

Исходя из противоположных педагогических воззрений, командиры рот строили и свою работу.

Малыши майора Тутукина, раньше времени овзросляемые им, трепетали перед командиром роты, оставшись же наедине, давали естественный выход своей энергии, сами выдумывали игры, устраивали бои отделения с отделением, съезжали по перилам лестницы, рискуя расшибиться. Но стоило показаться кому-нибудь из взрослых, как они браво вытягивались, лихо щелкали каблуками и провожали глазами начальство, вполне удовлетворяя этим командирский вкус Тутукина.

Пятнадцати-шестнадцатилетние подростки Русанова, быстро обнаружив мягкосердечие подполковника, не прочь были порой сыграть на этом мягкосердечии. Нарушив дисциплину, изобразить раскаяние, прикинуться «ребенком», с которого и спросу-то нет, а получив отеческое внушение, иронически фыркать за дверью, в кругу товарищей:

— Нота-а-цию читал… о нравственности в самосовершенствовании! Взывал к благородному юношескому сердцу! А я, братцы, пуще всего боялся, что лишит отпуска в город.

Только вмешательство генерала и начальника политотдела смягчало крайности командиров рот.

— Владимир Иванович, — добродушно спрашивал генерал у Тутукина, — ты хоть игры-то для своих детишек организуешь? Ведь мы в детские годы любили в индейцев поиграть, разные там мокасины, томагавки, — помнишь? Героев-освободителей в лицах изображали.

— Будет организовано, товарищ гвардии генерал! — обещан Тутукин, выпрямляя крутую грудь и про себя удивляясь причудам начальства.

— Надо, надо, — мягко внушал ему Полуэктов, — кругом поворачиваться и «так точно» говорить они еще, ой, сколько будут, а детства ты их не лишай. Дай отдушинку.

С Русановым генерал вел разговор круче:

— Ты мне, Виталий Петрович, либерализма не разводи! Юношам твоим время нести полную ответственность за проступки; безнаказанность, как ржа, дисциплину разъедает. «Понеже ничто так ко злу не приводит, как слабая команда». Верно? Пашкова-то наказал за опоздание из отпуска в город?

— Да, знаете… — начал было подполковник.

— Знаю, знаю, — не дал ему договорить генерал, — нотацию читал. Может быть, даже слезу у Пашкова из глаз выдавил и рад педагогической победе? Категорически требую, товарищ Русанов, навести порядок в роте. Поменьше «пожалуйста». Эдак они начнут приказы обсуждать, стоит ли их выполнять. Вы с вашими «отдушниками» забываете, что это уже ю-но-ши! Они растут, взрослыми людьми становятся, а вы их все приготовишками считаете.

…Сейчас, усевшись удобнее в кресла у камина, Русанов и Тутукин перебрасывались малозначащими фразами, словно нащупывая тему, достойную сражения.

В соседней комнате кто-то негромко наигрывал на пианино вальс «В прифронтовом лесу».

— Ты, Владимир Иванович, удивляешься, — говорил подполковник Русанов, повернув к огню лицо в старых, заживших шрамах, — что капитан Волгин у тебя плохо работает — все глядит, как бы домой из училища поскорее уйти. А я его понимаю… Ну, женился человек недавно, молод, а мы его с утра до ночи заставляем в училище быть — то с отделением, то дежурство, то командирская учеба, лекции по психологии и педагогике, посещение уроков русского и иностранного языков… Помилосердствуйте!

— На то и служба, — буркнул Тутукин, приподняв и снова надев очки.

— Верно, служба, но ведь она не должна лишать человека личной жизни… Как ты полагаешь? Помню, у нас в кадетском корпусе офицеры-воспитатели довольно много свободного времени имели.

— Это было сорок лет назад, — язвительно напомнил Тутукин, — и нам не пример.

— Почему же не пример? — начинал нервничать Русанов. Разве мы не используем все лучшее из прошлого? Корпуса существовали двести лет и дали миру Кутузова, Макарова, Кондратенко, — именно пример! Я у себя в роте ввел с этого месяца такой порядок: ежедневно до четырнадцати ноль-ноль мои воспитатели совершенно свободны, а в воскресенье свободны с четырнадцати ноль-ноль. В середине недели каждый имеет выходной день, в этот день кто-нибудь из учителей полностью заменяет воспитателя, а воспитатель и в театр с женой пойдет и почитает. Зато в остальное время — отдай всего себя работе. И, знаешь, они сейчас работают несравненно лучше! Заняты меньше, а делают больше. И я могу быть реже в роте, не опекать мелочно, дежурный офицер чувствует полную ответственность. У меня новый воспитатель, Боканов, ребятам сказал: «Если хотите, чтобы я вас уважал по-настоящему, ведите себя в мое отсутствие еще безупречнее, чем при мне». И, должен тебе сказать, они его не подводят, хотя он вовсе не сидит невылазно в отделении. Ну, первое время, пока знакомился, — приходилось. А сейчас у него один отвечает за чистоту класса, другой смотрит, чтобы в партах порядок был, третий получает и сдает физкультурный инвентарь, и впечатление такое, словно офицер тут ни при чем. Пришел, проверил, дал указание.

— Да, но у вас старшие суворовцы и сильный сержантский состав, — не сдавался майор. — Офицеры могут на них положиться. А моих сержантов пока носом не ткнешь, сами ничего сделать не догадаются.