Предсказание прошлого - Эва Качиркова

– Что это за парень, который ни разу голоса не подал, тот крепыш с…

Йозеф ударил себя по лбу.

– Вот черт! Я же хотел с ним поговорить. Совсем забыл. Района, ты его там на улице не видишь?

Района, открывавшая окна и демонстративно морщившая нос от клубов табачного дыма, ответила:

– Хватились! Он первым ушел.

– Вот досада! – недовольно буркнул Йозеф.

– А в чем дело? Он вроде не слишком рвался пообщаться с тобой, – сказал я и полюбопытствовал: – Кто это?

– Пан инженер Дрозд, – ответила за Йозефа Рамона, проводив его исчезающую в дверях спину откровенно насмешливым взглядом.

Едва минул полдень, но темнело так быстро, словно надвигалось солнечное затмение. Над Прагой скапливались тяжелые черные тучи. Время от времени, как сигнал готового разверзнуться ада, между ними загорались всполохи серо-желтого света. Я гнал машину, будто спасался бегством от всего этого. На севере передо мной небо было еще чистым, но уже в Кбели, в страхе перед надвигающимся дождем, матери, увешанные продовольственными сумками, подгоняли детей, а продавщицы спешно убирали таблички «Сегодня в продаже».

Я ехал, не оглядываясь. Молния, которая где-то за спиной вспорола небо, на миг превратила зеркальце заднего обзора в маленький рефлектор. Старушка, стоявшая перед домиком и со страхом глядевшая в сторону Праги, перекрестилась. Поднялся ветер, раскачал кроны деревьев, в диком вихре закружил пыль на дороге. Бабка закрыла глаза, словно не желая видеть гибель Содома и Гоморры на Влтаве. Учитывая, что господь бог всеведущ, я бы его за это не осудил. С другой стороны, разбазаривать столько энергии, чтобы покарать одну хитрую и лживую грешницу, – мне это казалось непростительным расточительством.

Памятуя о вчерашнем, я прибавил газу лишь перед табличкой «Конец населенного пункта». Уже через минуту мой спидометр показывал девяносто километров. Лично у меня не было причин опасаться гнева небес. Вчерашней ночью я устоял перед искушением, которое мог выдержать только канонизированный святой. Удовлетворения от этого я не чувствовал. Святые не принадлежат к любимым героям семидесятых годов двадцатого столетия.

Сказать по правде, я чувствовал себя дурак дураком. Если вдруг поручик Павровский вздумает спросить меня, зачем я в рабочее время отлучился с пани Дроздовой в этот укромный лесной уголок, расположенный в такой удобной близости от Праги и в то же время так искусно укрытый, что я ему скажу? Отвергну пикантное предположение, о котором она без всякого стыда намекнула поручику, и буду дважды дурак: перед пани Дроздовой и перед поручиком, который мне не поверит.

Ну, допустим, я эту версию подтвержу. Тогда не мешало бы убедиться, что Ганичка правдива хотя бы в том, что касается ее действий, начиная с ухода и кончая возвращением на виллу. Коли уж во всем остальном она фальшива, как улыбка телевизионной дикторши. А жаль. Хотя я и не строил иллюзий насчет того, что идеалом этой красавицы с большими претензиями может оказаться сорокалетний полуинвалид, да еще без денег и общественного положения.

Первые капли дождя упали сразу же за перекрестком, где я свернул с главного шоссе. Крупные, как стеклянные шарики, капли выбивали ямки в пыли и разлетались мелкими брызгами, еле смачивая пересохшую поверхность проезжей части дороги. Но это длилось какое-то мгновение. Не прошло и минуты, как с неба заструились сплошные тонкие нити, одна к одной, так что закрыли мне обзор, словно занавес из серебряного бисера. «Дворники» не справлялись с лавиной воды. Я опустил боковое стекло и ехал совсем медленно, следя за левой полосой дороги. Прошло немного времени, а вода уже стекала у меня по плечу и в машине возле моих ног образовалась маленькая лужица.

Остановиться здесь я не мог. Мне не хотелось встречаться ни с кем, у кого могла быть причина сегодня сюда вернуться. Ни с поручиком Павровским, ни с пани Дроздовой. Не то пришлось бы объяснять, что мне здесь нужно. Миновав поворот в сосновый лес, я продолжал ехать, подыскивая удобное место для стоянки. Нашел через несколько десятков метров. Пару минут я сидел, как водолаз в батискафе, и смотрел на обтекавшую меня водную стихию. Внезапно я решился. Пошарив за задним сиденьем, вытащил сверток, из которого после долгих усилий извлек старый дождевик. Надев его, я вылез из машины. Не успел поднять воротник, как мне за шиворот выплеснули ведро воды. Удар грома прозвучал как добродушный смех великана, который сыграл со мной эту шутку. Заперев машину, я двинулся напрямик через лесной клин, отделявший меня от красной виллы.

