Физиологическая фантазия - Лола Елистратова

– А еще там есть геологические диковины, – сказал Марк. – Застывший поток доисторической лавы и гигантский каньон реки в форме лошадиной подковы. Посреди каньона – остров земли, словно корабль. Кстати, на нем и стоит церковь святой Фаусты. Это место называется Бозуль. Я выдвинул гипотезу, что животное пряталось именно там.

– Вот я об этом и говорила, – обрадовалась Таня. – Надо отыскать такой же Бозуль в Москве. И все, готово.

– В Москве нет каньонов и застывшей лавы, – заметила Фауста.

– Ну, может, не такую большую впадину… Что-нибудь похожее: река, нечто в форме корабля… – увлеклась расследованием Таня.

– А ведь верно. Река – значит вода, корабль – большой дом, – начал было Марк, но Фауста прервала его:

– Все, для аперитива достаточно. Прошу к столу. Про своего зверечка расскажешь после ужина.

Ужинали в столовой, при свечах.

Взявшись за прибор, Таня вспомнила, что так и не украсила пирог. Испугалась, что Фауста Петровна рассердится. Но закусок, подготовленных армией домработниц, оказалось столько, что она утешила себя: может, до десерта дело и не дойдет. Да и сама доктор, оказывается, постаралась, приготовив на горячее редкое мясное блюдо по старинному рецепту. Рецепт, конечно, достался ей от прабабки и вызвал большой интерес у Марка, который опять стал вспоминать про пресловутый Жеводан. Тане, честно говоря, это блюдо не понравилось совсем. Требуха в соусе была сложена и перевязана на тарелке таким образом, что являла собой полное сходство с мужскими гениталиями. Да и запах специфический – что говорить, требуха она и есть требуха, – и пробовать это Тане совершенно не хотелось. Но попробуй-ка тут не съешь, когда доктор смотрит на тебя с насмешкой, а Марк восхищается гениталиями с требухой и говорит, что это блюдо называется «трипу» и происходит как раз с родины зверя и святой Фаусты.

А доктор разливала вино с особой улыбкой – улыбкой для разливания вина: мол, вам белого или красного, а что я замыслила, никому не известно и, может быть, даже мне самой.

Таня с трудом проглотила несколько кусочков «трипу» и теперь опасалась выговора за неукрашенный пирог. Она бы предпочла, чтобы этот ужин поскорее завершился и Марк еще что-нибудь рассказал о Жеводанском звере. Поэтому она еле дождалась момента, когда все наконец наелись и перешли в гостиную пить кофе. Конечно, первой задать вопрос она боялась, но надеялась, что наступил миг, когда Фауста спросит об этом сама.

И та действительно сказала:

– Так что за документы ты нам принес, Маркуша?

– Ах, это, – спохватился Марк, разомлевший от вкусной еды; он, казалось, и забыл об основной цели своего прихода, но вовремя опомнился. – Вот, принес вам описания Зверя. Послушайте.

Он извлек из папки пачку листов и начал читать:

– «Существо это значительно крупнее волка; морда точно у борзого пса; уши кверху заострены, будто рога; спина в черных полосах; пасть огромна и усеяна острыми, как бритва, клыками, способными в один миг отгрызть голову от туловища. Движения его неторопливы, хотя в случае надобности оно может перемещаться гигантскими прыжками – необычайно ловко и быстро – ив считанные мгновения без особого труда одолеть расстояние в два или три лье. Оно встает на задние лапы, одним прыжком кидается на жертву и хватает ее за голову».

– Вот ужас, – сказала Таня, а Фауста только спросила:

– И что?

– Как что, – ответил Марк. – Ведь получается, что это и не волк вовсе. Смотрите: зауженная, как у борзой, морда, скорее кошачий, чем волчий хвост и совсем уж не волчьи клыки, из-за которых пасть приобретает странные очертания!

– У страха глаза велики, – заметила Фауста. – Кто знает, какой он был на самом деле. Человеку со страху могло и померещиться.

Да нет, – упорствовал Марк. – Есть десятки свидетельств. И во всех Зверь описывается то ли как саблезубый тигр, то ли как пес бойцовой породы. И вел он себя совсем не как волк. За три года загубил более ста человек. Запугал местное население так, что даже на ярмарку крестьяне отправлялись как минимум втроем, да еще вооружались пиками и ружьями. Но Зверь нападал далее на такие отряды. Правда, люди выставляли копья, и иногда им удавалось отбиться. Иногда даже случалось ранить загадочного врага, но пули и удары словно отскакивали от его шкуры, никак не влияя ни на его боеспособность, ни на быстроту перемещения. Уже на следующий же день он, бывало, сеял смерть в другой части Жеводана, отстоящей на десятки километров!

К тому же, атаковал Зверь тоже не по-волчьи: вставал на дыбы и бил передними лапами. В сочетании с кошачье-тигриным хвостом эти детали наводят на серьезные размышления.

– Вы хотите сказать, что это был тигр? – спросила Таня, опять широко раскрывая глаза.

