Сборник рассказов. - Дмитрий Казаков

Веспасиан Тиггз священнодействовал у плиты. В клубах ароматного пара он действовал размеренно и точно, отрезая, смешивая, подсаливая и доводя до готовности.

Постороннему он напомнил бы вдохновенного пианиста, инструментом которому служит старая скособоченная плита. Но постороннему неоткуда было взяться в квартире профессора истории.

«Сладкое дыхание» оказалось на столе ровно в семь вечера. Это время Веспасиан Тиггз считал идеальным для вечерней трапезы. Вооружившись ножом, вилкой и постелив на колени белоснежную салфетку, он приступил к дегустации.

— Неплохо, — сказал он спустя полчаса, вытирая губы, которые несколько замаслились, — очень даже неплохо.

Подобное высказывание в устах профессора означало не много не мало высшую оценку приготовленному блюду. С благостным выражением, каковое мало кому удавалось увидеть на его лице, Веспасиан Тиггз проследовал в гостиную, дабы спокойно выкурить трубку.

Ночной сон Веспасиана Тиггза отличался завидной крепостью, и посему, проснувшись и обнаружив, что за окнами стоит полная темнота, профессор слегка растерялся. Он давно приучил себя подниматься в одно и то же время, но в это воскресенье организм дал сбой.

Осталось понять — почему?

Веспасиан Тиггз прислушался, и замер — сквозь неплотно притворенную форточку в комнату проникали звуки птичьего пения. В самом центре громадного города, в маленьком скверике около дома, где даже листья имели цвет пыли, искренне и страстно пел соловей.

Профессор было дернулся, чтобы закрыть форточку, но что-то непонятное, какое-то неясное чувство остановило его. Сидя на кровати, точно мальчишка, он слушал необычный концерт.

В глубине сердца ворочалась глухая, беспричинная и мутная тоска, соловей же старался вовсю. Его голос переливался и щелкал, журчал, подобно ручейку, и Веспасиану Тиггзу даже показалось, что он видит звуки песни, вливающиеся сквозь форточку в виде серебристо мерцающих струек.

Следующим днем, выйдя из дома для воскресного моциона, профессор столкнулся с соседом с первого этажа, полковником Королевских ВВС в отставке. Они поговорили, обсудив старые болячки и поругав правительство (какой же честный британец будет его хвалить?), и профессор, неожиданно решившись, спросил.

— А вы не слышали ночью, как пел соловей?

— Какой соловей? — красное и брылястое лицо полковника, на удивление похожее на бульдожью морду, отразило удивление. — У нас? Помилуйте, это невозможно! Вам приснилось!

— Да, конечно, — ощущая в сердце тоску, ответил профессор, и отправился гулять.

В этот день он был самым необычным образом рассеян.

Четверг в расписании Тигза предназначался для научной работы. Занятий в этот день у него не было. Проснувшись ровно в восемь, профессор облачился в халат и принялся неспешно набивать трубку. Сегодня он собирался пойти в библиотеку и посмотреть кое-какие материалы относительно царствования Ричарда Львиное Сердце, и новых налогов, которыми сей король, столь практичный, сколь и романтичный, обложил своих подданных.

Когда ароматный дым заструился из трубки, Веспасиан Тиггз откинулся на спинку кресла, намереваясь спокойно покурить. Но тут взгляд его упал на оставленные здесь же, на столике «Кулинарные Творения».

Повинуясь неясному импульсу, профессор взял книгу в руки. Та зашевелилась, точно ощутившая ласку кошка и, Тиггз поклялся бы в этом где угодно, открылась сама.

На той самой странице, где начиналось описание второго рецепта, озаглавленного несколько кичливо: «Истинное Золото».

Первым желанием профессора было отложить книгу в сторону. Какой смысл тратить время на кулинарию, когда всего лишь четверг? Вот в субботу — другое дело…

Но нечто тонкое, именующееся обычно искушением, исподволь овладело душой Тиггза. Раньше он очень ловко справлялся с такими вещами, но в последние годы (даже десятилетия!) никаких искушений не испытывал, и поэтому сопротивляться оказался неспособен.

Тяжко вздохнув и ощущая себя преступником, профессор приступил к чтению.

«Возьми хорошего бараньего мяса с крестца, — наставляла «Дорога Чудес», нарежь тонко и отбей его как следует. Нарежь мелко луковицу и смешай с желтками яиц. Добавь жир, петрушку, имбирь и шафран. Смешай все вместе. Намажь этой пастой кусочки мяса и сверни рулетом. Закрепи каждый палочкой и запекай на противне, подоткнув края. Не забывай смазывать яйцом при готовке. Готовые слитки обрызгай кислым соком и посыпь молотым имбирем, корицей и черным перцем».

