Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 - Владимир Васильев

— Иван Грозный уже умер, как к нему придут? — попытался спорить Витя.

— И я умер, — философски ответил Сталин. — В тридцать четвертом, в сорок втором, в пятьдесят третьем, в шестьдесят первом. Смотря кого слушать. Хрущева расстрелять, говоришь? И еще октябренка Мишу Горбачева? Верного ленинца-сталиниста Михаила Горбачева? Генерального секретаря, при котором вся Восточная Европа добровольно вошла в состав ССКР?

— Что же мне делать? — спросил Витя.

— Тебе? — Сталин прищурился. — Учиться. Я тебя отправлю к другим, Витя Солнышкин. Это на Урале, маленький городок. Вас там девяносто четыре человека на данный момент. Чувствую, будет не одна сотня — к войне дело и впрямь идет, все чаще гости приходят… Там и взрослые, и молодежь, и дети. В основном молодые, видно, не хочется вам в старые изношенные тела попадать…

Сталин снова замолчал, поднял сухую, покрытую старческой пигментацией руку, с отвращением на нее посмотрел.

— Будете вспоминать, кто чего знает и умеет. Строитель — так, может, чего полезного посоветуешь. Может, и пригодится что. Учись, сынок. Эта война не для тебя, ну так строить нам все равно много придется… Да возьми ты конфет, не стесняйся! Карманы набей. Приедешь на Урал — угостишь своих.

Витя понял, что встреча со Сталиным завершается. Он встал, помялся, но подавил неловкость и принялся запихивать конфеты в широкие карманы парусиновых брюк.

— Нас одно спасает, Витя, — сказал тем временем Сталин. — Не только ко мне ведь приходят.

— А? — не понял Витя.

— Представляешь, — Сталин хитро улыбнулся, — сидит Адольф в своем кабинете, а у него толпа на приеме. Один говорит — «нападай на СССР». Другой — «на Британию». Кто-то хвалит «Мессершмитт», а кто-то ракеты «Фау». А у Черчилля свои! А Рузвельту тоже советчики в уши жужжат!

— Я понял, — сказал Витя. — Извините за беспокойство, товарищ Сталин. Я пойду?

— Иди, Витя, — сказал Сталин.

Витя, опустив голову, пошел к дверям. Впереди были неведомый уральский городок и товарищи из неопределенного будущего. Но у самой двери товарищ Сталин его окликнул:

— Постой, Витя… Ты, говоришь, из две тысячи семнадцатого?

— Да, товарищ Сталин.

— Кто в две тысячи шестнадцатом чемпионат по футболу выиграл? Не ЦСКА?

— Нет, товарищ Сталин.

— Кони! — досадливо пробормотал Сталин и отвернулся.

Василий Мидянин. И громнул грян

Рэю Брэдбери, с неизменным уважением

1492. 1666. 1812.

В кабине машины времени царила угрюмая тишина.

Они умылись и переоделись, сунув окровавленные комбинезоны в корзину для белья. Экельс уже преодолел психологический шок после столкновения с тираннозавром, но до сих пор не произнес ни слова. Тревис так же молча разглядывал его из-под седых бровей.

— Не смотрите так, сэр! — вырвалось наконец у Экельса. — Ничего ведь не случилось!

— Как знать, мой добрый лорд, — хладнокровно откликнулся проводник, не отводя серьезного взгляда.

— Я просто сошел с Полосы и испачкал ботинки! Чего вы хотите, уважаемый сэр? Чтобы я еще раз извинился?..

— Не уверен, что этого будет достаточно. Не исключено, что мне придется в итоге прислать вам вызов на поединок.

1999. 2000. 2010.

Машина времени замерла.

Офис бюро путешествий оставался таким же, как и в момент старта. Или не вполне таким же? За стойкой ресепшен сидел все тот же служащий… хотя нет, совсем другой, и стойка выглядела не так, как прежде. Этот клерк казался похожим на индийца, и не совсем понятно было, почему на такой ответственный пост не посадили нормального белого человека. И вроде бы в прошлый раз стойка была сделана из солидного красного дерева с прихотливой викторианской резьбой по краю, а теперь, похоже — из какой-то дешевой дрянной пластмассы с древесным узором. Впрочем, издали недолго было и ошибиться.

— Во вверенном вам помещении все в порядке, милейший? — пробурчал Тревис.

— Разумеется, приятель, — бодро отозвался служащий. — С благополучным возвращением!

Старого охотника слегка покоробила подобная фамильярность прислуги, но он не стал обращать внимания на такие мелочи. Кажется, им повезло, и знакомый мир не претерпел разительных изменений в результате малодушия его клиента.

— О’кей, мистер Экельс, можете идти, уважаемый сэр. И ради всего святого, не попадайтесь мне больше на пути, иначе я вынужден буду требовать строжайшей и неукоснительной сатисфакции в соответствии с имперским дуэльным кодексом…

Экельс словно прирос к полу.

— В чем дело? — насторожился Тревис. — Что это вас так удивило, почтеннейший?

