Холодный как лед - Энн Стюарт

Впрочем, люди, которые слишком много знают, всегда представляют собой проблему. Разработанные наркотики имеют временное действие, они могут стереть слишком много памяти или чересчур мало. Когда же ставки столь высоки, никто не позволит себе роскошь рисковать.

Но, может, до такого и не дойдет. Хотелось бы надеяться, что он прежде выпроводит мисс Спенсер с яхты – с виду она и сама отчаянно хочет уехать. Много времени не понадобится: если самолет Ван Дорна в неисправности, ей придется лететь на коммерческом рейсе. Лишь забрезжит рассвет, довольно легко будет организовать вылет, для чего мисс потребуется провести ночь на острове. Йенсена она видела, разумеется, но не запомнит ничего. Ведь в этом и состоял один из его сомнительных талантов.

Он без всякой нужды усложняет дело, и все ради какой–то богатенькой испорченной девчонки. Никуда от нее не денешься, пусть здесь и остается. Он потом разберется с этим побочным дельцем. Оставит ее в живых, если сможет. А если нет, то позаботится, чтобы смерть была легкой и милосердной. В конце концов, родиться с серебряной ложкой во рту не великое преступление. Всего лишь моральный мисдиминор (в уголовном праве США и Великобритании категория наименее опасных преступлений, граничащих с административными правонарушениями – Прим.пер.).

.

Смежная каюта представляла собой дорого обставленную анфиладу комнат, которые пристали больше пятизвездочному отелю, чем кораблю. Королевских размеров кровать занимала лишь четверть помещения, на мирно плещущий океан выходило венецианское окно. Шторы Женевьева задернула.

Она долго принимала душ, просто из–за его новизны, решив побаловать себя. В конце концов, ей стали привычными эти элегантные малости: детство в скупости, в заботе о том, что нужно поддерживать внешние приличия, завершило полный круг к такому высокому уровню благополучия, что временами это веселило ее. Кто бы мог подумать, что благородная, бедненькая до отчаяния Жени Спенсер станет такой сибариткой? Пребывание в роли nouveau pauvre (фр. – "новые бедняки", жертвы последних экономических кризисов – Прим.пер.) накладывает определенную печать. Накопленное состояние ее предков, «баронов–разбойников» (во второй половине 19–го века – американские капиталисты, нажившие состояние нечестным путём; позднее – бизнесмены, готовые пойти на всё ради обогащения, созвучно русскому «разбойники с большой дороги». – Прим.пер.), давно исчезло, и остались лишь претензии на привилегии без каких–либо денег, чтобы позволить себе эти самые привилегии. Ее родители ни за что бы не признались в бедности. На людях они все еще значились теми самыми Спенсерами, стоявшими на социальной лестнице выше тех, кто вынужден был зарабатывать себе на жизнь. Дома же оставались протекавшая крыша, заколоченные боковые пристройки, заросшая сорняками подъездная дорога и пустые комнаты. И ели в семье макароны с сыром, которые с обиженным видом готовила мать.

Им повезло, что у них была крыша над головой. Отец, паршивая овца, был единственным оставшимся из всего рода Спенсером. До его смерти дом уже находился под опекой округа Род–Айленд. Поэтому отец просто продал все, что мог – окружающие особняк земли, каждый кусок обстановки, который хоть что–то стоил. Предметы искусства уже были распроданы предыдущими поколениями, а бабушка выжила благодаря продаже своих драгоценностей. К тому времени, как умерли родители Женевьевы, мало что осталось от наследства.

Никому не было позволено навещать их, чтобы секрет не вышел наружу. Они всегда пребывали в «разгаре серьезных обновлений», по словам родителей, которые отдавали долги обществу то в каком–нибудь ресторане, то в клубе. А Жени с сестренкой ели бутерброды с арахисовым маслом и картофельными чипсами неделями, чтобы оплатить эти выходы в свет.

Сейчас она могла бы купить все, есть и носить, что хотела. Неудивительно, что она набрала эти лишние пятнадцать фунтов, ведь столько имелось приятных вещей, которые хотелось отведать. Будь ее беспощадно следившая за фигурой худая мать жива, она бы ужаснулась.

Но родители умерли, дом забрали, а Женевьева пытала счастье у «Ропера, Хайда, Камуи и Фредерикса». Она «вела отношения с мужчиной» вроде Гарри Ван Дорна, как сказала бы ее мама, хотя сморщила бы нос при упоминании о его политически корректных фабриках. Единственный подходящий способ приобретения денег – унаследовать их, считала мать. А отец просто бы налил себе еще один скотч.

Душевая была огромной и как–то умудрялась одновременно носить на себе печать отменного вкуса и вульгарной показушности, и Женевьева позволила водяным струям частично изгнать из тела напряженную усталость. Нужно принять еще таблетку перед тем, как снова встретиться с Гарри, хотя придется следить, чтобы не выпить лишнего вина. И она заснет одна на роскошном ложе, на простынях из наитончайшего, явно египетского хлопка, а завтра уже будет спать на земле в спальном мешке. И будет куда счастливее.

Когда Женевьева выбралась из душа, уже стемнело, и через просвечивающие занавески ей стало видны огни на побережье. Она не поняла, то ли они утешали, что недалеко земля, то ли служили напоминанием, что ее–то, Женевьевы, там как раз и нет, но оставила шторы задернутыми, пока одевалась в новую одежду, срезая оставленные на ней бирки. Женевьева не могла решить, то ли испытывать облегчение, то ли чувствовать досаду.

Вытащив пузырек с лекарством, в последнюю минуту она положила пару таблеток в рот. Должно быть, это океан делает из нее параноика, заставляет испытывать неловкость, создавая убеждение, что что–то как–то идет не так. Таблетки хоть помогут, а завтра она может выбросить их на свалку. Или, по меньшей мере, убрать с глаз долой до тех пор, пока не вернется в город и снова не ступит на прежнюю жизненную стезю.

Женевьева расположилась в одном из больших кресел, закрыла глаза и подождала, пока на нее не снизойдет спокойствие в стиле дзен. Все будет хорошо. Все будет замечательно. А потом она уедет.

А ведь она премиленькая штучка, думал Гарри Ван Дорн, наблюдая за Женевьевой по внутренней телевизионной связи в своей каюте. Одежда ей немного тесновата, но голая она просто прелесть. Его уже утомили костлявые модели, которые неустанно выделывались.

Но, с другой стороны, для него это состояние обычное. Существо он импульсивное, запас внимания ему присущ небольшой. Ему что–то взбредает в голову. Он становится чем–нибудь одержим, бывает позволяет себе лишнее, а потом теряет интерес. Перепробовал все: девственниц, женщин постарше, уродливых женщин и красивых мужчин. Дольше всего его увлекали дети, но они слишком много ревут, и даже когда найдешь кого подходящего, они имеют тенденцию вырастать, а те, что старше одиннадцатилеток, его никогда не увлекали.