Веспасиан Тиггз не отличался богатым воображением, но при чтении он неожиданно почувствовал на языке нежный вкус жареного мяса, оттененный великолепной смесью специй…

Ощущение было настолько живым, что он едва не подавился табачным дымом.

Недокуренная трубка была затушена и отложена в сторону, мысли о библиотеке и научной работе куда-то делись из головы Веспасиана Тиггза. С неприличной для своего возраста и положения поспешностью он принялся одеваться.

Через пять минут профессор был уже на улице, и почти пробежав мимо остолбеневшей от изумления обитательницы квартиры из соседнего подъезда мисс Трабл, направился в сторону рынка.

Мисс Трабл потрясла головой. Зрелище, представшее ее глазам, было более странным, чем разгуливающий по площади Ватерлоо оранжевый носорог. Поэтому мисс Трабл поступила так, как поступает в подобной ситуации большинство людей — решила, что ей это все показалось, и пошла по своим делам.

«Истинное Золото» было готово тем же вечером. Обжаренные рулетики из мяса, наколотые на деревянные зубочистки, на самом деле походили на причудливой формы золотые слитки.

Садясь за стол, Веспасиан Тиггз чувствовал себя Мидасом, фригийским царем, которому боги даровали способность превращать все, чего он ни коснется, в золото. Получив такой «дар», Мидас едва не умер с голоду — драгоценный металл, сколь его не грызи, не насытит.

Но здесь золото было другое, истинное.

Удовольствие же, которое профессор получил от неурочной трапезы, было так велико, что заглушило даже муки совести, возникшие из-за того, что грубейшим образом был нарушен десятилетиями соблюдавшийся распорядок.

Спать Веспасиан Тиггз отправился в великолепном, хоть и несколько беспорядочном настроении.

К учебному процессу (как и ко всем прочим делам) Тиггз подходил серьезно и основательно. План лекций по любому из читаемых им курсов составлялся загодя, и не подлежал никаким изменениям.

На эту пятницу по расписанию выпадала лекция, которую профессор намеревался посвятить теме «Эволюция государственных учреждений в Англии в период существования Анжуйской империи».

То, что подобная тема, как и многие другие, способна вызвать у слушателей лишь скуку, Тиггза волновало мало, а если честно — не волновало вовсе. Он прекрасно знал, что студент, желающий сдать экзамен, должен эту лекцию посетить и так или иначе прослушать.

Взобравшись на кафедру, Тиггз привычно окинул взглядом аудиторию и развернул конспект. Особой нужды в нем не было — за долгие годы преподавания профессор знал все лекции наизусть, но по привычке продолжал носить с собой записи.

— Итак, леди и джентльмены, — сказал он, — приготовьтесь записывать. Начнем, пожалуй, с роли шерифов в английском обществе в начале правления Генриха Второго…

И тут Веспасиан Тиггз неожиданно замолчал. Что-то смутное овладело его душой, а пришедшая в голову мысль и вовсе оказалась настолько чужой, что впору было подумать, что она забрела сюда по ошибке: «Сколько же можно повторять одно и тоже?».

Студенты смотрели на профессора с недоумением. Тот застыл на кафедре с выражением мучительного раздумья на лице, словно никак не мог собраться с мыслями.

В задних рядах слушателей начались перешептывания и смешки.

— Нет, пожалуй эта тема уж больно тоскливая, — сказал Веспасиан Тиггз, и неожиданно улыбнулся.

Аудитория смолкла. Происходила вещь настолько невероятная, что даже вообразить ее было невозможно. Преподаватель, славящийся крайней педантичностью и формализмом, неожиданно проявил человеческие черты.

— Шерифы подождут, — сказал он, легким шагом спускаясь с кафедры и подходя к окну. Попавший на лицо солнечный свет заставил профессора сощуриться, — из моих лекций вы могли сделать вывод, что Средневековье — эпоха исключительно мрачная и кроваво-занудная… Так вот это не так!

Вместе с последней фразой Веспасиан Тиггз резко повернулся, заставив слушателей вздрогнуть.

— Возьмем, к примеру, статуи! — сказал он, прохаживаясь вдоль первого ряда. — Вы привыкли к тому, что они одного цвета-того материала, из которого их изготовили. А вот в двенадцатом-тринадцатом веках их было принято раскрашивать, и не только одежду, а лица! Косметики на изображения святых тратилось не меньше, чем на прекрасных дам!