Довольно быстро пришлось убедиться, что в лесу льет в два раза сильнее. Ветви лиственной поросли, буйно растущей среди сосен, терлись о мои плечи, и каждый куст норовил со мной подурачиться. Вскоре обнаружилось, что брезент очень даже промокает. Он неприятно лип к плечам и вонял, как мокрая собачья шерсть.

Тут я вспомнил про Амиго. Постарался не упустить тот момент, когда среди деревьев мелькнет кроваво-красная кирпичная кладка, потом продолжал идти лесом параллельно шоссе, ведущему к деревне. Пересек я его на приличном отдалении от виллы. Остановившись на миг, оглянулся на это роскошное строение. Ливень превратился в частый дождь, и смахивало на то, что кончится он не скоро. Воздух был холодный и свежий, лес издавал острый пряный аромат. Вилла среди деревьев напоминала картинку, изображающую английский дом в сельской местности. Вспомнился Шерлок Холмс, и мне страшно захотелось, чтобы эта мифическая особа оказалась рядом. Какой из меня детектив!

Но тем не менее отказываться от задуманного мне и в голову не пришло. Домик, куда ходила за ключами пани Дроздова, должен быть где-то недалеко. Я надеялся, что мне не понадобится обходить полдеревни, разыскивая Маласковых.

Надежда оказалась тщетной. Лес вдруг кончился, и передо мной открылась полоса садов шириной примерно в полкилометра, примыкающая к деревне. Выйдя на шоссе, я зашагал вдоль сплошной линии садов, огороженных по большей части проволочной изгородью. За изгородями, среди скошенных газонов, между ухоженными плодовыми деревьями, стояли домики, скорее маленькие виллы – дачи состоятельных людей. Выкрашенные в различные цвета ставни были закрыты, на дверях – висячие замки. Вокруг ни души, нет даже табличек с именами владельцев.

На границе четвертого и пятого участков пришлось остановиться. Нигде и намека на то, что я на правильном пути. Дальше идти не стоило. Если пани Дроздова и вправду слышала собачий лай – а на такую очевидную ложь она вряд ли бы решилась, – то Маласковы должны жить где-то здесь, а не в самой деревне. Возможно, они тогда еще жили тут на даче, а теперь уехали. Иначе не имело смысла оставлять у них ключи.

В задумчивости прошел я еще несколько шагов. Краешком глаза заметил, как за забором мелькнуло что-то пестрое. Я вгляделся повнимательнее. Это был уныло свисавший с яблоневой ветки флаг США. Я остановился и оглядел этот дом, окруженный садом. В отличие от соседних он не сиял свежей краской и штукатуркой. Низкое строение с мансардой из старого, потемневшего дерева. Выглядело оно немного обветшалым и запущенным. Но на мой вкус было приятнее, чем все эти пряничные домики, разрисованные, как ярмарочная карусель.

Я подошел к калитке. Показалось крылечко, прилепившееся к стене домика. На верхней ступеньке под кровельным навесом сидел мальчик и кромсал что-то ножом. Увидев меня, он испугался и спрятал за спину кусок измятой газеты.

– Привет! – крикнул я ему. – Маласковы здесь живут?

– Ага, – сказал он и украдкой вытер руки о загорелые голые ноги. Но не двинулся с места.

– Есть кто-нибудь дома?

– Я. – Казалось, мальчишка умеет разговаривать только односложно. Я нажал на ручку калитки, она оказалась незапертой. К дому вела выложенная плоскими камнями дорожка. Тот мокрый клочок на яблоне был не американский флаг, а мальчишкины плавки, украшенные звездами и полосами. Он так и продолжал сидеть, лишь вытянул ноги и откинулся назад. Тем самым загораживая от меня кучу мокрой бумаги.

– Ты здесь один? – спросил я его.

– Угу.

У мальчугана было смешное веснушчатое лицо, обрамленное почти белыми волосами. Из-под ниспадавшей на лоб челки косили голубые глаза – то ли дерзко, то ли настороженно. На вид ему было лет десять. Я поставил ногу на ступеньку. Худые загорелые ноги дернулись было, но мальчик тут же снова вытянул их с нарочитой небрежностью. Только сейчас я сообразил, что, должно быть, выгляжу каким-нибудь бродягой.

– Мне нужны твои родители, – успокоил я его. – Не бойся.

– Я и не боюсь, – отрезал он оскорбленно. – А вы кто?

Я назвал себя.

– А ты?…

– Люк. – Он произнес на английский манер – «Льюк».

– Что-что? – не поняв, переспросил я.

– Да Лукаш же! – недовольно ответил он. – Вы нездешний, что ли, а?

– Нет. Из Праги приехал.