Иеремия Бентам. Его жизнь и общественная деятельность - П. Левенсон

Глава III

Желание Бентама посвятить себя парламентской деятельности из-за противодействия графа Шельберна оказалось далеко не так удобоисполнимо, как он полагал. Надежда, что его книга «О защите роста» откроет ему двери парламента, не оправдалась. Граф знал очень хорошо, что независимый характер Бентама не позволит ему слепо следовать указаниям вождя вигов, которому только нужен был лишний голос в пользу его билля, а не человек, достойный занять подобающее ему место в сонме народных представителей. Руководствуясь этими началами, граф предоставил депутатское кресло более удобному кандидату, нежели Бентам, что послужило поводом к известному охлаждению между недавними приятелями. Впрочем, это охлаждение продолжалось недолго.

Между тем, вспыхнула французская революция, приковавшая к себе все внимание Бентама, давно находившегося в дружеских сношениях со многими выдающимися деятелями готовившегося переворота. Особенно близко сошелся он с известным жирондистом Бриссо, который восторженно отзывался как о личном характере, так и о реформаторской деятельности недавнего потемкинского гостя. В посмертных записках, изданных его сыном, Бриссо сравнивает деятельность Иеремии с деятельностью Говарда.

«Прежде чем предложить реформу, – говорит он, – Бентам желал изучить уголовное право всех европейских народов. Громадность предстоящей задачи не могла остановить рвения человека, всецело проникнутого любовью к общественному благу. Иностранные кодексы надо было изучить в подлинниках, поэтому Бентам постепенно приобретал знание этих языков. Он отлично говорил и писал по-французски, знал итальянский, испанский и немецкий языки; я видел, как он занимался шведским и русским».

Благодаря его глубоким познаниям и пламенной любви к человечеству, стремлению быть ему полезным, Бентам впоследствии сделался великим авторитетом для лучших деятелей тогдашнего либерализма. К нему обращались за советами со всех концов образованного мира. К его мнениям и советам чутко прислушивались все, кому дороги были интересы народного блага и общественного развития.

Он обратился к собранию французских представителей с целым рядом проектов и указаний, как лучше устроить законодательные собрания. Материалом для этих трудов служили ему протоколы областных сеймов, предшествовавших созванию нотаблей и законодательного собрания. Чтобы оказать услугу зарождавшемуся у французов парламентаризму, он написал в 1791 году свой известный трактат «Essai of political Tactics».

«С ужасом, – говорит он в предисловии, – отвергаю я всякое обвинение в патриотизме, если для того, чтобы быть другом моей страны, мне пришлось бы быть врагом рода человеческого. Я оказываю услугу моему отечеству, если могу содействовать тому, чтобы Франция получила самую свободную и счастливую конституцию».

Первую записку, поданную им в собрание через посредство Мирабо, бывшую не более как изложением форм делопроизводства в великобританском парламенте, постигла неудача. Благодаря Сиэсу она была отвергнута. Один из депутатов, обратившись к Мирабо, прямо сказал ему:

– Мы ничего не желаем заимствовать у англичан, мы никому не желаем подражать.

В своих анархистских софизмах («Anarchical Fallacies») Бентам подвергает резкой критике «декларацию прав гражданина и человека», составленную Мирабо при сотрудничестве нашего знакомого Дюмона. Разбирая, по своему обыкновению, основательно все ошибки, допущенные при составлении и обнародовании этого документа, Бентам не оставляет в тени и хороших сторон этого важного законодательного акта, имевшего огромное влияние на дальнейшую судьбу Франции. Бентам слишком любил Францию, чтобы позволить себе подражать массе своих земляков, огульно осуждавших глубокий, кровавый переворот, происходивший в соседней стране, народ которой, по его мнению, не должен подлежать ответственности за грехи и преступления, совершенные единичными личностями.

В своей книге о политических софизмах «The book of Fallacies» он беспощадно разоблачал все махинации сторонников устаревших порядков и глубоко укоренившихся злоупотреблений, старающихся отстоять милую им старину, под сенью которой они отлично обделывают свои темные делишки. Искусно сгруппировав все аргументы, приводимые консерваторами против любой реформы, он доказывает их внутреннюю несостоятельность и нравственную гниль. Бентам выводит начистоту все иезуитские подвохи и своекорыстные мотивы ярых защитников обветшалой рутины, направленные на то, чтобы парализовать всякую реформу и продлить существование порядков, осужденных наукой и тормозящих наступление лучших времен. Много других полезных законопроектов представил он собранию. По предложению Бриссо, во внимание к заслугам, оказанным Франции Бентамом, национальное собрание возвело его 26 августа 1792 года в звание французского гражданина. Этой наградой, которой удостоились лишь такие знаменитые иностранцы, как, например, Вашингтон, Песталоцци, Клопшток, Костюшко, Уильберфорс, Мэкинтош, Кампе и другие, Бентам гордился до конца дней своих. В брошюре, адресованной Конвенту и озаглавленной: «Emancipate your Colonies!», он настоятельно советовал освобождение колоний, мысль, которую он постоянно развивал и перед английским правительством. Конвент также безучастно отнесся к его ходатайству, как и английский парламент, оставивший его советы без последствий. Это, однако, ничуть не обескуражило неутомимого борца за свободу и независимость. Находясь в постоянной переписке с выдающимися представителями французского народа, начиная с Мирабо и кончая Лафайетом, Бентам, незадолго до своей смерти, обратился с воззванием к французскому народу – «Lettre fu peuple français», – в котором давал советы по поводу наступления новой эры, вызванной июльской революцией 1830 года. Интересы французской нации были ему не менее близки и дороги, как и интересы родной Великобритании, потому что Франции и ее литературе, а в особенности – трудам ее энциклопедистов, он был обязан значительной долей своего умственного развития.

Три вопроса особенно занимали Бентама в описываемое нами время – вопросы, которые, к сожалению, и теперь, по прошествии чуть ли не целого столетия, еще очень далеки от решения. Это – тюремная реформа, угрожающее развитие пауперизма и ирландский вопрос. Необходимости первой реформы он посвятил бесчисленное множество брошюр, объемистых докладов, записок, статей; она занимала также видное место в его разносторонней переписке с друзьями. Многое, написанное им по этому предмету, до сих пор еще остается в рукописях.