Теккерей в воспоминаниях современников - Уильям Теккерей

Нет, отдадим Бекки должное. Как нам всем известно, в этом нашем мире есть достаточно соблазнов, чтобы прельстить святого, а уж тем более бедную маленькую дьяволицу, вроде нее. Она была лишена тех добрых чувств, которые делают нас столь снисходительными. Она видела вокруг себя трусливых поклонников порока и добродетельных простаков, и они вызывали у нее равное раздражение, потому что трусость и простоватость ей были одинаково чужды. Она видела женщин, которые любили своих мужей и все же ели их поедом, обожали своих детей и тем самым губили их, - и презирала этих женщин за столь вопиющую непоследовательность. Порок и добродетель, если только их не подкрепляла сила, в ее глазах не стоили ничего. Слабость характера, благословенный залог нашей человечности, она считала презренным знаком нашего несовершенства. Как знать, не повторяла ли она мысленно слова своего господина: "Падший Херувим! Быть слабым - значит быть презренным!", и недоумевала, отчего мы такие глупцы - сначала грешим, а потом сожалеем об этом. Пусть Бекки видела все в неверном свете, но она поступала в полном соответствии с тем, что видела. Ее доброта исчерпывается легким характером, а ее принципы - практичнейшим здравым смыслом, и мы должны быть благодарны последовательности, с какой она показывает нам, чего они стоят.

Другое дело - притворяться, будто подобные натуры в действительности существовать не могут, пусть лояльность по отношению к прекрасному полу и требует такого утверждения. История и не занесенные ни в какие анналы страдания обыкновенных людей показывают нам, что под будничной личиной как мужчины, так и женщины, могут таиться чернейшие бездны порока, наводящие на мысль, уж не служит ли наша земля сиротским приютом для Сил Тьмы, и не посылают ли они к нам своих отродий, заранее снабдив их обратными билетами? Мы не станем взвешивать, насколько законны попытки рисовать в романах таких посланцев, а с полным удовлетворением скажем только, что авторские предпосылки, если их принять, воплощены в образе героини "Ярмарки тщеславия" с неподражаемым искусством и восхитительной последовательностью. Как бы то ни было, а стыдиться малютки Бекки не должны ни адские пределы, ни любезные читательницы - ее практический женский ум во всяком случае бесподобен.

Огромное обаяние и утешительность Бекки заключается в том, что мы можем изучать ее без малейших угрызений. Скорбной нашу юдоль делает не зло, которое мы наблюдаем, но нераздельное сплетение добра и зла. Тех, кто наделен не только глазами, но и сердцем, особенно удручают вечные напоминания о том, что

"В подлунном гнусном мире этом

И благородство служит гнусным целям".

Но Бекки избавляет их от подобных страданий - во всяком случае в связи с собственной ее персоной. Какой смысл расточать жалость на ту, у кого не хватает сердца на сочувствие даже самой себе? Бекки безмятежно счастлива как все те, кто преуспевает на избранном поприще. Вся ее жизнь - одно применение победоносной силы. Стыд никогда ее не мучает, ибо "то совесть всех нас превращает в трусов" - а совести у нее нет вовсе. Она воплощает тот идеал земного благополучия, определить который выпало французу: благословенное сочетание le bon estomac et le mauvais coeur {Хороший желудок и дурное сердце (фр.).}. Ведь ко всем своим превосходным качествам Бекки добавляет еще и отличное пищеварение.

В целом, мы не без страха сознаемся, что получаем немалое удовольствие, наблюдая путь этого блуждающего огонька, который увлекает за собой по смрадной грязи безвольные, тщеславные, эгоистичные натуры и умеет играть любую роль от скромной лучинки до ослепительной звезды, как того требуют обстоятельства. Какая дьявольская умница! Какой восхитительный такт! Какое неизменно веселое добродушие! Какое великолепное самообладание! Бекки никогда не обманывает наших ожиданий, никогда не заставляет нас трепетать. Мы знаем, что она всегда найдет выход, наилучшим образом отвечающий ее цели, а нередко и двум-трем с оглядкой на будущее. И с каким уважением относится она к тем правилам порядочности, которыми более добродетельные, но и куда более глупые представители рода человеческого столь часто пренебрегают! Как тонко она подмечает всякую фальшь и подлость! Как безошибочно определяет истинное и благородное! В этом она достойная ученица своего учителя, ибо не хуже него знает, в чем воплощена подлинная божественность, и склоняется перед ней. Она почитает Доббина, несмотря на его большие неловкие ноги, и испытывает к своему мужу куда больше уважения, чем прежде (если вообще не в первый раз!), когда он отнимает у нее не только драгоценности, но и доброе имя, честь и обеспеченность.

И не так уж мы уверены, что имеем право называть ее сердце "дурным". Бекки никому не вредит из мстительных чувств и никогда не творит зла удовольствия ради. Источник этот не столько ядовит, сколько скуден живительной влагой. Она даже способна на великодушие, когда ей это ничего не стоит. Как доказывается откровенной отповедью, которой она ради Доббина сражает дурочку Эмилию, побуждая нас отпустить ей многие ее грехи. Правда, ей хотелось отделаться от Эмилии, но не станем придираться! Бекки была женщина бережливая и предпочитала сражать одним выстрелом двух зайцев. И она на свой лад даже честна. Роль жены она первое время играет не только не хуже, но много лучше большинства. А вот как мать она проваливается с самого начала. Она знала, что материнская любовь не по ее части, что отличная лобная структура тут ей не в помощь, - и оказалась способной лишь на вялую подделку, которая никого обмануть не могла. Она чувствовала, что уж этот чек сразу будет признан фальшивым, и совесть... мы хотели сказать, здравый смысл помешал ей предъявить его к оплате.