Ноздри Экельса медленно раздувались и опадали. В окружающем воздухе произошли какие-то изменения, едва уловимые, практически незаметные — и тем не менее четко фиксируемые потрясенным подсознанием.

На стене висел рекламный постер, который он сегодня уже видел, когда открыл дверь этого злополучного офиса.

В объявлении что-то было не так. Буквы прыгали перед глазами, и охотник никак не мог понять, почему они выглядят такими дикими и чужеродными.

А/О САФАРИ В ДОИСТОРИЧЕСКИХ ДЖУНГЛЯХ

ВЫ ОТПРАВЛЯЕТЕСЬ НА ОХОТУ В САМУЮ ОПАСНУЮ ЭПОХУ ПРОШЛОГО

ГАРАНТИРУЕМ САМОГО СВИРЕПОГО ДИНОЗАВРА

МЫ СОПРОВОЖДАЕМ ВАС В ПРОШЛОЕ

ВЫ УБИВАЕТЕ ФАНТАСТИЧЕСКОГО ХИЩНИКА

Экельс ощутил, что теряет опору под ногами. Объявление было совсем не таким, как раньше. Теперь оно было написано рубленым, плебейским, предельно конкретным языком, каким разговаривают бандиты в портовых кварталах или презренные торговцы на бирже. Ни одного красивого деепричастного оборота, ни одного знака препинания, ни одного обращения «любезный сэр» или «милостивые государи». И набрано оно было безликим пролетарским шрифтом «Times New Roman» вместо изящного баскервиля, стильной елизаветы или ласкающего взгляд бодони.

Экельс принялся яростно ковырять грязную подошву армейского ботинка.

— Этого просто не может быть! Из-за такого пустяка… Этого не может быть!..

На ладони у него лежал смятый, выпачканный грязью комок, отливающий изумрудной зеленью. Бабочка, просто бабочка… точнее, то, что от нее осталось после того, как он нечаянно ее растоптал. Руки Экельса затряслись, и мертвое насекомое упало на пол — крошечное создание, отсутствие которого в привычной ткани времени оказалось способно через многие миллионы лет поколебать незыблемое равновесие мирового порядка.

Чувствуя, как внутри у него все холодеет, незадачливый охотник с огромным трудом проговорил:

— Простите, любезнейший… а кто выиграл последние выборы?

Смуглый человек за стойкой недоуменно пожал плечами.

— Это что, шутка? Барак Обама, конечно! А кого мы могли выбрать вместо него? Уж не этого ли старого маразматика и вояку Маккейна?

— Черный?! — прохрипел Экельс, не веря своим ушам. — Черный президент?! Этот выскочка-сенатор от Иллинойса, единственный цветной в Конгрессе?..

— Черный, — подтвердил служащий. — Что именно вас смущает? И с чего это вы вдруг решили, что он единственный черный в Конгрессе?

Экельс внезапно разглядел флаг на стене и застонал. Это не был заполненный пятьюдесятью звездами благословенный Андреевский крест — священное знамя Конфедерации. Это были ненавистные звезды и полосы давно разгромленных северян, полтора века назад едва не приведших Штаты к социальной и культурной катастрофе.

— Теперь у власти настоящий демократ, который всегда думает о правах меньшинств!.. — гордо заявил служащий. — Что это с вами, приятель? — участливо обратился он к Тревису. — Почему вы так пристально на меня смотрите? Какой вы импозантный и мускулистый! Вы не собираетесь сегодня на гей-прайд под эгидой мэрии Нью-Йорка? Мы могли бы весело провести вечер, а потом поужинать у меня…

Экельс рухнул на колени, беспомощно протягивая руки к мертвой бабочке.

— Пожалуйста, — горячо молил он сошедшую с ума вселенную, — пожалуйста, верни все как было! Пусть она оживет! Ну, пожалуйста! Может быть, если мы снова возвратимся в доисторическую эпоху, все еще можно исправить…

Стоя на коленях в позе безутешного кающегося грешника, он слышал, как свирепо и хрипло дышит Тревис. Он слышал, как старый южанин передергивает затвор и с характерным клацаньем тянет спусковой крючок…

И громнул грян.

Евгений Лукин. Старичок на скамеечке

Издательство наше называется «Издательство». Кроме шуток, так и называется. Учредитель-то не кто-нибудь — городская администрация, люди серьёзные, привыкшие выражаться прямо, без экивоков! Ну и какое ещё имя, по-вашему, могли они присвоить государственному предприятию? Только такое…

Но вы им не верьте. На самом деле вывеска нагло врёт. Ничего мы не издаём. В позапрошлом году из бюджета была вычеркнута графа «на книгоиздание». А вычеркнутое из бюджета, согласно традиции, восстановлению не подлежит. Что с воза упало, то пропало. Казалось бы, по логике следовало ликвидировать и саму нашу контору. Зачем она тогда? Ан нет! Учреждения культуры высочайшим повелением трогать запрещено. Культура — наше всё.