Охота к перемене мест - Евгений Воробьев

— Зина еще подумает — тебя подговорил, а у самого смелости не хватило.

— Сегодня же вечером вызовем Приангарск.

— Вечером? Я же не управляющий. Откуда у меня домашний телефон?

— Значит, позвоним завтра утром. Где Зина сейчас своими кистями рисует?

— Ремонт школы у них запаздывает.

— Номер школы?

— Одиннадцать, неполная средняя.

— Утром сделаю из кабинета срочный вызов. Приходи к девяти. Кстати, где ночевать собрался?

— У ребят прокантуюсь. Несколько человек из наших на плотине ночью.

— В общем — спи скорее, другому подушка нужна. А может, к нам? Ирина тебе всегда рада, ты знаешь...

— Незваный гость хуже татарина, — Галиуллин рассмеялся.

— Очень даже званый. Из Приангарска званный.

— Спасибо, но ребята будут ждать. Уже чистое белье сообразили мне на койку...

52

На нижней эстакаде рев Ангары у левого берега оглушает. Прибрежные камни тут никогда не просыхают; вечно омываются пенной водой, и отрезок левобережного шоссе, прижавшийся к самой реке, — в лужах даже в ясную погоду.

А сколько же здесь набрызгало зимой воды, окоченевшей на свирепом морозе, сколько намерзло этих брызг, если в летнюю жару у плотины еще голубеет вдоль берега ледяной припай!

Стоит подняться на верхнюю бетоновозную эстакаду ради одного того, чтобы увидеть приглушенный сотней метров ангарский водопад. Мощные упругие струи, слитые в один искрящийся поток, гремуче ниспадают из верхнего бьефа в нижний.

За минувшие полгода сильно прибавила в росте плотина, подпирающая бетонной грудью Усть-Илимское море, вольготно и безбрежно разлившееся.

Теперь повышение уровня воды зависело от того, как быстро будут закрыты затворы глубинных отверстий, которые монтировал Ромашко с товарищами.

Еще ранней весной, как только Ромашко после ЛЭП-220 вернулся в Приангарск, его вызвал Пасечник и сообщил новость: пришла бумага из министерства, Ромашко переводят в Братскгэсстрой. Будет монтировать водоприемники, водоводы, затворы глубинных отверстий, как делал это на Енисее и Каме. Его ждет в Усть-Илимске квартира, ему выделен садовый участок. Ехать нужно немедленно.

А спустя полгода такая новость ждала всех: трест Востсибстальмонтаж переводится в Усть-Илимск. Ромашко вновь оказался под началом у Пасечника, вновь встретился с бригадами Шестакова, Галиуллина и другими.

Когда все затворы займут свои места, перестанет сбрасываться в нижний бьеф безработная вода. А пока Ангара у правого берега деловито и почти бесшумно приводит в движение первые турбины гидростанции...

В воскресенье устьилимчане устраивали торжественные проводы Лосятам. Лосята — три островка причудливых очертаний — торчат из воды неподалеку, выше плотины.

Семейство Ромашко готовилось принять участие в пикнике. Жена его напекла пирожков, старший сын приготовил удочки, младший накопал червей.

Но в субботу Пасечник заехал на плотину, нашел Ромашко и, преодолевая смущение, сказал, что в связи с чрезвычайными обстоятельствами Ромашко придется пожертвовать воскресеньем и выйти на работу.

Ромашко раздраженно махнул рукой. Пришлось отменить все домашние приготовления, вытряхнули из банки на волю и дождевых червей.

Все воскресенье, так же как субботу, монтировали затвор глубинного отверстия. Ромашко, а с ним Маркаров и Кириченков не уходили с бетонного выступа над бушующей водой.

Этот выступ на сорок метров выше порога плотины. Монтаж ведется в стесненных условиях на небольшой площадке, что усложняет техническую задачу.

Дул верховик, и было слышно, как местные жители шумно прощались с Лосятами. Маркарову мерещился в хоре хриплый, низкий голос Варежки; когда доносились звуки баяна, он уверял всех, что играет Чернега, ну а над ухой наверняка колдует Погодаев.

То, чего Ромашко, Маркаров, Кириченков не увидели, чего не услышали, — узнали назавтра от своих.

На острова высадился веселый, громкоголосый десант. Поздним осенним вечером и ночью горели костры. Традиционная уха — в одном ведре, каша — в другом.

Самодеятельный оркестр «Кинь печаль» несколько раз сыграл «Прощание с Лосятами», нестройным хором пели:

Вас накроет волною скоро,Вы уйдете от нас, Лосята,Замигает огнями город,Люди помнить вас будут свято.

Надрывались на ближнем Лосенке гитары, их слышали и на левом берегу, и на плотине.

С каждым днем уменьшались, уходили под воду три Лосенка. Скоро о них будет напоминать лишь вывеска городского ресторана «Лосята», горожане справляют там праздники, а по пятницам — свадьбы.

Ромашко вообще-то монтажник первостатейный, а на водоводах, на затворах глубинных отверстий просто незаменим.

