Последние дни Русской Америки - Томас Аллунд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шарль Спитц. Таити. Между 1879 и 1895 годами | Getty Research Institute
Гулял я по острову всегда один. Мои собратья по сословию почти все, как я уже сказал, безвылазно сидели в кабаках; я же хотел скорее познакомиться со страной и народными обычаями, чем с кабацкой жизнью, которая оказывалась везде более или менее одинакова, куда бы мы ни приплыли.
Жилье туземцев было здесь построено из бамбукового тростника. В домах не было ни дверей, ни окон — одни только дверные проемы. Крышей служили пальмовые листья; полом — голая земля. Вдоль стен, правда, были разложены листья вместо постелей. Увидел я, как из одного такого жилища вышли четыре человека и ну хлопотать во дворе. Одни стали выкапывать яму, другие — носить к ней булыжники и сухие дрова. Когда яма в глубину достигла локтя, туда натолкали дров и подожгли, и, когда огонь разгорелся, на дрова бросили камни. Затем люди пошли к свиньям, которые стояли неподалеку, привязанные к деревьям. Одну свинью закололи, вспороли ей брюхо и разложили вынутые кишки поверх горячих камней для поджарки вместе с плодами хлебного дерева. Свинину же положили отдельно на пальмовые листья. Теперь, когда еда была готова, на подмогу пригласили и соседей. Меня, сидящего поблизости, они тоже поманили рукой, приглашая разделить с ними пищу. Но нутро мое этому воспротивилось, потому что те шипящие на камнях кишки стали от дыма совершенно черными и вид их был ужасен. И, поскольку хозяевам так и не удалось заставить меня притронуться к их деликатесу, казавшемуся мне отвратительным, предложили они мне отведать плодов хлебного дерева. Я попробовал их немного, но и их вкус не могу особенно похвалить, так как похож он был на вкус слегка подгоревшего ржаного хлеба. В это время те плоды еще не были достаточно спелыми.
В другой раз, когда я шел вдоль небольшого ручья в поисках места для купания, видел я и другие фрукты, которые росли на небольших кустах и были очень красивого вида. Я сорвал один и собирался уже укусить, однако решил все-таки сдержаться и разрезал его пополам, отчего в глаза мне пыхнула неприятная, черная пыль. Те же самые с виду красивые фрукты, как я потом видел, скармливали там домашним свиньям.
Жители острова Таити во всех отношениях выглядели так же, как и туземцы с Сандвичевых островов. Единственное отличие заключалось в том, что таитяне красили свое тело и в особенности лицо темно-синей краской. Все люди ходили голые с одним только широким фартуком на поясе; и действительно, жалко было бы скрывать такую красивую кожу. У многих на щеках были нарисованы очень красивые розы. Бороды у местных мужчин не было, так же как и у жителей Сандвичевых островов. Волосы же были очень густые и черные.
Насколько мне удалось понаблюдать за ходом их жизни, никаких земных устремлений у них не было, но жили они словно в раю. Не видел я у них ни горшка, ни сковороды на печи, не было им нужды ходить на работу в поле — круглый год рос там хлеб на деревьях. Они только лежали и ели, а потом опять ели и лежали.
25 февраля под вечер мы снова отправились в путь. С приходом темноты услышали вдруг в ту ночь вахтенные, как что-то упало в воду. Они посмотрели за борт; в воде виднелось что-то черное, но никаких звуков больше не было слышно. Моряки сначала испугались, потому что подумали, что в море упала одна из собак князя Максутова. Но когда проверили будки, оказалось, что все собаки на месте, и моряки махнули рукой. «Да какая разница!» — решили они и не доложили о происшествии. На следующий день капитан вызвал к себе одного бочара Иванова, только того не оказалось в каюте. «Посмотрите в лазарете, — последовал приказ, — он болен и сегодня утром еще был в фельдшерских списках!» Но не нашлось его и там. Должно быть, этот несчастный, который раньше был тихим и послушным, теперь от излишнего пития в этом знойном климате тронулся умом и бросился в море.
Ветер после нашего отплытия с Таити был для нас попутным, но довольно сильным. Море было полно больших волн, и продвижение наше напоминало езду по дороге в холмистой местности. Но наш «Винтарик»[44] был сколочен настолько крепко, что, хотя и пришлось ему неделями с холма на холм перекатываться, не сбавлял скорости ни на подъемах, ни на спусках.
Чем южнее мы опускались, тем холоднее становилось. Когда мы огибали мыс Горн, самый южный мыс Америки, шел настоящий мокрый снег. Мы были в плавании уже четыре месяца, однако не прошли еще и половины пути. Но уже 31 марта души наши преисполнились радостью, потому что в этот день увидели мы наконец, как нос нашего корабля повернул в сторону Европы. 19 апреля показались Фолклендские острова, а 24-го — бразильская земля.
Оскудевшие питьевые запасы вынуждали нас сойти на берег, и 28 апреля наш корабль бросил якорь в месте под названием Санта-Катарина около города Сан-Паулу[45]. Здесь мы опять попали в весьма плодородный край, где росли кофе, ананасы, бананы, апельсины и другие вкусные плоды. Однако наши люди обрадовались еще больше, когда на берегу, откуда привозили воду, ими был обнаружен шикарный кабак, где продавалась различная выпивка на любой вкус. Так что и здесь скоро началась веселая жизнь! Посланные за водой и дровами напивались каждый раз вусмерть, да еще и оставшимся на корабле приносили с лихвой гостинцев, за чем следовали потом нескончаемые ссоры с начальством.
В особенности памятен мне один случай, когда побывавшие на берегу возвращались обратно на судно. Среди прочих пьяных карабкался по трапу один мужчина, у которого половина тела была и раньше парализована. Эту свою ослабшую половину попытался он исцелить бразильским вином, однако такое лечение ему не то что никакой пользы не принесло, а, наоборот, даже здоровую половину обессилило. Попытки