Короче говоря, путь Бекки вызывает у нас боль, только пока он сплетен с путем того, кто в отличие от нее куда более подлинное дитя нашей юдоли. Тех, кто запутался в ее сетях из тщеславия или по низости духа жалеть невозможно - так им и надо! Однако мы не можем простить ей обладания истинной святыней, имя которой любовь, пусть даже это любовь Родона Кроули - ведь он питает к своему маленькому злому духу такое самоотверженное, такое всеочищающее чувство, что перед ним бледнеет любовь многих и многих мужчин лучше него к очень хорошим женщинам. Да, нас оскорбляет, что Бекки принадлежит сердце, пусть даже человека, нечистого на руку. Бедный, обманутый, нечестный, падший и такой стойкий в своей любви Родон! Ты делишь наше сочувствие, наши симпатии с самим Доббином! Инстинкт прекрасной натуры помог майору распознать, что Бекки несет на себе клеймо Отца Зла, а глупость добросердечия помешала полковнику догадаться о нем. Он был пьяницей, игроком, беспринципным негодяем, и все же "Родон - настоящий мужчина, прах его побери!" - как выразился его брат священник. Мы видим его на иллюстрациях - а они очень часто служат восхитительным дополнением текста, видим его кроткие глаза, жесткие усы и глуповатый подбородок, когда он подает Бекки чашку кофе с немой преданностью или смотрит на маленького Родона с неизъяснимой отцовской нежностью. Все идолопоклонническое чадолюбие Эмилии не трогает нас, как в "глупом Родоне" - его способность любить.

Доббин придает ореол благородства всем нескладно скроенным джентльменам среди наших знакомых. Большие ноги и оттопыренные уши с этих пор кажутся несовместимыми со злом. Доббин, неуклюжий, тяжеловесный, застенчивый и до нелепого скромный из-за сознания своей некрасивости, тем не менее во всем верен себе. На какое-то время он превращается в униженно-робкого обожателя Эмилии, но затем рвет эти цепи, как истинный мужчина - и, как истинный мужчина, снова их на себя налагает, хотя уже заметно разочаровался в своей пленительной мечте.

Но вернемся на минуту к Бекки. Единственный упрек, который мы могли бы по ее поводу сделать автору, он почти предотвратил, дав ей в матери француженку. В этом умном маленьком чудовище есть столько дьявольски французского! Такая игра природы, как женщина без сердца и совести, в Англии была бы просто тупым извергом и отравила бы половину деревни. Франция же край подлинной Сирены, существа с лицом женщины и когтями дракона. И нашу героиню можно было бы сопричислить к тому же роду, к которому принадлежит отравительница Лафарж, но только она во всех отношениях выше этой последней, ибо для полного развития своих талантов ей не было надобности прибегать к столь вульгарным средствам, как преступление. Верить, будто Бекки при каких бы то ни было обстоятельствах могла пустить в ход столь низкий прием, а уж тем более попасться, значит подвергнуть оскорбительному сомнению ее тактику. Поэтому нам остается только восхищаться величайшей сдержанностью, с какой мистер Теккерей дал понять, что отходу Джозефа Седли в мир иной могли содействовать кое-какие превходящие обстоятельства. Менее деликатное обращение с этой темой испортило бы общую гармонию замысла. Не тонким сетям "Ярмарки тщеславия" было бы извлечь на берег обременительный груз, рисуемый нашим воображением. Он порвал бы их в клочья. Да и нужды в этом нет никакой. Бедняжка Бекки настолько дурна, что удовлетворит самого пылкого поклонника нравоучительных писаний. Порочность свыше определенного предела ничего не добавляет к удовлетворению даже строжайшего из моралистов, и к большим достоинствам мистера Теккерея принадлежит, в частности, та умеренность, с какой он ее использует. К тому же весь смысл романа, дающего нам в руки этот образчик, чтобы снисходительно прилагать его друг к другу, полностью пропадает, едва вы признаете Бекки виновной в страшнейшем из преступлений. У кого достанет духа сравнить свою дорогую подругу с убийцей? Тогда как сейчас в кругу наших очаровательных знакомых даже самый малый симптом обаятельной бесцеремонности, учтивой неблагодарности или благопристойнейшего эгоизма можно тотчас измерить с точностью до дюйма и надежно подавить, просто приложив к ним мерку Бекки - причем куда успешнее, чем обрушивая на них громы всех десяти заповедей. Благодаря мистеру Теккерею свет теперь обеспечен идеей, которая, как нам кажется, еще долго будет играть роль черепа на пиру в каждой бальной зале и в каждом будуаре. Так оставим же ее нетронутой во всем своеобразии и свежести - Бекки, и только Бекки. Поэтому мы рекомендуем нашим читателям не обращать внимание на иллюстрацию второго появления нашей героини в виде Клитемнестры, которое отбрасывает такую неприятную тень на заключительные главы романа, и не замечать никаких намеков и иносказаний, а просто вспомнить о переменах и опасных случайностях, которым подвержено человеческое существование. Джоз долгие годы провел в Индии. Жизнь он вел дурную, ел и пил неумеренно, а пищеварение у него было куда более скверным, чем у Бекки. Ни одно респектабельное страховое общество не стало бы страховать "Седли Ватерлооского".