Монтаж затворов заботил Пасечника больше всех других работ. Его часто можно было видеть высоко-высоко на бетонных выступах плотины.

Не потому ли так тянуло Пасечника к этим затворам, что он сам сразу после войны намыкался, восстанавливая плотину Днепростроя? Пасечнику тогда повезло, он попал в бригаду к знаменитому Андрею Евграфову. Имя Евграфова вошло в летопись Днепростроя отчасти благодаря подвесным «евграфовским» мосткам. Разрушенный аванкамерный мост через Днепр омывался пенистым водоворотом. Шаткие мостки связывали бычки плотины. Но прежде чем монтажник проберется со своим инструментом по мосткам, мостки еще надо было подвесить, вот ведь штука какая! Лодку привязывали к тросу, протянутому с берега, ее швыряло как щепку, водопад смертельной высоты. Из лодки нужно было вскарабкаться на бычок, цепляясь за свисающий обрывок кабеля. Выдержит кабель человека полусреднего веса или не выдержит? Черт его знает, вдруг кабель протянут с берега к взрывателю, а мина — натяжного действия? Немцы всю плотину начинили взрывчаткой. Сотню авиабомб обезвредили саперы, каждая в полтонны...

И позже он не расстался с бычками, с затворами плотины. Подвешенный в люльке над бурлящим потоком, он вручную срубал на бычках наросты из бетона, устранял зазоры, чтобы щит плотно опустился на свое место.

Они тогда в послевоенном Запорожье и вообразить себе не могли, куда шагнет механизация. Им не снились пневматический молоток и пескоструйный пистолет.

Но смекалистый Чернега и сегодня не считал механизацию работ удачной и придумывал, как бы облегчить себе и товарищам жизнь.

После того как кольцо водовода подготовлено к сварке, нужно вызвать мастера участка, а его конторка в двухстах метрах. Не докричишься, а бежать далеко, да и времени жалко. Чернега вспомнил про трубу, идущую от компрессора со сжатым воздухом, сделал от нее отвод, сплющил конец трубы на сгибе, поставил вентиль с прокладкой и, когда приспевало, подавал сигнал пронзительным воздушным свистком. Все уже знали — пора подавать кран, деталь можно забирать на сварку. А деталь, к слову сказать, без малого восьми метров в диаметре и в сорок четыре тонны весом. Сирена Чернеги уверенно перекрывала всю железную разноголосицу плотины и рев воды внизу...

Однажды Пасечник ненароком подслушал, как Ромашко давал задание Чернеге, как толково распоряжался на плотине, на своем бетонном выступе, при установке глубинного затвора. Ромашко поучал Чернегу:

— Подожди, не убегай, не суетись, не показывай мне, что горишь на работе, а лучше подробнее расспроси меня, не нужно ли еще что-то уточнить.

Пасечник подумал: «Ромашко — рядовой монтажник? Прораб, чистой воды прораб!»

Как же так?

Пасечник без малейшего сожаления отпустил на днях в отпуск прораба Рыбасова, но монтажник Ромашко необходим ему каждый божий день...

— Почему не хотите выдвигаться? — снова завел разговор Пасечник. — Боитесь самостоятельности?

— Какая же самостоятельность у прораба? — рассмеялся Ромашко. — У меня, рядового монтажника, больше самостоятельности, чем у вас, управляющего. В тресте Востсибстальмонтаж уже давно опровергаются законы механики. Как известно, чем больше шестеренка, тем она в механизме медленнее крутится. А в вашей конторе — чем больше шестеренка, тем быстрее ей приходится крутиться. Вся деятельность вынуждает вас постоянно идти на компромиссы и, так сказать, «ложиться под события»...

Разговор оборвался, а Пасечник продолжал спор уже не с Ромашко, а с самим собой.

«Да, вы часто, Николай Павлович, тяготеете к компромиссам, — настаивал Коля, вчерашний прораб, позавчерашний бригадир, позапозавчерашний монтажник третьего разряда. — Вам приходится учитывать разные точки зрения, правильную и неправильную». — «Но компромисс, — возражал Николай Павлович, — может устранить барьер на пути к главной цели, предупредить серьезный конфликт». — «А если этот компромисс таит в себе беспринципность? Вы, Николай Павлович, бываете до того гибким, до того покладистым и сговорчивым, научились соответствовать одновременно и правому и виноватому. Хотите остаться хорошим во всеобщем мнении, лишь бы сохранить свое положение, свой престиж». — «Ты упрощаешь, Коля. Разве суть в моем положении, моем престиже? Я лично за ними не гонюсь, ты меня знаешь. Но они необходимы, чтобы я мог приносить больше пользы, двигать дело вперед». — «Не забывайте, Николай Павлович: чем беспринципнее человек, тем он больше выучил громких слов, чтобы прикрываться ими в случае надобности». — «Увы, Коля, тяга современного ответственного работника к компромиссам — не исключение, а скорее, как говорит Михеич, закон-правило»...