Марк взглянул на нее и улыбнулся, обнажив два ряда больших и крепких зубов. Ему нравилось впечатление, которое его рассказ производил на девочку.

– Однажды я был на конгрессе по криптозоологии, – произнес он. – Там серьезно обсуждалась версия саблезубого тигра в применении к Жеводанскому зверю. Классические махайродусы вымерли в Евразии многие миллионы лет назад. Но все-таки можно вспомнить, что на территории современной Франции во время последнего оледенения жил так называемый саблезубый кот – гомотерий. Однако невероятно, чтобы это животное никак не проявило себя ни до, ни после рокового периода. Жеводан, конечно, местность и по нынешним меркам труднодоступная: ущелья, заросли, овраги. Но не джунгли все-таки. Вряд ли там могло веками жить реликтовое животное, никак не контактируя с человеком. В таких случаях местные жители что-то знают о подобных видах, хотя бы легенды, а в Жеводане Зверь был совершенно не известен. Единственный аналог – оборотень, французский «лу-гару» или немецкий «вервольф».

«Оборотень, как есть оборотень», – словно опять услышала Таня пришепетывания старушки у подъезда. Хотела спросить, тигр это все-таки, саблезубый кот или вервольф, но не решилась.

Фауста Петровна тоже молчала.

Но Марк, не замечая этого, продолжал разглагольствовать:

– При этом странно, что Зверь наносил основные раны не когтями, а зубами. Он как будто не умел убивать. Хватал не по-волчьи, за горло, – а за лицо. Люди в основном умирали от болевого шока. И действовал он осторожно, не то что бешеные волки, которые бросаются на любого, кто встречается на их пути, нимало не заботясь о собственной безопасности. Нет, Зверь действовал избирательно и умел уходить от опасности.

– Чем же закончилась эта история? – спросила Фауста загробным голосом.

Против Зверя стали снаряжать целые охотничьи экспедиции, а однажды король Людовик XV выслал настоящую армию. Долго эти походы оставались безуспешными, но один раз главному королевскому ловчему удалось подстрелить чудовище, в желудке у которого обнаружили останки человека. Франция ликовала; ловчего щедро наградили и возвели в дворянское звание; из шкуры Зверя набили чучело. Чучело, к сожалению, сгорело при пожаре в Музее естественной истории в начале XIX века… А убийства в Жеводане продолжились.

– Так что же, выходит, их было два? – охнула Таня.

– Как минимум два, – ответил Марк, – и, возможно, это были самец и самка.

И в комнате опять наступила тишина: только ветер рвался за высокими окнами, звал туда, туда-а, к чистым, на край земель, где нет ни оборотней, ни саблезубых котов.

– Наговорил страхов на ночь глядя, – сказала Фауста. – Ну ладно уж, досказывай, чего там.

– Второго зверя убил местный охотник, Жан Шастель, два года спустя после смерти первого. Чучело тоже не сохранилось. Остались только редчайшие гравюры, – Марк перевел взгляд на стену, – по которым можно судить о том, что же это было за животное. Предположения, конечно, самые разные. Некоторые считали, что орудовал маньяк с дрессированными собаками. Читали, наверно, «Собаку Баскервилей»?

Фауста неохотно кивнула.

– Это один из вариантов истории о Жеводанском звере. Этакий Джек-Потрошитель, укротитель бойцовых псов. Вы ведь знаете, что такие псы вгрызаются человеку именно в лицо? А в «Тиле Уленшпигеле», если помните, другой вариант: мерзкий рыбник в волчьей шкуре нападал на прохожих и прокусывал им горло длинной вафельницей с железными зубами. И потом вот еще что, – добавил Марк, не отводя глаз от разгоревшегося Таниного лица: волнение необыкновенно красило ее. – Зверь, по крайней мере один из них, охотился именно на молодых девушек. Утаскивал их в лес, а когда находили трупы, то всякое можно было подумать. Поэтому версия о маньяке имеет основания.

– И что, маньяка так и не нашли? – спросила Фауста. – Как Джека-Потрошителя?

Ну, доподлинно Действо о Звере так никогда и не разрешилось, – ответил историк, – хотя на эту тему написано море научных работ и даже романы. В одном из романов маньяком оказывается сын Жана Шастеля – того самого, который убил второго зверя. Этот человек по имени Антуан в юности попал в плен к корсарам, оказался невольником в Алжире и был там оскоплен. Его приставили охранять гарем, а потом перевели сторожить зверинец. Через несколько лет он бежал, долго скитался по Востоку и наконец вернулся домой – с полностью сдвинутой психикой и с ручной пещерной гиеной, которую обучил бросаться на людей. Отец долго покрывал его из жалости, а когда ситуация стала нестерпимой, сам пристрелил людоеда. Впрочем, эта версия хромает, как и все остальные: кидаться в одиночку на людей и хватать за лицо гиена точно не будет. Хотя, конечно, они любят разрывать свежие могилы и поедать трупы с рыдающе-хохочущими криками. Как настоящие оборотни.